Огончарованный

 

 

 

105

 

ЦАРСКОЕ СЕЛО. ПРИХОЖАЯ КВАРТИРЫ ПУШКИНЫХ

 

НАТАЛИ

(Россет*, ревниво)

Ведь ты не ко мне, а к мужу пришла, ну, и пойди к нему…

 

РОССЕТ

(чуть улыбаясь)

Конечно, не к тебе, а к мужу. Пошли узнать, можно ли войти…

 

НАТАЛИ

(сразу)

Можно.

 

РОССЕТ

(лукаво)

Ну, что ты ревнуешь ко мне? Право, мне всё равно: и Жуковский, и Пушкин, и Плетнёв, – разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня?

 

НАТАЛИ

(с обидой, тихо)

Я это хорошо вижу, да мне досадно, что ему с тобой весело, а со мной он зевает…

 

 

*Смирнова-Россет Александра Осиповна (1809 – 1882) – фрейлина, с 1832 г. – жена Смирнова Н.М., друг Пушкина

 

 

106

 

ДЕНЬ. 26 ЯНВАРЯ 1837. КВАРТИРА ГЕККЕРНА

 

Геккерн нервно проходит по комнате, садится к письменному столу. Дантес внимательно следит за ним.

 

ГЕККЕРН

(помолчав)

Итак, мой основной тезис: убийство Пушкина – достойный акт подлинного легитимиста, но нечего скрывать, что эта смерть нанесла бы непоправимый удар всей нашей карьере – как моей, так и твоей, Жорж. Не думаю, что при таком исходе поединка мне бы удалось сохранить мой пост посла в Петербурге; ты же, несомненно, будешь разжалован в рядовые и сослан. Всё, чего с таким трудом, годами, невероятным напряжением воли, упорными расчётами мне удалось, наконец, достигнуть, рухнет в одно мгновение…

(переводит дыхание)

Вникните, прошу вас, в значение этого момента; через какой-нибудь час может быть зачёркнуто навсегда дело целой жизни, и в какой момент! Когда мы связались семьёй, которая скоро увеличится, когда нужны крупные средства, когда необходимо во что бы то ни стало укреплять своё положение и влияние… Размеры катастрофы неисчислимы – это потеря всего, это европейский скандал, это публичное ошельмование…

 

ДАНТЕС

(холодно)

Чего же ты хочешь, отец? Не отказаться же от дуэли?

 

ГЕККЕРН

Даршиак прав, нам необходимо принять следующее решение: при малейшей готовности Пушкина пойти на спокойное и приличное разрешение дела – без смертельного исхода во что бы то ни стало – немедленно же пойти ему навстречу и ограничиться минимальным удовлетворением.

Оскорбление, конечно, должно быть смыто кровью. Жорж такой превосходный стрелок, что он сумеет безошибочно нанести на расстоянии десяти шагов нужную и безопасную рану, скажем, в ногу, это было бы лучше всего. В этом случае оскорбление будет смыто, и никаких катастрофических последствий не наступит. Гауптвахта, быть может крепость на два-три месяца – и только. Сочувствие общества будет на нашей стороне, в виду тяжести оскорбления и незначительности последствий. В этом случае всё поправимо и, может быть, наше положение даже улучшится. Император давно уже недоволен Пушкиным, – не вышлет ли он его в деревню за оскорбление иностранного посла и дуэль с кавалергардом её величества? Вы подумайте только, какое блаженство – Петербург без Пушкина!..

 

ДАНТЕС

(тихо)

Да, но и без Пушкиной…

 

ГЕККЕРН

(строго)

Теперь не время думать об этом… Дело слишком серьёзно, чтоб вмешивать в наши расчёты женщину. Прошу тебя принять все мои решения. Верь, что мне всего дороже твоя жизнь.

(Дантес пожимает плечами)

Но если этот сорвавшийся с цепи явится на место встречи со свойственными ему кровожадными намерениями, нужно быть к нему беспощадным. За его желание умертвить Жоржа он сам должен умереть. Никаких колебаний, никакого сожаления, никаких соображений о последствиях, ибо малейшее послабление может стоить жизни Жоржу! Как только выяснится непримиримость Пушкина – немедленно же убить его! Да, убить, ибо никакая рана не обеспечивает от возможности встречного выстрела. Одним якобинцем станет меньше, и не нам жалеть об этом…

 

ДАНТЕС

Ты прав, отец. У меня слагалось такое решение: по возможности нанесение лёгкой раны, но в случае крайности – быстрота, меткость и беспощадность. Я добился поединка – я отстою в нём и честь, и жизнь! Если потребуется, поверьте, я сумею действовать так, что Пушкин не даст и одного выстрела! Я отправлю его к праотцам прежде, чем он успеет об этом подумать, и уж во всяком случае раньше, чем он спустит курок.

 

Даршиак смотрит на часы. Геккерн подходит к Дантесу, обнимает руками его голову и долго не прерывает поцелуя.

 

ГЕКЕРН

(глядя Дантесу в глаза)

Я верю в тебя и в нашу победу, но помни же: по возможности быстрое и осторожное маневрирование, в случае необходимости – беспощадный смертельный удар!..

 

 

107

 

ОКОЛО ШЕСТИ ВЕЧЕРА. 28 ЯНВАРЯ 1837. КАБИНЕТ ПУШКИНА

 

Даль и Спасский ставят на живот Пушкина пиявок.

Пушкин твёрдой рукою ловит их и сам себе ставит.

Пиявки, извиваясь, впиваются в плоть Пушкина.

 

 

108

 

ДЕНЬ. 26 ЯНВАРЯ 1837. УЛИЦЫ ПЕТЕРБУРГА

 

Сильный ветер с Невы поднимает снежную пыль и безжалостно треплет пелерину на шинели Дантеса.

Извозчичьи парные сани несутся по заснеженным улицам.

 

ДАНТЕС

(Даршиаку, спокойно)

Пушкин – великолепный стрелок. Жена рассказывала мне недавно о его бреттерстве. Он не раз выходил к барьеру, но никогда ещё не был ранен…

 

ДАРШИАК

Он служил когда-нибудь в войсках?

 

ДАНТЕС

Нет, но всегда мечтал об этом и, кажется, готовился к военной карьере. Ещё в лицее дружил с гусарами, затем где-то на юге, куда был сослан в молодости, вращался в обществе офицеров, кутил с ними, сражался в карты и, видимо, состязался в искусстве владеть пистолетом. Говорят, он простреливает туз на тридцати шагах…

 

ДАРШИАК

А ты, Жорж?

 

ДАНТЕС

(усмехнувшись)

Я – с любого расстояния.

 

На Дворцовой набережной Дантес вдруг вздрагивает и резко поворачивает голову. Даршиак смотрит в том же направлении.

Навстречу им, уже почти вровень с лошадьми, катит открытый экипаж. С возвышения рессорного кузова, слегка колеблясь от быстрого движения коляски, легко и грациозно кутаясь в чёрный соболь, на них смотрит прекрасными близорукими глазами Натали. И – проносится мимо.

 

ДАНТЕС

(помолчав)

А ведь знаешь…

(сани пересекают ледяную равнину Невы и несутся в направлении колокольни Петра и Павла)

А ведь знаешь, что бы там ни было, я, вероятно, в последний раз только что увидел её… Ты понимаешь – никогда, никогда больше…

 

 

109

 

ДЕНЬ. 26 ЯНВАРЯ 1837. КВАРТИРА ДАНТЕСА

 

ЕКАТЕРИНА

(Натали)

Сила моего чувства к нему так велика, что, рано или поздно, оно покорит его сердце, а перед этим блаженством страдание не страшит!

(вдруг, запальчиво)

Вся суть в том, что ты не хочешь, ты боишься его мне уступить!..

 

НАТАЛИ

(гневно)

Ты сама не веришь своим словам, Катерина!.. Ухаживание Жоржа сначала забавляло меня…

 

 

110

 

ДЕНЬ. 26 ЯНВАРЯ 1837. КОРИДОР КВАРТИРЫ ДАНТЕСА

 

Геккерн, в коридоре, неслышно подходит к двери гостиной.

 

ГОЛОС НАТАЛИ

(из гостиной)

…оно льстило моему самолюбию; первым побуждением служила мысль, что муж заметит новый, шумный успех, и это пробудит его остывшую любовь!

 

 

111

 

ДЕНЬ. 26 ЯНВАРЯ 1837. КВАРТИРА ДАНТЕСА

 

НАТАЛИ

Я ошиблась! Играя с огнём, можно обжечься. Жорж мне понравился… Если бы я была свободна, – не знаю, во что бы могло превратиться мимолётное увлечение. Постыдного в нём, ничего нет! Перед мужем я даже и помыслом не грешна, и в твоей будущей жизни помехой, конечно, не стану. Это ты хорошо знаешь. Видно, от своей судьбы никому не уйти!..

 

 

112

 

НОЧЬ. 28 ЯНВАРЯ 1837. ГОСТИНАЯ

 

Из кабинета Пушкина вдруг доносятся его страшные крики.

Натали, с измождённым, серым лицом, спит на кушетке, головой к дверям, которые отделяют её от постели мужа.

Сон Натали: хищный, ловкий Дантес быстро раздевает её на каком-то балу, на глазах изумлённых гостей, мужа, детей – всего света – и валит на сверкающий, отполированный паркет залы…