Украденный туман

 

 

 

Светало, Сергей проснулся. Рядом сидело, опираясь на передние лапы, чудовище. Смотрело большими обведенными белой шерстью глазами. Налетел мелкий теплый дождь. Зубчатые листья пальм оплетены лианами. Безобразными корявыми голосами закричали попугаи. Поползла по мшистым камням руконожка – полуобезьяна айе – айе.

…Есть нечто не зависящее от знания и расчета, выше разума. Так Сергей купил первое золото. Он редко заглядывал в желтые страницы финансовых вкладок «Бизнес Газеты». Таблиц и синусоид движения акций и валют, объявленных рейтингов риска он не понимал, да не огорчался. Положим, думал он смутно, Иран вскоре сделает атомную бомбу и бросит на Израиль. Евреям есть что бросить на Тегеран. Американский флот мается в Персидском заливе, утопит кого-нибудь. Доллар рухнет и золото подорожает. Но это любительщина, от ума. Выросший в наглом заводском московском предместье, и за двенадцать лет пробившийся в Германии, Сергей в пятьдесят может войти в степенный банк и купить золото государства, которое к нему благосклонно. Эксперт просто и любезно объяснял выгоды вложения в ценные бумаги: энергетика Северного Рейна – Вестфалии, очистные сооружения Киль – Кёльн. Растущие акции «Беата Узе» – немецкой индустрии эротики: профсоюз германских проституток никогда не объявляет забастовок. Бумаги…Сергей купил желтые тяжелые пластины, запечатанные в прозрачный целлофан. С гарантией фирмы «Дегусса», что поставляла в концлагеря газ Циклон –Б. Респектабельность не пахнет. И потом, бывая здесь, он шел, делая скучное, непросвечиваемое лицо, впереди почтительного банковского служащего и охранника, в подвал. Публика в зале знала, куда его сопровождают. Банковский научился держать спину, у охранника природная стать. Отперев дверь неимоверной толщины, банковский, не без чопорности и игры, говорил предъявить номерной ключ, и поворачивал в замке ячейки свой ключ, и потом Сергей – свой. Ящик открывался, банковский и охранник тотчас уходили. Чувство собственной значимости охватывало Сергея.

Аятоллы не бросали атомные бомбы, американские моряки бездельничали в Персидском заливе, золото в сейфе дорожало само по себе. Сергей далек от коммерции и не знает, сколько весит унция и почему тройская? Разбогатев, он купил ранды – золотые монеты ЮАР, и Николаевские золотые десятки. Сейф тихо вторгался в жизнь. Он стал смелей в делах с мужчинами, со многими перешел на Вы, вне сознания опираясь на сейф. Холодному пристальному немецкому взгляду в никуда он не научился. Но отринул море сиюминутности, кое – какости и спустяруковашности.

 

В сейфе среди золотых монет и деловых бумаг несколько листов, хранимых из юности, весьма бурной.

«…Сереженька, погибли Ян, Владик и Дима. Не знаю, буду ли жить. Вырасти сильный и хитрый. Будь осторожен со страной, в которой живешь. Помни ребят, хотя они были не ангелы. Твоя Н.»

Расстреляли в 1961 фарцовщиков Яна Рокотова, Диму Яковлева, Владика Файбышенко.

Они были свидетелями первой Сережиной любви. Он хорошо учился в московской школе на Кастанаевке, да родители напрягли уроками музыки. В гостиной зябло и трескалось по ночам фамильное пианино, за ним годами никто не сидел. Учительница музыки к успехам Сергея равнодушна, выпускница «Гнесенки».

– Зачем ты клавиши долбишь – спросила скучно.

– Выучу летку-енку и рок-н-рол… Сыграйте что-нибудь. Она внимательно оглядела Сергея. – Сколько тебе лет?

– Семнадцать – соврал он. Нина взяла чудную мелодию, он узнал «Сен – Луи блюз», нежно любимый и забытый всеми. Запела вполголоса:

О Сен Луис…

Средь лунной ночи и среди бела дня

Мой милый хочет позабыть меня

Он тратит деньги, сам не зная чьи,

Он ко мне вернется в жаркий Сен Луи.

О Сен Луис…

Повеяло от молодой женщины вечеринкой с обильным вином, в полутемной квартире. Американские сигареты, смелые шутки девушек и конечно «Сен – Луи блюз» и «Звездная пыль» с пластинки Глена Миллера. Обо всем этом Сергей только догадывался.

– Я к ним приду, мы одной крови.

Любовь к пианистке ударила как ток. Почувствовав юный огонь первой любви, Нина прервала уроки. Не стало времени увидеть. Для этого нужны свободные и тайные вечера. Он записался в районный драмкружок. Ставили «Любовь к трем апельсинам» с Сергеем в роли принца Тартальи. На репетиции он, естественно, не ходил. Из всей пьесы запомнил реплику «По моему, Тарталья привередник, и воспитатель с ним не слишком строг». После чего принц вынимал деревянную шпагу. Все вырванные вечера он слонялся против окон Нины. Она проходила, смотря в землю, здоровалась.

К Нине приезжали на трех «Победах» компании: Ян и Владик, Дима. Привозили девушек. Мелькали молодые актеры и актрисы. На втором этаже задергивали шторы, слышался смех. Нина наигрывала и пела «Сен – Луи Блюз». Если расходились не поздно, Сережу сажали в машину и давали порулить до Кастанаевки. Редко Дима приезжал один, сосредоточен. Сергей уходил, прежде чем в квартире гас свет.

Переломив себя, днем Сергей поднялся на второй этаж. – Извини, я не одета. – Нина прижала его голову к груди. Сережа все почувствовал. – Человек меняется каждые семь лет – продолжала она. – Проживи еще семь – увидимся. Сейчас не ходи под окнами.

– Ребята твои фарцовщики?

– Они покупают у иностранцев валюту и вещи.

– Воры?

– Торговцы не воры. Не крадут, покупают.

…Расстреляли валютчиков, бандитов с «плешки» – улицы Горького, от ресторана «Националь» до Маяковки, от «Гранд отеля» до Кузнецкого моста. Как же так, дали им по восемь лет. Определили в недальнюю тюрьму города Электростали. Потом задним числом выдали по пятнадцать. И убили. Рабочий коллектив ленинградского завода «Металлист» одобрил, в газете «Известия».

 

Записка другой женщины пылала ночами гостиницы, где Сергей никогда не жил. Вложила не тот листок в заранее надписанные конверты. Кто же получил письмо, мне адресованное. Коньяка бы с ним выпить.

 

Падающий влево почерк. »Небо пустынно. Не встретить меж звезд». « Полночь темна. Бесстрастно и близко восходит Луна». Третья женщина неудачно эмигрировала в Америку. Всему чуждая и чужая, пишет тоскливые стихи о срединной России. Сергей посылал деньги, она возвращала чеки. Сейчас он шлет русские книги из Германии, вкладывая между страниц купюры евро. Она не отвечает на письма и звонки. – Вернись она в Россию, – думает Сергей – американская почта возвратит книжные бандероли. Так и узнаю о ней.

 

Он вез из страны в страну, не мог порвать и сжечь, как советские бумажки (квитанции таможни, московской квартплаты) эти три желтеющих по краям листа. Наконец положил их в сейф. Каждому своя память о родине.

Году в семидесятом Сергей, скитаясь по западу России, на третьей полке добрался в Псков. В новом городе он обычно знакомился с интеллигентными и скучающими молодыми женщинами из музея. Вокруг них неопубликованные поэты, художники без выставок. Город открывался любимой им в ту пору богемой. В музее Поганкиных Палат на второй же день узнал: можно прилично заработать на путине снетка. Сергею приходилось потрошить двусторонним ножом неповоротливых тяжелых карпов на рыбозаводе. Снетков он не едал, и утром был в деревне Толга, откуда за четыре рубля на моторке по Псковскому озеру до острова Залит. Лодочник, белобрысый допризывник, славно молчал. Чем северней Россия – тем молчаливей мужики, женщины округлей, добрей и тише. Под кроткий бег волны видел себя на ранней заре тянущим сеть, солнце бросает миллионы голубых искр на воду. Вечером единение с природой и судьбой, сады Эдема. Тут мотор глотнул и засох без бензина. Плоский остров Залит виден, пошли на веслах.

Остров густо застроен, заселен рыбаками. Зимние избы – не дачи. Странное место, рыбколхоз как бы есть, но в каждом третьем дворе сушильня, везут частного снетка в Ленинград, Псков, Москву.

Первым же вечером, еще не стемнело, поманил Сергея на улице старик. Такого древнего, пергаментного лица он не видел.

– Ты крещеный? – Сергей оробел. Старик махнул клюкой куда-то за озеро. – Иди, иди, вона.

Сергея определили в дом молодайки Таисии, на самом берегу. Здесь и работа. За ужином нажарила снетки. Ела горячую рыбешку руками, масло растекло до голых локтей. Муж позвал из горницы: – Тая, иди скоро.

– Неймется мужику. В свой час.– Сушила газеткой сальные руки и рот.

Называется остров фамилией красного латышского стрелка Залита, устанавливал здесь советскую власть. Погиб Залит на озере, рыбаки утопили. Местные называют остров Талабск. Или Талабский. Холодный и плоский. Валуны, поросшие космами желтой и коричневатой озерной травы, тянутся цепью в голубой воде и пропадают на глубине. Песчаный берег долго держит следы босых ног: вчера прошел, а не высохло. У кромки воды горсти цветных камешков, словно рубины, изумруды, лазури. Будто рассыпали детский калейдоскоп. Низкая известняковая стена бывшего монастыря. Малая служба в притворе Никольской церкви. Воротца в стене никуда не ведут. Мужской монастырь был здесь с пятнадцатого века.

На Талабске Сергей почувствовал себя русским. Причастным к чему-то большему ежедневных мыслей и забот. Кончалась бродячая жизнь и сам он в ожидании. Знал и ранее свои корни, не слыша их. Неоткупная дань Талабскому острову.

Золото русского языка. «Как здоровьеце, как драгоценное?» – на острове Талабский.

В большом городе, в автобусе: «Не говори водителю, что он должен делать, и он не скажет тебе, куда идти».

«Матушка, у меня проездной».

«Что вы меня не достригете? – Ризетка сломалась. – С полголовой меня Надя не узнает.

– Плохая же у вас жена.

– Корова.

– Так зачем женились.

– Дак корова, говорю, не узнает».

 

Сергей прозрел за три ночи, читая академика Дмитрия Лихачева о древней Руси. Книгу нашел в библиотеке, над правлением рыбколхоза.

В русском десятом веке Сергей поразился княгине Ольге. Ни слова своего не вписав, он лишь отыскал в полех и весех «Повести временных лет» все о ней, сохраняя великолепный Лихачевский перевод. Баллада о вероломной и жестокой мести женщины.

 

 

По «Повести временных лет»

Князь киевский Игорь, муж Вольги, это до-легендарное имя княгини, отправился за данью к древлянам.

В лето 6453 (945 год). И вышедше изъ града Изъкоръстеня древляне убиша Игоря и дружину его, бе бо их мало.

И древляне, выйдя из города Изкоростеня, убили Игоря и дружину его, ибо мало их было.

Вольга же бяше в Киеве съ сыномъ своимъ съ детьскомъ Святославомъ.

Ольга же была в Киеве с сыном своим ребенком Святославом. Сказали же древляне: «Вот убили князя мы рускаго; возьмем жену его Вольгу за князя нашего Мала, и Святослава возьмем и сделаем ему что захотим«. И послали древляне лучших мужей своих, числом 20, в ладье к Ольге.

И рече имъ Ольга: «Да глаголете, что ради придосте семо?».

– Говорите, зачем пришли сюда?» Ответили же древляне: «Мужа твоего мы убили, как волк расхищал и грабил… Пойди замуж за князя нашего Малъ». Сказала им Ольга: «Любезны мне речи ваши. Мужа моего мне уже не воскресить, но хочу воздать вам завтра честь перед людьми своими. Ныне же идите к своей ладье и ложитесь в нее, величаясь. Утром же говорите: «Не едем на конехъ, ни пеши не идемъ, но несите ны (нас) в ладье». И взнесуть вы в ладьи». И принесут вас в ладье. Ольга же приказала выкопать на теремном дворе вне города яму великую и глубокую. И понесли в ладье. Они же уселись величаясь, избоченясь. И принесли их на двор к Ольге и как несли так сбросили вместе с ладьей в яму.

Приникъши Ольга и рече им: «Добра ли вы честь?»

И приникнув /к яме/, спросила их Ольга: «Хороша ли вам честь?»

Повелела Ольга засыпать их живыми и засыпали их. /Первая месть Ольги/.

И пославши Ольга къ древляномъ и рече им.

Ольга послала к древлянам: «Если вправду меня просите, то пришлите лучших мужей, чтобы с великой почестью пойти за вашего князя». Древляне избрали лучших мужей и послали за ней. Ольга приказала приготовить баню, говоря им так: »Измывшеся придите к мне». Древляне стали мыться. И заперли за ними баню.

И повелела Ольга зажечь (баню) от двери, тут и сгорели все. / Вторая месть Ольги/.

Послала к древлянам: »Приготовьте меды многие у того города, где убили мужа моего… и справлю тризну». Повелела людям своим насыпать великую могилу и когда насыпали, приказала свершить тризну. Когда опьянели древляне, велела отрокам своим пить за их честь, а сама отошла прочь и приказала дружине рубить древлян. И ссекли их пять тысяч. /Третья месть Ольги. В летописях число поверженных врагов часто преувеличено /.

В лето 6463 (955 год). Ольга в Царьграде. И царствовал тогда цесарь Константин, сын Льва. Удивился царь, что она столь красива лицом и разумна в беседе, и сказал:

« Благословят тебя русские потомки в грядущих поколениях внуков твоих».

 

Как всякий немецкий гражданин, особенно новый, Сергей днем законопослушен. Ночью он изобретает вчерне, как обойти налоги, пошлины, начисления. Плавно обогнуть закон и немецкую бюрократию, лучшую в мире. В Швейцарии хранят девственность банковского вклада.

Сергей приехал в Цюрих. Он не снял гостиницу, полагая до ночи вернуться в Падерборн. Дело сложилось скоро, для банковских русский уже не экзотика и не мафия. Русский прошелся по главной Банхофшрассе. За каждой стеной рисуется сталь сейфа. Богатые витрины скучны, как и город безусловно порядочных, искренне религиозных, но кажется Сергею, усредненных людей.

Он думал так, сидя на скамье над мощной рекой Лиммат. Городской лебедь подплыл в надежде поживиться. Высоко вытянул шею и смотрел карим в красном ободке глазом. Жирных уток сносило течением. По набережной фланировали швейцарцы и швейцарки. Крепки духом и патриотичны, они создали на альпийских камнях тихую, справедливо удобную для себя цивилизацию. Два века застоя оказались им полезны: здесь не увидишь людей, относящихся к жизни как к неприятной обязанности. …Пока дядя Вася и друг Костя – столяр полагают веселую пьянку счастьем жизни, ничего хорошего у нас в России не случится. – Нам бы гор больше вместо необъятных равнин. Был бы и народ кучней…Ближнее взгорье затмилось серо-голубой дымкой.

Сергей в Цюрихе не в первый раз и не знает, как убить время до поезда. В пивной столы и лавки столетнего бука, по восемь человек сидят в ряд против восьми. Смеются, девушек приобнимают. Сергей не понимает Züridütsch (цюрихский немецкий) и прекрасно одинок за этим столом. Он заказал наугад из национальной кухни. Выпил слабой швейцарской водки. Принесли чугунную пирамиду с жаровней, и сыры. Чугунной лопаточкой раскладывал сыр по полочкам внутри жаркой пирамиды и, когда он плавился, снимал сорт за сортом в тарелку. Вкусно белым вином запивать, оно коварно. Чувствуя головокружение и легкость необыкновенную, Сергей вызвал такси и поехал в парк далеко за Лимматом. Рискуя опоздать на поезд.

Туристы фотографировали гигантские лотосы в озерке, на одной ноге стояла цапля. Шелестел молодой зеленый бамбук. Сергей толкнул какую-то дверь. Влажный жар охватил и понес. За прозрачной стеной райски запели птицы. Он сошел на тропу, миновав надпись «Только для персонала». На золотом песке под шорох мирного водопада Сергей праведно уснул.

Светало, Сергей проснулся. Рядом сидело, опираясь на передние лапы – руки чудовище и смотрело большими обведенными белой шерстью глазами. Взгляд задумчивый. Налетел мелкий теплый дождь. Зубчатые листья пальм; деревья оплели лианы. В зарослях мангра подали голоса зеленые лягушки. Базарными корявыми голосами затрещали попугаи. Поползла по мшистым камням руконожка полуобезьяна айе– айе. Незнакомые яркие цветы казались хищными.

– Река Лимпопо, решил Сергей, оглядевшись. Но как – телепортация или переселение душ? Тогда кто я сейчас? В Африке: крокодилы, змеи, жирафы, львы наконец. В ручье что-то шевельнулось. Сергей сел. Лемур глядел неподвижно, сгибая баранкой кончик хвоста.

– Вы ко мне? – спросил Сергей. – Лемур грациозно пробежал и вспрыгнул на толстый сук. Пришел другой лемур. «Ручные» – осенило Сергея, и человечье жильё близко. Через полчаса он нашел выход из гигантского ангара. «Спасибо за посещение. Надеемся, павильон «Мадагаскар» Вам понравился. Сад под крышей открыл уголок влажного тропического леса национального парка «Астинанана», жемчужины Republique Madagascar. Приходите еще, пригласите друзей».

Обойдя озеро цветущего лотоса, Сергей вышел на асфальт. Такси ранним утром нигде не было.