В твоих ладонях…

В твоих ладонях…

…в твоих ладонях тишина –
душна немного, полновата…
И, словно сахарная вата, –
пухла, воздушна и нежна…

В твоих ладонях темнота,
как чёрный кот – клубочком…

Глухо
мурлычет ночь мне прямо в ухо,
лишь только гладишь ты кота…

В твоих ладонях – теплота
парного облака над речкой…

Туманом млечным пахнет вечность…

И жизнь – чудовищно проста
в твоих ладонях…

Не просыпайся без меня…

…ни в пелене седого дня,
ни в темноте ночи безлунной
не просыпайся без меня,
мой ангел милый, нежный, юный…

Пусть этот вечер хмур и тих,
иль буря буйная балует –
не пробуждайся без моих
объятий, кофе, поцелуев…

Пусть,
позолотою звеня,
заря зажгла под утро небо –
не просыпайся без меня…

Пусть даже нет меня…

И – не было…

Почти порнографическое

…по капельке – от копчика
до шеи –
утром глянцевым
блуждаю,
как по кочкам,
подушечками пальцев…

Не жалуя – балуя,
блуждаю я по коже
атласной
поцелуями,
дыханьем осторожным…

От шеи нежной,
обморочно
увитой рыжим локоном,
дышу,
дрожа,
и копчика
я умираю около…

И снова – вверх,
под ночником
забытым –
я по матовому
нагому позвоночнику –
к топорикам лопаток –
и мыслями,
и чреслами
свободен,
чист,
беспечен,
чтоб заново воскреснуть
с тобою
ближе к вечеру…

Не спрашивай меня, молю…

…не спрашивай меня, молю,
о том – тебя ли я люблю…

И не пытай,
я умоляю,
о том, что я и сам не знаю –
чьи губы буду целовать
я через месяц, годы, вечность…
Кто станет,
плача,
обнимать
меня,
продрогшего,
под вечер,
чьё сердце будет ближе мне
сердец иных,
и чьим дыханьем
дышать я буду в тишине,
духами чуть благоуханной…

Ты мне не говори, молю,
о том, что я тебя люблю…

Нынче в тебе – оба сердца…

…нынче в тебе – оба сердца…
Сердце твоё и младенца…
Нынче двулична – ты…
Значит – два личика…

Ночью в плаценте постели
пяткой толкаешься еле
в бок мне…

В живот…

Скоро родишься ты…

Вот…

Или родишь…

А пока
кожицу два бугорка
приподнимают – ладошка
девочки?..
Мальчика ножка?..

Околоплодные воды
хлынут на берег свободы
через неделечки три…

Заревом спелой зари
зеркало красится…

Скерцо…

Нынче я слышу два сердца…

То, что потише – младенца…

То, что погромче…

Под занавес
драмы
родишься ты заново…

Или родишь человечка…

Ночь ещё бременем вечера
так тяжела,
что льняной
не разродится луной…

Хлопают клапанов дверцы…

Сердце твоё и младенца
бьются отныне под сердцем
в клетке моей костяной…

В моей руке – твоя река…

…в моей руке – твоя река
уж обнажила берега
не полнокровных нынче русел,
и пальцев судорожных узел –
не больше,
чем воспоминанье
о не случившихся свиданьях –
не состоявшихся,
похоже,
любовей даже…

Но,
быть может,
тому глумливому мгновенью,
что взором нас соединило,
из впечатленья в упоенье
тогда дыханья не хватило
ни перейти,
ни обернуться,
переливаясь дивно,
как бы
душа не силилась вернуться
на попеченье диафрагмы…

И, только справившись со вздором
сравнений,
понял я увечено,
что все другие –
лишь повторы
оригинала нашей встречи…

Adieu!..

…в какой ещё ужасной лжи
тебе признаться надо?..

Что нет и не было души
во мне?..

Ну, нет…

Ты рада?..

В том, что имею сотни баб
в одной постели сразу?..

Имею!..

Всех!..

На баб я слаб!..

Силён, верней, зараза!..

О чём ещё тебе солгать,
что примешь ты на веру?..

Да, я могу не просыхать!..

В жратве не знаю меры!..

Как ростовщик последний, скуп!..

И мучаю собачек!..

И даже – туп, как старый дуб!..

Довольна?!

Что ж ты плачешь?..

Пусть мне дано гореть в аду –
ещё совру я, вредина…

Я не люблю тебя!!!

Adieu!..

Схожу за сигаретами…