Без кожи и без грима...

* * *

Все спят, лишь тени на окне
Играют в кошки-мышки.
В последний раз кричу луне
О том, что я не лишний. 

В последний раз бросаю в мир
Слова, что рвутся рвотой,
Ищу заштопанный мундир
В агонии охоты. 

И в том, в чем мамка родила,
Шагаю в прорву ночи.
И нет окна, добра и зла…
И Бог прибрать не хочет.

* * *

Спи моя любимая, спи моя желанная.
Ты такая милая, ты такая странная.
Любишь ли, жалеешь ли на свою головушку,
Я с тобой обвенчанный нашей буйной кровушкой.
Без тебя не сладится жизнь моя нескладная
Да какая разница, будь она неладная. 

Лишь бы ты счастливая просыпалась с солнышком.
Спи моя любимая, я весь твой до донышка…

* * *

Весна покажет, кто, где срал,
Оттают экскременты.
Начнется во дворах аврал –
От фактов в аргументы.
Все, дружно выстроившись в ряд,
Возьмут штыки – лопаты,
И мусор перелопат??ят –
Как стан врага солдаты.
Затянут песню и нальют,
Чтоб веселей трудилось…
«Большое дело общий ТРУД!» –
Постмарксовская милость.
И с этим лозунгом в башке
Субботник стал весомым…
Я честно гадил на горшке,
А кто-то рядом с домом.

* * *

Нет, в этом зеркале не я…
Я не похож на это.
Я в третьих сутках февраля
Из тени выбрел к свету.
Зачем-то зеркало нашел
И понял, что напрасно
Я сел с товарищем за стол
И начал греться «красным».
Потом в ход «белая» пошла,
Сто раз в «лабаз» ходили…
…Мне ж Машка сына родила!
Так вот за что мы пили! 

За то, чтоб он здоровым был
И храбрым, как Гагарин,
Чтоб мамку с папкою любил,
Без толку б не базарил.
Чтоб вырос русским пацаном,
С родным менталитетом,
Чтоб папке бегал за вином
И с пацанами летом.
Потом бы в армию сходил,
Вернулся и женился,
И внука папке народил,
И Родиной гордился. 

Нет, в этой штуке точно я.
В роддом, за сыном с Машкой!
…Я, в третьих сутках февраля,
Признал себя папашкой…

* * *

Как зябко ночью на ветру,
Без кожи и без грима,
Тянуться жилами к утру
И понимать, что мимо…
 
Не ухватить рассветный час,
Не удержать в ладошке.
Так небо не удержит нас –
Горошки в чайной ложке. 

Уронит на сырую твердь,
И утро не наступит…
И завертится круговерть,
И солнце взор потупит.

* * *

Обострение в городе сталось весеннее.
Бабы надели короткие юбочки,
Чтоб в мужиках побудить настроение
Холить, лелеять, дарить незабудочки.
Ножки, как ценники в суперном маркете –
(Форма с длинной на друг дружку помножены)
Прут, ледоколом по солнечной Арктике,
Вслед мужики, как один, отморожены. 

Это картина пера реалиста –
Грубо – весома и мелко вульгарна.
Я не считаю себя онанистом –
Вот это дивчина!!! Вот это гарно…

* * *

Прости мне слабости мои,
Я сам себя не понимаю.
Люблю тебя и убегаю
И от себя, и от любви. 

Потом, в заблеванном углу,
В хмельном угаре до рассвета
Я матерю себя за это,
Сопротивляясь псевдо злу. 

И жду, когда мой мозг сгорит
В копаньях, страхах и сомненьях…
И, может быть, в стихотвореньях
Нас небо вновь благословит.

* * *

Утро выдалось прескверным –
Трезвым, хмурым, нелюдимым.
Я, себе, оставшись верным,
Думал, мыслями гонимый,
О законах мирозданья,
И, тупея поминутно,
Рамки шаткого сознанья
Я раздвинул в рамках утра…
И шагнул по узкой тропке
За волшебным эликсиром.
Мозг – Лазо метался в топке –
Светоч внутреннего мира.
И, благим ругаясь матом,
Гнал меня по белу полю
За волшебным суррогатом,
Раздающим вольным волю. 

…Волшебство похмельной дури
Мне картинку навивает:
Мглою небо кроет бури,
Няня Пушкина качает.

* * *

Вот и снег повалил хлопьями
Прямо в руки мои грязные,
Удивившись ему белому,
Я рожденье зимы праздную.

Пью постылую нежность осени
Вперемежку с тоскою русскою
Да бросаю снежки творчества
На дорожку свою узкую.

Мне бы в поле, к ветрам воленным
На четыре рвануть стороны,
Да себя повинить, глупого,
В том, что нити нутра порваны.

Мне б залечь во земле-матушке
Позабытым ржаным зернышком.
Покамест, полежу камушком,
А зима пусть идет полюшком.

Вслед за нею весна станется,
Приведет в поводу солнышко…
Солнце будет к земле ластится –
Даст Господь, прорастет зернышко.

* * *

Спите, спите. Сон лекарство,
Жаль, оно меня не лечит.
Я вчера взошел на царство
Или царство мне на плечи.
Шутка ль в деле – я на троне.
Весь в делах и причиндалах.
При холопах и короне,
При дворцах и тронных залах.

У меня большие планы.
Я – великий реформатор.
Покорю чужие страны –
Буду зваться император.
Про меня напишут книги.
«Жил великий муж и воин,
А вокруг плелись интриги
И … народ был недоволен».

Значит надобно пирушку
Замутить в пределах царства.
Выдать медную полушку
Всем холопам ради пьянства.
А в семье чтоб был порядок –
Детям – пряник, теще – «чупик»,
Милой – модный полушалок,
Тестю – денег, водки купит.

И заняться чем-то важным,
Мысли привести в порядок…
Я пока что незаметен
Посреди капустных грядок.
Мне б придумать, где получка…
От щедрот ее не стало.
Значит, будет чудо – взбучка…
Нам ее и не хватало.

Нынче мы Никола первый
Всем гулять повелевали.
У царей ведь тоже нервы!
После литры – нервы сдали…
Надо мной стоят три тени,
Я уже их где-то видел.
Лучше встану на колени,
Стану тих и безобиден.

Только жопой чую смуту…
За коня даю полцарства!
Правил, кажется, минуту,
И низвергнут, был за пьянство.
Что вы пристально глядите?
Мы, один, уже не воин…
Каюсь, грешен, накажите,
Отрекаюсь, недостоин.

* * *

Ветреной ночка выдалась.
Март во все щели ломится.
На подоконник – изморозь,
В мой полусон – бессонница.

Время с пространством спуталось –
Что-то родится в скорости,
Мой кесаренок – рукопись
Лезет из алой полости.

Полость бесстыдной девкою
Разобнажает прелести,
Рукопись прёт разведкою…
И… остаётся в целости.

Вылезла долгожданная,
Выглядит недокормышем.
Вот тебе кашка манная…
…Зря не убил в зародыше.

* * *

Нынче небо надо мной в три обхвата,
Нынче ветер меня в облаках носит,
Нынче мысли мои рвутся куда-то,
Нынче в двери мои ломится осень.

Нынче я с самим – собою не в ссоре,
У меня с собой в кармане поллитра,
А с поллитрою мне горе, не горе –
В общей серости – цветная палитра.

Хорошо то, как вокруг – всё живое,
Осень вносит в мою жизнь обостренье.
Попрощаюсь до снегов с головою,
Выпью с няней, пока мест воскресенье.

Няня выпьет и споёт «про разлуку»,
Я заплачу, запою как умею.
Няня скажет переросшему внуку:
«Ты поплачь, а я тебя пожалею…»

…В горле ком воспоминаний из детства.
Как давно, ВСЕ ВЫ, меня не жалели.
Я давно хочу куда-нибудь деться –
Чтоб искали, чтоб нашли, чтоб успели…

«Нынче в тереме моем – мрак...»

                       
                        Если в городе твоем снег…
                        Если меркнет за окном свет… 

                                                Андрей Макаревич 


Нынче в тереме моем – мрак.
Я нарочно не зажег свет.
Я хочу тебе подать знак,
Что кого-то здесь, со мной нет.
Что кому-то я всегда рад.
Без кого-то тут простыл чай.
По кому-то загрустил март,
И кого с апреля ждет май.

Нынче в голосе моем – звон,
Я нарочно надорвал нерв,
Не хочу я, чтоб стонал он
Для красивых, молодых стерв.
Для кого-то он готов петь
Во всю прыть свою, во всю дурь.
Чтобы кто-то отворил дверь
И с порога разогнал хмурь.

Нынче в образе моем – мим.
Лирик-дурень набросал фраз,
Да подумал что слова – дым,
Да не к месту, да в другой раз.
И тоска ушла в глаза жить,
Вновь кого-то по ночам ждать.
Путеводную плести нить,
Чтобы кто-то смог ее взять.

* * *

Завтра не встанет солнце,
Завтра ему с похмелья.
Нынче весна случилась –
Мы ее поздравляли.
Выпили очень много
Разного чудо-зелья,
Пели, да морды били –
То есть всерьез гуляли.

Речи-ручьи журчали,
Все соловьями пели.
Солнце в углу светило,
Грустно потупив очи.
Мы его веселили
Всячески, как умели…
Ну и забили дружно
Прям по серёдке ночи.

Мало ли что случилось,
Нам то, какое дело.
Нечего лезть под кожу,
Дуется – ну и ладно.
И вдруг по среди пирушки
Солнце блатняк запело –
(Что-то «за жизнь», «за мамку»)
Медленно и надсадно.

Враз все офонарели…
Вот тебе сольный номер.
Вот тебе день рожденья.
Вот тебе праздник детства.
А ниже, по тексту песни,
Парень в побеге помер,
Матушку не увидел –
Пуля попала в сердце.

Мы помолчали дружно,
А солнце «на грудь» хватило
Граммов примерно двести,
И огурцом заело.
Нас, одаривши взглядом,
Сплюнуло, заголосило…
Так по усопшим плачут,
Честно и неумело.

Время оцепененья
Отображать не стану…
Помню, что было тихо,
Холодно до озноба…
Слёзы втыкали в сердце
Иглы-слова про маму,
Про голубое небо
И про любовь до гроба.

* * *

Ситец лиц, глаз лён.
Телу – да, душу вон.
На кровать – ночевать
Эх, …. твою мать.

* * *

Уму не постижимо,
В тупик заходит разум.
А жизнь проходит мимо,
А всё хотелось сразу.

* * *

Читай. Я для тебя пишу.
Не против, если я на ты?
Формальностей не выношу:
Зефир, шампанское, цветы…
Всё проще: Осень. Он. Она.
Фонарь, аптека, ви за ви.
Она кому-то там верна.
Он клялся до смерти в любви.
Столкнулись и не разошлись.
И каждый взгляд наперечет…
Мой дед сказал бы: «Вот ведь жись,
Дурная штука, а влечёт».

* * *

Сижу, пишу тебе письмо,
Выписывая кренделя…
Я мысли, как борцы сумо
Меня мутузят по чём зря.
Послать бы их ко всем чертям,
Боюсь, сопьюсь без них в три дня.
Да и к тому же, я не хам.
…Ну, что там наши кренделя.

* * *

Я узрел свою свободу
В промежутках зимней скуки.
И своих телес природу
Отдал в бережные руки.
И забыл забрать обратно,
И попало тело в дело
Очевидно… Вероятно
Тупо, жадно, неумело
Раздавало тело похоть,
По чужим рукам голодным.
Что ж теперь придется штопать
…Поздно. Сделалось холодным.

* * *

У меня рубаха в клетку,
У меня штаны в полоску.
Нынче склею малолетку,
Поведу ее в киоску.

Угощу как взрослый дядя –
Пиво, чипсы, сигареты.
На мои щедроты глядя,
Стыд оттает малолетки.

И она, смакуя пиво,
Мне «за жизнь» свою расскажет,
Пошло, ярко и сопливо,
В целом, трогательно даже.

Я смолчу сентиментально,
Провожу ее до дому.
В одного напьюсь банально,
Соблюдая смысл и форму.

Утром старый добрый график:
Ванна, завтрак, зуд работы.
Да пошло оно всё на фиг,
Надоевшее до рвоты.

Я надену брюки в клетку,
И в полоску рубашонку.
Может встречу малолетку,
Расклешенную юбчонку.

Буду слушать чудо – оды,
Про любовь и про разлуку.
Мне бы так… Как жаль, что годы
Обещают только скуку…