Порядок

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за май 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 15 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Метель была очень кстати. Теперь, когда Шкетову оставалось самое опасное (добраться с работы домой), она выглядела подходящим попутчиком – случайным, ненадёжным, совершенно бессовестным. В такой компании на везение или удачу рассчитывать не приходилось. Рассчитывать следовало только на самого себя. А ведь сейчас это было особенно важно.

Обычно до дома Шкетов добирался на трамвае, подъезжая две остановки, но сегодня об этом не могло быть и речи. Зимой патрули на транспорте зверствовали с удвоенной энергией, а время свободного передвижения у Шкетова давно истекло. Поэтому вариант оставался только один – пробираться окольными путями, полагаясь на чувство животного страха, которое в более спокойной обстановке сам Шкетов предпочитал называть жизненным опытом.

Благо, до дому ему было недалеко.

«Всего лишь полчаса блуждания по закоулкам и подворотням. Большинство может о подобном только мечтать!» – успокаивал себя Шкетов, осматриваясь по сторонам.

Улица была пустынна, но в том, что он далеко не один пытается слиться с метелью, Шкетов не сомневался. Наверняка были и другие. То самое большинство, растворившееся в темноте и боязливо скользившее между проплешинами света, в надежде побыстрее затеряться среди зданий, заборов и заметённых снегом автомобилей.

Шкетов спохватился – погруженный в свои куцые мысли, он замешкался у проходной, в свете двух фонарей, готовых своим наэлектризованным холодом выдать патрулю любого, кто, подчиняясь производственному порядку, нарушал порядок передвижения – самый главный Порядок, на котором держалось и процветало их порядочное общество.

Сдержанно выругавшись, Шкетов нырнул в сумрак небольшой аллеи. Это была так называемая аллея почёта. Она начиналась сразу от проходной и вела к улице Радужной. На самом деле, путь через эту улицу, задрапировавшую своё радостное название высокими заборами и недоверчивыми лбами одноэтажных бараков, был не самым безопасным. Дело было даже не в фонарях. Светить они стеснялись, ограничиваясь плевками на жестяные таблички с номерами домов. Но метров через триста с Радужной следовало сворачивать в узкий переулок, который и летом просматривался хуже некуда, а уж зимой, да ещё во время метели...

До того, как на него свернёшь, никогда не узнаешь, насколько он безопасен. Если в это время по нему будет следовать патруль – это наверняка смерть. И пускай вероятность подобного стечения обстоятельств была невелика, Шкетов прекрасно знал, что даже малая вероятность очень часто оказывается наделена самыми широкими полномочиями. В узких пространствах патруль всегда сперва стреляет и только потом выясняет причину своей стрельбы.

Впрочем, ругать себя за выбранный маршрут Шкетов не спешил. Любой другой путь так же предполагал достаточное количество тёмных закоулков и подворотен. Весь мир превращался в тёмный закоулок, если ты нарушал Порядок.

«Чёртов Порядок!» – выругался Шкетов.

Порядок он ругал часто и в этом не слишком отличался от большинства сограждан. Но при этом сам Шкетов всегда отмечал, что с Порядком всё было куда сложнее. Как тут было не вспомнить слова бывшего соседа Шкетова, старика Картоня, который любил со старческим поскрипыванием рассуждать о Порядке так, словно речь шла о чем-то простом и понятном.

«Порядок ругают многие, но в то же время они умудряются при этом Порядке жить!» – говорил Картонь под осторожные вздохи закипающего чайника.

Шкетов всегда чувствовал в этой фразе что-то очень странное. Как будто ложь и правда сплелись в каком-то диком танце, от которого волосы на голове вставали дыбом, а ноги склонялись перед неудержимым желанием пуститься вприсядку.

Возможно, дело было в том, что Порядок был установлен ещё до рождения Шкетова, и всё, что выходило за его рамки, оставалось для самого Шкетова бескрылыми мечтами. Чем-то вроде прочитанной книги о пиратах, после которой некоторое время ощущаешь себя лихим одноногим удальцом, но, хорошенько осмотревшись по сторонам, с разочарованием замечаешь, что все вокруг так же одноногие, а твоя шхуна слишком похожа на крохотную кухню, в которой роль сундука с сокровищами отведена холодильнику, а роль парусов – вывешенному для просушки белью.

Сам Картонь не трудился объяснять тайный смысл своей фразы Шкетову, а на любые просьбы молодого тогда специалиста всегда отвечал одно и то же: «Чем позже ты это поймёшь, тем лучше!».

Но не понимал этого Шкетов даже сейчас, пробираясь вдоль забора и сверяя каждый шаг ударами своего сердца. Приближался тот самый поворот в переулок, а вместе с ним и момент холодящей душу истины.

Что делать, если на первый взгляд покажется, что переулок небезопасен? Тогда придётся прошмыгнуть мимо и двигаться дальше по Радужной, вплоть до пожарной запруды Севастопольской. А вот это уже будет действительно самый безвыходный маршрут, потому что у распределительной станции свернуть просто некуда. Останется только один вариант пути – через заброшенный пустырь, к гаражам. В таких местах патрули часто устраивают засады, потому что нормальный человек с официальной пропускной в такие места сунуться не рискнёт. Ровная, хорошо простреливаемая местность прекрасно подходила для торжества закона. И патрули прекрасно этим пользовались.

«Что касается самого института патрулей, то его появление – простая, логичная последовательность, потребовавшая минимум материальных и временных затрат, – объяснял в своё время Картонь. – Ещё до того, как наступил всеобщий Порядок, в обществе существовали так называемые силы правопорядка. Сверхруководству было достаточно убрать из названия слово «право», и прообраз патрулей был, собственно говоря, готов. Очень простое решение, очевидность которого сразу же преобразовалась в прямую эффективность!».

Картонь вовсе не был апологетом Порядка, Шкетов прекрасно это понимал. Но, видимо, в силу своей старости он просто любовался надёжностью системы, которая решила массу общественных проблем, ранее казавшихся совершенно неразрешимыми.

«Ведь это было взвешенное решение, – мечтательно рассуждал Картонь, – принятое не с похмельной горячки властного благополучия, а на основе глубокого анализа пластов исторического отчаяния масс. Столько времени и сил было потрачено людьми на попытки добиться порядка в самых разных сферах жизнедеятельности. Столько реформ, политических решений, даже революций. Всем мерещился какой-то условный, но очень желаемый всеобщий порядок, который должен был выступить гарантом всеобщего благополучия, но почему-то всё не выступал. Воистину, гением следовало признать того, кто первым понял, что общего порядка не бывает. Как могут навести порядок в промышленности или медицине люди, которые в своём развитии совершенно далеки от медицины и промышленности? Прачка не может управлять государством, идиот неспособен вырабатывать действенные концепции глубокой модернизации производства. И если сапожника заставить управлять ядерным реактором, разве можно будет винить его, если вдруг этот реактор громыхнёт? Так почему же от политиков во все времена требовали взвешенных и грамотных решений, которые должны сделать жизнь рядового гражданина легче и веселее? Политик так же далёк от проблем рядового гражданина, как сапожник далёк от ядерного реактора. Поэтому система настоящего Порядка могла возникнуть только в виде простого и понятного свода правил, отдельного для каждой сферы общественной жизни. Много отдельных порядков – это гораздо лучше, чем какой-то общий порядок, не отличающийся от бардака. Именно такая система даёт возможность сверхруководству квалифицированно заниматься своей непосредственной обязанностью – руководить Порядком. То есть, следить, чтобы количество патрулей было стабильно высоким, а нарушение любого из правил каралось жёстко и незамедлительно. Ну а то, что порядки могут мешать друг другу, вовсе не является проблемой. Ведь любой порядок при этом всё равно остаётся Порядком, а человек всё равно остаётся человеком, которого можно наказать».

Прильнув к забору и собираясь с духом для рывка в переулок, Шкетов чуть усмехнулся промёрзшей древесине. В разговорах с Картонем он всегда выступал в роли любопытного простака, хотя и до знакомства со стариком уже не один год шмыгал по сугробам и закоулкам, в совершенстве овладев искусством переводить внутренний страх в состояние внешней решительности.

Вот и теперь, оценив быстрым взглядом обстановку, Шкетов не нашёл в ней ничего предостерегающего – всё тот же снег и мрак, очень похожие на стабильность.

По улочке прошёл быстро, сбавив шаг только в самом её конце. Выход во двор здесь был хуже не придумаешь – коммунальная мусорка, обнесённая кирпичной (и зачем-то штукатуренной) кладкой. Своеобразный тупик, просматриваемый со всех сторон двора, и в то же время исключающий возможность как следует осмотреться самому. Мышеловка, одновременно являющаяся единственным путём к свободе.

Если во дворе окажется патруль – останется только молить Господа! Хотя в Него теперь верили единицы. Совершенно точно в него верил Картонь, доживший до почтенных лет и расстрелянный патрулём даже не за нарушение Порядка, а просто из старости. Расстреляли его, кстати говоря, в этом самом дворе, за углом мебельного. Если Шкетову не изменяла память, Картонь шёл в булочную. Старику просто не повезло.

Вот и для самого Шкетова наступал тот самый момент, когда истина стремится полностью спрятаться за спину удачи. На всякий случай перекрестившись, Шкетов выбежал из-за мусорки и прыгнул в ближайшие кусты, приземлившись на что-то мягкое и не очень похожее на сугроб.

– Твою мать! – ругнулось это мягкое, оказавшись человеком. – Куда прёшь?!

– А ты кто?

– Ага, так я тебе и сказал! Тебе чего здесь надо?

– Чего-чего? Прячусь! А ты?

– Ну и я.

Зарывшись в снег рядом с незнакомцем, Шкетов попытался успокоиться. Его неожиданный сосед по кустам точно не был патрульным, иначе Шкетов к этому моменту уже наверняка был бы схвачен, а возможно даже и расстрелян.

– Давно тут? – поинтересовался Шкетов, немного отдышавшись.

– Да полчаса уже лежу!

– Ого!

– Что – ого? Там, по Кацедальной, четверо шли. Наверняка патруль. Хорошо, если к площади направились. А если во дворы заглянули?

– Это вряд ли.

– Почему?

– В этом случае они бы нас уже засекли.

– Потому что ты прыгаешь, как идиот! Тут же ясно как день – ползком надо!

– Глупости! Много ты встречал таких, которые ползком до дома добирались?

– Ладно, тихо пока, и то слава богу! Ты сам откуда?

– С подшипникового. А ты?

– С вагоноремонтного.

– И что – пешком, что ли? – удивился Шкетов.

– А что делать? На трамвае вообще без вариантов! Позавчера всю нашу покрасочную бригаду расстреляли.

– Молодёжь? – догадался Шкетов.

– Да, первые дни из училища. Наплели им там про избирательный подход к сверхурочникам, легитимность производственных справок о переработке. Вот они и попёрлись. Молодежь нынче в Порядке вообще ничего не смыслит. Меня, кстати, Мишей зовут.

– А меня Эммануилом, – представился Шкетов, обменявшись с новым знакомым скомканным рукопожатием. – А ты где живёшь?

– В Радиаторном переулке.

Шкетов присвистнул.

– Это же почти другой район!

– Не почти, а другой, – сосредоточенно уточнил Михаил.

– Ты себе работу поближе найти не мог?

– Если сверхурочно не оставляют, добраться вовремя не проблема.

– Это на какой же работе порядка можно без сверхурочного времени добиться?

Собеседник промолчал, после чего с плохо скрываемой завистью поинтересовался:

– А тебе недалеко, да?

– Да тут рядом, соседний двор.

– Везёт. Если что и бегом можно.

– Можно. И, кстати, пора! – сказал Шкетов, в очередной раз подняв из сугроба голову и осмотревшись. – Главное вон до тех деревьев добраться.

– Если с улицы засекут, можешь не успеть.

– А если патруль во двор завернёт, у нас с тобой, дружище, вообще шансов нет. Так что бывай, Миша, удачи тебе!

– Спасибо, друг! И тебе удачи!

Шкетов выбрался из сугроба, пересёк занесённую снегом детскую площадку, немного задержался у дороги, разделявшей дворы, после чего быстро её перебежал.

Теперь Шкетов был в своём дворе. Здесь он шел уже без опаски, не измеряя взглядом расстояние до ближайших кустов. Он видел свой дом, потёртую дверь подъезда. Тревога постепенно уступала место чувству усталости.

Даже если бы его прямо сейчас заметил патруль, у Шкетова было достаточно времени, чтобы добежать до спасительной двери.

Патрули не имели права преследовать граждан в их жилищах. Это являлось одной из основ Порядка. Основой основ.

«В домах и головах Порядка требовать глупо, – объяснял в своё время Шкетову Картонь. – Личное пространство – это не только пространство между кроватью и уборной. Это ещё и столько пространства в голове, что контролировать его просто невозможно. Ни патрули, ни идеологическая работа в этом не помогут. Поэтому дома мы можем ругать наш Порядок, плевать на свод правил или поносить наших самых порядочных граждан, сколько и как нам заблагорассудится. Но на улице – появись минутой раньше или позже, чем прописано в твоём формуляре, и тебя сразу же покарают. Такова цена настоящего Порядка. Этот Порядок не претендует на твой образ мышления – он претендует только на твою жизнь».

– Эй! Эй! Стоять! Стоять!!!

Окрик заставил Шкетова встрепенуться, но испугом это назвать было нельзя. В родном дворе Шкетову помогало даже эхо. Он сразу понял, что кричали со стороны всё того же мебельного.

Шкетов оглянулся. Страж порядка мчался в его направлении, широко размахивая руками. Чуть дальше можно было различить ещё несколько... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

2018

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в мае 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: