Скульд

 

 

 

…приготовления к отплытию заняли у нас четыре ночи. Большую часть своего добра потратили на то, чтоб заготовить вдоволь еды для предстоящего западного похода; а также иных припасов. Когда парни в гавани узнали о конунге Микале и нашем решении, почти все его поддержали. Это многим представилось единственно разумным.

А я не желал теперь надолго покидать берега Миклагарда. Девушку, мысли о которой мною завладели, могли отдать замуж или увезти в другое место. Да мало ли что еще приключится?..

Хотя, если б все и осталось, как было – разве мог я заявиться к ее отцу и просить красавицу для себя, не имея в этих местах ни имени, ни земли? Да еще и не умея объясняться?

Словом, не самое лучшее положение. Даже не мог сам уговориться с ней; не мог узнать, пришелся ли по нраву. Делать же что-то против ее воли мне вовсе не хотелось.

Оставалось положиться на судьбу и совершать надлежащее.

Ингольф сразу заметил – со мной не все ладно.

– Куда ты пропал, когда мы возвращались от дома конунга? Почему пришел с таким пустым взглядом и рассеянным видом? Отвечаешь невпопад, ешь и пьешь неохотно; понур, невесел… Если б подобное с конем моим было, я б решил – он тяжко болен, и зарубил бы. Но знаю, что у молодца такой вид означает! Полагаю, не обошлось без прекрасной девы?

– Все верно, брат. Но не стоит надо мной насмехаться. Такая хворь с каждым приключиться может, а лекарства от нее люди не нашли.

– Отчего же – не нашли? Лекарство то старее мира. Клянусь своим щитом: объятия красотки живо излечат тебя.

– Молчи лучше. Не вижу пути к ее сердцу. И не говори, что смелому с крепким мечом всё покорным будет. Не хочу брать свое силой. А, между тем, разум говорит – не остается иного. В мыслях страсть уже глушит мое уважение. Если еще и ты начнешь подбивать…

– Ну, от меня не услышишь недостойных советов. Свободная женщина священна. Стоит подождать. Для твердо задуманного нет иных препятствий, кроме смерти. Молва о громких делах подобна звуку боевого рога – далеко разносится и имеет долгое эхо. Когда ты вернешься с богатством и стяжавший славу – многое измениться может.

Я, конечно, соглашался с ним… А что еще оставалось?

 

Наконец, наступил пятый миклагардский восход. Мы подняли парус и вышли из гавани в воды фьорда. Ветер, сейчас заставлявший лавировать, в открытых водах сделается попутным – ведь мы повернемся к нему кормой. Погода нам благоприятствовала.

Нет нужды говорить: смотрел я не вперед, а назад. Иногда мне казалось – вижу ее лицо в толпе. Но, конечно, то было ошибкой.

Гавань все уменьшалась; наконец, совсем закрылась выступом стены. Мы прошли вдоль берега, а затем вышли в пролив.

Больше не было смысла таращиться на тающий греческий город, вызывая ухмылки. Я перешел к носу корабля. Надо будет хоть за весло, что ли, сесть? Когда работаешь, оно все не так в голову лезет…

Наши драккары совсем было повернулись к новому солнцу, как вдруг я услышал громкие крики:

– Корабли!.. Чей-то флот на горизонте! Большой флот!

…

 

Мы разом встали на дрейф, будто сговорились. Люди на трех наших кораблях молча смотрели, как с севера приближаются неведомые суда. Потом стали переговариваться:

– Чьи струги?..

– То не корабли Миклагарда… Они в другую сторону ушли, да и выглядят иначе.

– Наша оснастка, парни! Вот возьми меня тролль – наша!

– Нет. Больно борта высоки, и паруса не те.

– Не те, говоришь? А вон туда глянь!..

– Сколько же их?

– Кажись, за сотню.

Воины спорили, а я смотрел во все глаза и вспоминал разговор со Всеславом.

«…Отчего же вы свою честь не отстоите? Коль вас в Хольмгарде задел плевок в глаза киевлян – объединиться-то немудрено? Хольмгард корабли имеет; Киев – храбрых воинов. На земле, что вы называете Ладогой, найдется достаточно моих соотечественников, которым по нраву звон мечей…»

– Не спорьте, – сказал я наконец. – Это русины. Есть меж ними и драккары, – тех северян, что с берегов Холодного озера.

– Откуда знаешь, Лейф?

– Всеслав рассказал мне кое-что о дружбе Микала и киевского князя. Могу заверить – повод мстить греческому конунгу у русов найдется.

– А откуда у них так скоро нашелся флот? – спросил брат. – Земли русов разобщены. Ни один из их городов не мог быстро собрать много кораблей в одиночку. Гардарики – не морская держава, а речные суда не сильны в открытой воде. Кроме того, мы должны были заметить военные сборы Киева, проходя по русским рекам.

– О всем этом не могу верно сказать, Инги… Но, полагаю, военный союз русских земель – дело времени. Нашелся бы повод, выгодный сторонам. Ну, насчет сборов: если у них хватило хитрости вызнать, когда отойдет от города Микал, то хватит ума держать свой сговор в секрете. Должно быть, собирали поход осторожно; боевые ладьи под торговые маскировали. А флот прятали в какой-нибудь укромной гавани… Мало ли кто ходит по их землям! Земля, как известно, слухами полнится. Любой торговец, заметивший возле Киева военные корабли, разнес бы то по всему своему пути. И Микал, хоть гордится неприступными стенами, не оставил бы город без защиты.

Пока я это говорил, на корабле старшего сына ярла началось движение. До нас смутно долетели крики и брань. Потом весла большого драккара погрузились в воду.

Дальше я изумленно увидел, что Хольмов струг разворачивается и берет курс назад.

– Что, во имя Тора, он делает?! – вскричал я.

– Очень разумную вещь, – угрюмо произнес молодой Асбьёрн, мой дружинник. Сидел рядом на скамье. Он был из тех, кто оказался недоволен общим решением и поддерживал план Хольмстейна.

– Хольм возвращается ради своих мыслей. Только теперь город брать будет не горстка воинов, а тысячи!.. Он, должно быть, решил предложить русам свой меч.

– А мы как же поступим? – вопросительно крикнул Ивар.

Следом послышались и другие голоса.

В это время к нам подтащило корабль Херстейна и Хастейна. Они сознательно направили свой дрейф в нашу сторону.

Поравнявшись бортами, корабли стали рядом. Херстейн перегнулся к нам и заговорил:

– Смотрите! Брат уплывает к русам, даже с нами не сговорившись. Мы не желали бы поднимать бунт среди твоих людей, Ингольф Эрнсон, но все ж думаем последовать за ним! Корабль наш, люди твои. Надо быстро решение принимать.

Инги уже предвидел это. Заранее стоял недовольный.

– Не в моих обычаях столь резво отказываться от задуманного. К тому же, нет возможности испросить у богов удачу для такого дела!.. Я буду совет держать с братом. Подождите теперь. Это разговор короткий и нужный.

Инги подошел ко мне.

– Ну, что думаешь, Лейф?

– Нет.

– Не отвечал бы так скоро. Я отверг думы Хольма лишь потому, что они гнусны и неисполнимы. Но ты сам сказал – у русинов есть повод мстить конунгу. Стало быть, их поддержка не может быть дурным поступком… Подумай! Нам не придется искать жаркой битвы, славы и богатой добычи. Она сама ищет нас!.. Воевать такой город, как Миклагард! Ведь это же небывалое дело!

– Вот именно, Инги. Небывалое. Сколько там кораблей, ты сказал? Сотня? Две?.. если на каждом из них по полсотни человек, всего идет не больше десяти тысяч. Для русов это армия изрядная – но не для стен Миклагарда. А где, скажи мне, прячут они осадные орудия?.. Какие города до того взяли русские дружины?.. Слышал ли ты, чтоб прославился в битвах этот народ? Золотой город не посреди моря стоит. Рядом есть многие сильные державы, глодавшие не раз камни городских укреплений и ушедшие ни с чем. Под силу ли мальчику победить взрослого воина, даже если при том нет меча? Всегда остается крепкая броня и воинский опыт.

– Значит, нет?

– Нет.

– А если я скажу тебе, что хотел бы попытать судьбу в таком великом деле?

– Я отвечу: вон там твои люди, брат, и корабль, готовый к отплытию. Переходи на него, поступай согласно своим мыслям. А я иду на запад.

Ингольф помрачнел.

– Ты нарушаешь клятву кровной верности, которую слышали боги и люди, Лейф Хродмарсон!

Мне было очень тяжело. Но я не мог сказать иначе:

– Последний раз взываю к твоему рассудку, брат по крови! Меньше всего хотел бы оставлять тебя, но сделаю это, даже рискуя сделаться клятвопреступником. Сделаю, чтобы образумить. Русы не возьмут Миклагарда. Уйдут, как и другие – посрамлены. Золотой город останется стоять. А мы уйдем следом за побежденными. Без надежды служить Микалу.

Инги глядел на меня – и так, и сяк. Вдруг расхохотался:

– О! Вот что, значит, у тебя на уме! Так бы и сказал сразу. А то я голову ломаю – какая муха укусила Лейфа!.. Боишься навсегда лишиться надежды деву взять? Вот что: ты глуп, брат. Уж прости прямоту – но как же сказать иначе?

Я смолчал.

– Конечно, глуп. Представляется случай забрать желаемое без выкупа, не унижаясь перед иноземцами!

– Не ты ли еще вчера говорил другое, Ингольф?

– Говорил, и не отказываюсь от слов. Но законы, которые действуют в мирное время, на войне не соблюдаются – это хоть кто скажет. А грекам ты обетов не приносил. Не возьмут русы город – мы мало что потеряем, коль останемся живы; вернуться никогда не поздно. Думаешь, кто-то после узнает нас?.. А если возьмут – дева эта все едино станет чьим-нибудь трофеем. Так пусть лучше станет твоим. Или хочешь, чтоб ее какой-нибудь рус на забаву прихватил?..

Этот довод обухом ударил по голове. Я вдруг понял: ведь она может до сих пор быть в своем поместье возле городской стены. Там дома поставлены как нарочно – чтоб враг полакомился. Они богаты и беззащитны… Скоро ли оттуда заметят русский флот? Как скоро поднимут тревогу? Успеет она за стенами укрыться – до того, как запрут все ворота?

Невольно вспомнил, что бывает, когда воины врываются в город после удачного штурма. Что они делают… И что делал я сам, разгоряченный боем.

Промелькнули обрывки: красная жирная земля, изрубленные тела, кричащие женщины, которых волокут – или никуда не волокут. Там и сям добивают последних защитников города. На бой эта резня уже не походит. Молодой воин, совсем еще мальчик, впервые напился людского страха. Напился и опьянел – его глаза безумны, в руках бьется живая добыча, а на шее вместо ожерелья болтаются человеческие кишки…

Я, не говоря не слова, взялся за рею – чтоб перестроить парус.

Инги довольно кивнул. Крикнул гребцам:

– Весла на воду! Поворачиваем назад!.. Слышите, сыновья ярла? Мы поворачиваем!

 

…

 

Флот русов растянулся вдоль всей северной стены. Он был слишком велик, чтоб занять какую-то одну гавань. Ладьи по нашему обычаю покрыли снятыми парусами – наподобие шатров; уже к полудню вместо кораблей встал укрепленный лагерь.

Неприятеля еще в море заметили с дозорной крепости, что стояла на противоположном берегу фьорда. Какой-то смельчак в лодке переправился к городу и поднял тревогу. К тому времени, как ладьи подошли на расстояние выстрела, все городские ворота были заперты.

Высаживаясь на берег Миклагарда, русы оставляли в тылу укрепления греков. Но их охраняла горстка солдат, которые уже не могли прийти на помощь осажденным. Они безуспешно обстреливали вражеские суда, и стрелы редко долетали даже до середины фьорда. Некоторый урон эта атака принесла только вначале, когда флот был вынужден приблизиться к берегу, заворачивая во внутренние воды из пролива. Но гребцы, в доспехах и прикрытые щитами, пострадали мало. Стрелы находили лишь неосторожных.

Поход на Золотой город возглавлял Хёскульд, киевский князь. Русы называли его Аскольдом. Наши предки были из одних земель, но его отец еще до рождения сына покинул Нарвик – из-за каких-то своих причин. Он поселился в Хольмгарде, взял за себя русскую деву. Сыну же показалось тесно в Новгороде.

Аскольд не был потомком королей Гардарики, но воспользовался родовой распрей и воцарился в городе Кия при поддержке варяжских наемников. Когда мы проходили Киев, Хёскульд радушно принимал нас в своем доме; потому я, Инги и Хольмстейн Атлисон его знали. Оказалось, он тоже нас не забыл.

Его ладья находилась в числе передовых; с нее он заметил наших драконов, идущих назад. Как только драккары пристали, подошел русин. Назвался посланцем князя и пригласил следовать за ним.

За русином мы двинулись вдоль греческого берега. Взошли на ладью Хёскульда. Мимоходом я разглядывал городские стены, теперь вблизи. Могу вам сказать, мои сомнения только усилились. Если дева в городе – ни мне, ни кому-то еще вряд ли случится взять ее трофеем…

У князя был собран военный совет. Возле киевского конунга стоял Хольмстейн. Глядел на нас весело. Рядом также был воевода по имени Дир, которого я уже видел в Киеве. Еще – высокий рус в одеждах хольмгардского воина. На скамье сидел кряжистый викинг, ссутуленный годами; седые нити в поблекшей рыжей бороде. Лицо последнего показалось мне смутно знакомым.

Князь приветствовал нас по именам; говорил на нашем наречии.

– Большая удача застать вас здесь! Крепкий меч никогда лишним не бывает; я уж догадываюсь, что вы хотите вместе со мною обратить его против греков. Рад этому. Приходится вашим копьям послужить мне, а не Михаилу Порфирородному!.. Что ж: замена не равноценная. Но, сдается мне, сожалеть о том не придется.

Мы с братом молча склонили головы, принимая слова князя.

– Вы должны знать наши замыслы, чтоб действовать с нами согласно. Теперь слушайте, и передайте все своим людям.

– Прежде всего, – подал голос Хольм, – мы должны знать, чем будут оплачены наши копья. Если условия не подойдут, я увожу своих дружинников.

Он говорил так, словно Хёскульд к нему обращался! Говорил так, словно мы были его людьми!

Но Инги выразительно на меня посмотрел; да я и сам понял, что здесь не время и не место обнаруживать наши разногласия.

– В рядах моих воинов не так уж много наемных солдат, – нахмурившись, обратился князь к сыну ярла. – Со мной идут новогородцы – как союзники, и варяги Гардарики – как родичи и друзья. Мы сговорились с предводителями дружин справедливо разделить добытое. Ну, а коль добычи не будет, – стоит ли оплачивать малую доблесть?.. Лишь своим дружинникам плачу. Я не Михаил, чтоб всем прибавлять из казны к военной славе, которая без того является наградой любому. Кому такая награда не по нраву – никто цепями не держит. Мы тут не соседскую конюшню осаждать беремся.

Хольм проглотил заслуженную обиду. Само собой, уходить он не думал.

– Ну, а коли так, – сказал Хёскульд, верно угадав молчание Хольмстейна, – слушайте меня, варяги! Штурмовать будем сразу, как соберут лестницы – будь то на закате или ночью. Брать будем северную стену. Западная, где ров и главные ворота, слишком хорошо укреплена. Южная неприступна из-за крутого берега. Пошлем туда только развед: с южной стороны есть тайные гавани; как бы враг там не схоронился… Хотя, мне известно – флот греческий вышел против пиратов Крита. Сколько, ты говоришь, воинов в городе?

Хёскульд посмотрел за спину. Из-за кресла его вышел человек и почтительно поклонился князю. То был Всеслав.

– В городе только один гарнизон – предводительствует им старый флотоводец Никита Орифа. Еще – охрана дворца, северные наемники.

Ингольф не выдержал:

– Так что ж ты нас вел, собака, если знал, что нет в городе конунга?!

Всеслав простодушно улыбнулся:

– Так вы ж в проводники меня звали – не в советчики. Когда вы в путь собирались – знал ли, спросил ли, зачем в Царьград идете? Может, вы испросили, зачем мне к середе лета надо в Царьграде быть? Да вышло ли из вашего похода худо?

– Коль и не вышло – то заслуга не твоя! – бросил Ингольф. Было ясно – он уже жалел о том, что повернул назад. Только менять что-то поздно было.

Я подошел к Всеславу.

– Одно знать хочу: была правда в твоих рассказах?

– Была, варяг. Обидно мне, что вы молчание за лукавство приняли… Я не половчанин и не хазар.

Я усмехнулся, отошел. Конечно, со стороны казалось, будто вокруг пальца нас обвели. Но в душе восхитился находчивостью руса.

 

…