Покаюсь – грешен…

Отпели мины

…отпели мины…
В оспинах – земля…
Уже закончен
иль не начат бой ещё?..
В ушах жужжит
назойливое «ля»,
как камертон
незримого настройщика…

Распоротая лошадь плачет,
крупом –
в траве багровой,
холкою – к ручью…
Сержант несёт
оторванную руку –
куда,
зачем,
кому,
откуда,
чью?..

Отныли пули…

Вечер…

Тишина
такая,
что ломтями можно резать…

Бредёт,
что приведенье,
старшина…
– Живой ещё?..
– Живой…
– Не хочешь врезать?..

Спирт – как вода –
ни запаха, ни горечи…
– А, ну-ка сзади
тельник распори…
Осколочное,
пулевое,
колющее…
– Тебе годов-то сколько?..
– Двадцать три…

Отвыли вдовы…

В дверь – звонок…

Я брюки
пошарю в темноте…

Не отыщу…

Сержант принёс
оторванную руку
в который раз –
зачем,
откуда,
чью?..

Нет невинных...

…год почти мы были вместе…
А сегодня вы – «груз двести»…

Штабелями в «ИЛа» брюхе –
Кольки, Славки да Андрюхи…

Нет невинных…

Виноваты мы
в том, что выдалось солдатами –
тем, кто выжил и – не очень –
навсегда остаться…

Впрочем,
принимай-ка,
Рига, Курск,
Минск, Сухуми, Ровно,
груз…

Не волнуйся, Боже –
я – чуть-чуть попозже…

С того света...

…пекло, будто в печи…
Пепел – в воздухе…
Налетели «Грачи»«Грачи» – СУ-25…
Жаль, что – поздно…

Отскребли от земли,
что осталось…
Опознать не смогли…
Эка жалость…

Неопознанным, знать –
лучше даже…
Пусть надеется мать,
что однажды
от Людмил да от Люсь,
как бывало,
возвращался,
вернусь
утром талым…

И отец верит пусть
в то, что без вести
я, пропавший,
вернусь –
почти целый весь…

И заплаканный куст
старой ветлы
верит пусть,
что вернусь
с того света…

Прыжок

...возобладавший
всё же над
свободой выбора,
калеча
вестибулярный аппарат
и выворачивая печень,
мой восхитительный полёт
прервёт
звенящим шёлком купол,
и пуповина строп рванёт
меня,
беспомощного,
грубо
наоборот,
под облака,
и, ослепительно стерилен,
хранитель-ангел мой,
слегка
меняя вектор белых крыльев,
взовьётся по пятам
лучом
одушевлённым,
чтобы чинно
затем повиснуть за плечом,
как и положено по чину,
пока,
качаясь и юля
от нетерпенья,
на пороге
владений собственных
земля
ко мне не бросится под ноги…

Мать открыла двери...

…мать открыла двери:
– Боже мой… Не верю…

Было же известие –
ты – пропавший без вести…

Лет уж пять, однако,
как тебя оплакали…

Где ж ты был, сыночек?.. –
тихо мать клокочет…

Как признаться матери,
что я был без памяти?..

Шрамы

…голый я, как будто
боевая карта –
это – шрам Кабула,
это – под Гератом…

Над лопаткой –
узкий
вьётся рубчик –
миной
около Кундуза
пропороло спину…

Пальчик указательный
по мне бродит,
голому…
Это – по касательной
зацепило голову…

Кожа, что рогожка
на бедре –
в предгорье
погорел немножко
в бронетранспортёре…

На ладонях тропы
жизни,
точно стоптаны –
закрутило в стропах –
попалило стропами…

– Ну, а это?.. Что это?..
– Это?..
Под печёнкой?..
До войны ещё я
дрался за девчонку…

Мишка-гитарист

…пролетел осколок,
свистом
воздух расцарапывая…

Руку Мишке-гитаристу
по плечо оттяпало…

Жгут навили санитары…

Шепчет Мишка:
– Братцы…

…как же…

…буду…

…на гитаре…

…я…

…теперь…

…играть…

…а?..

Прибыл – обожжённый…

…прибыл – обожжённый –
к матерям да жёнам…

Только в нашем доме
вдов осталось двое…

И – в соседнем тоже –
четверо,
похоже…

У – второй был…

Третьей…

Лопается сердце…

Не укором слышно
еле –
ты-то выжил…

Водка вышла…
Пойло
пью запоем –
знать,
гибнуть нам на войнах…

Вам солдат рожать…

Живым не дамся...

…могуч, что Тайсон,
шептал мне ротный:
– Живым не дайся,
сынок, коль что там…

И той же ночью –
курнул украдкой –
словил он в почку
и под лопатку…

И уж сегодня
шепчу, как там я:
– Не бойся, ротный…
Живым не дамся…

Голова

…дверь приоткрыл в прихожую едва,
задёргалось,
что в судорогах,
сердце –
мешок округлый…

Это – голова…

Отрезанная…

Вальки Иноземцева…

Ушей,
конечно,
лопоухих нет…

Как нет и языка…

В глазницах – пусто…

Жена кричит:
– Борщ будешь на обед?..
Подай из коридора мне капусту!..

Покаюсь – грешен…

…покаюсь – грешен…
Так что же – век мне
метаться пешим
из пекла в пекло?..

Так что же – долго
дырявить будут
меня осколки,
ножи да пули?..

Так что же – вечно –
от делать нечего –
мне то увечить,
то быть увечным?..

Я каюсь оптом
в грехах и розно…
Так сколько ж топать
ещё в мороз мне,
не смея плакать,
вопить не смея –
в жару да слякоть,
по минам,
змеям?..

Я каюсь – слышишь
меня, бессонный?..
На мне кровищи
моря бездонные…

– Ты слышишь?..
– …шиш… шиш… –
смеётся эхо…

– Браток, ты выживешь… –
сказал стармех мне…
– Не надо кукситься…
Вот только трак мы
заменим «гусеницы»…

А там – в атаку!..