Скульд

 

 

 

Перешагнув порог, не сразу разглядел старушечье лицо. Оно показалось мне вырезанным из старого темного дерева. Гримасы, которые строит – обман; движение горячего воздуха и слоистого дыма.

Но старуха поднялась над треножником; подошла ко мне, заслонив огонь. И – странно, – в темноте я отчетливей разглядел спутанные пряди, гордый прямой нос и водянистые голубые глаза, казавшиеся почти белыми.

– Пусть твои сети всегда будут полны рыбы, старая Унн, – почтительно поклонился я.

– Ты уже наполнил мою сеть, – сказала она звучным голосом, не тронутым старостью. – Я ждала твоего прихода, Лейф, сын Хродмара, брат Хельги.

Низкий закопченный потолок не давал мне выпрямиться; потому я сел, не дожидаясь кивка. Шкура, на которую опустился, лежала прямо на земляном полу. Пахла плохо выделанной кожей и мышами.

Старуха глянула недовольно, но смолчала. Потом протянула руку ладонью вверх.

Жест был понятным. Выложил перед старухой все, что принес: два витых кольца, чтоб надевать на руку, высокий золотой кубок и голову овечьего сыра. Она с трудом нагнулась. «Сейчас еду схватит» – подумал. Но сухие пальцы сомкнулись на тонкой ножке золотого кубка.

Лицо чужого бога недобро сверкнуло при свете очага.

– Это хорошие подарки, Лейф Хродмарсон, – наконец проговорила она, поворачивая кубок перед глазами. – Здесь написано, чаша подарена монастырю альтерманном Вульфгирдом… Что ж, теперь не Белый бог, а старая Унн будет ей владеть.

– Ты мудрая, очень мудрая вёльва, – сказал я, пораженный. – Мне казалось – это звери пляшут по краю. Откуда ты научилась толковать иноземные руны?

– Я не всегда жила в земле фьордов. Хотя пришла сюда по доброй воле, а не с петлей на шее. Но говори же свое дело, Лейф.

– Ты уже сама назвала его. Я сын Хродмара. Я брат Хельги. А их тела четыре зимы назад склевали британские вороны. Не я закрывал глаза моим родным – но только на мне лежит священный долг мести. Никто не вернулся, не сказал Лейфу – иди и отомсти. Но я сказал себе сам: «Иди и отомсти, Лейф. Ты не знаешь убийцы: ну так и что! Вырежи всех бриттов. Уж тогда точно не ошибешься». Мать же сказала так: «Лейф, бриттов много, а сын у меня теперь один. И месть может быть только одна. Потому она не должна быть глупой. Иди, поклонись старой Унн. Она укажет убийцу». Вот я стою перед тобой, мудрая вёльва. Скажи, как скоро совершится моя месть. Брось руны и прочти, кто убил Хродмара, прозываемого Железным Медведем, который ни разу в бою не бывал ранен мечом!

– Что же…Странная у меня доля, – ответила старуха, помолчав. – Маленькою я падала вместе с матерью на колени и молилась: «Боже, храни нас от диких норманнов!» После, отданная по обету в монастырь, я взывала: «Боги моих отцов! Сокрушите ненавистные стены! Призываю диких норманнов!» Потом, когда норманны пришли, я проклинала себя, видя, как плавают в крови разбитые головы… И если бы кто-то сказал раньше: «Ты забудешь свое родовое имя, будешь жить на чужбине среди ясеневых людей, а когда-нибудь поможешь совершить месть врагу твоего народа» – я расхохоталась бы ему в лицо. Ну, так что? Ты по-прежнему хочешь узнать свой жребий, Лейф?

Долго молчу, глядя в светлые глаза. Не знал, что Унн родом из страны бриттов… Теперь ясно, почему она никогда не приходит на пиры. А ее, как предсказательницу, часто должны звать! Я понял также и двойной смысл ее слов. Она хотела устрашить меня.

Наконец ответил:

– Если б накануне сражения мне сказали: «Ты будешь убит!», я бы дрался руками и зубами в том бою. Ведь – хо! – выходит, мне нечего терять! А если б сказали: «Ты выиграешь бой» – и подавно не знал бы страха. Так что же меняет знание своей участи?

– А если ничего не изменяет – тогда зачем знать? Если Скульд готовит тебе встречу с твоим врагом, ты встретишься с ним.

– Вижу я, ты не хочешь гадать сегодня, Унн. Что ж. Приду в другой раз.

Старуха колебалась. Видно, кубок был слишком хорош.

– Ладно, – наконец сказала она, глядя, как собираю подарки. – Но предупреждаю: я не в ответе за то, что тебе скажет Скульд моим ртом.

Я молча кивнул головой, невольно напрягшись. Положил все назад. Потом помялся немного и пересел на лавку, служившую Унн постелью. Уж очень неудобно было сидеть на полу, когда рукоять ножа тыкала под ребра, и для меча не было места.

Старуха не заметила – повернулась к очагу, вороша что-то в деревянном ларе. Сундук был мастерски окован; он не подходил к нищему убранству лачуги.

Вёльва рылась и продолжала говорить со мной:

– Вначале я брошу руны, а после стану говорить с норнами. Если увидишь, что у меня пошла пена изо рта – дай выпить вот это, пусть даже и насильно, – она, не глядя, сунула мне в руки холодный глиняный горшок. – Ты когда-нибудь видел раньше, как боги говорят с человеком?

– Нет.

– Тогда собери все мужество, Лейф, сын Хродмара, – усмехнулась Унн.

Мне стало совсем не по себе. Я бы, конечно, и глазом не моргнул, если б враг занес меч над головой. Но колдовство… Это то, против чего бессильны меч и храбрость.

Вспомнил, как мне рассказывали про одно дело: человек спрятался у колдуна и просил отвернуть погоню с его следа. Он, кажется, убил кого-то и не хотел платить виры. Так вот, на колдуна напала зевота; он сказал: «Приближаются духи-двойники, фюльгьи, тех, кто преследует тебя». Беглец схватился было за секиру, но колдун говорит: «Выйди со мной. Здесь много народу не нужно». Они оба вышли из дому. Колдун взял козью шкуру, обвязал ею голову. Произнес: «Встань, туман! Нагрянь слепота и морока – на всех, кто тебя преследует».

Навстречу погоне поднялся густой туман. Предводитель их сказал: «Это, наверно, колдун накликал на нас; мы еще дешево отделаемся, если не случится ничего худшего».

Вскоре такой густой мрак застлал всем глаза, что люди ничего не видели вокруг. Они спешились, порастеряли коней, а сами забрели кто куда, так что чуть было не перекалечились на горной дороге. Не стало у них и оружия. Тогда предводитель отряда говорит: «Найди я сейчас своего коня и меч – повернул бы обратно». Едва он произнес это, как они все прозрели и нашли пропавшее. И многие стали настаивать на том, чтобы ехать дальше.

Только они попытались это сделать, как на них снова напала та же морока… Повторялось то три раза кряду. Предводитель сказал, наконец: «Пусть наш поход будет неудачным, но придется повернуть назад».

Так покрыли они себя позором. Но что же сделаешь против колдовских чар?..

Пока размышлял, Унн уже приготовила все, что было нужно. Она отдернула полог у северной стены; я увидел там сейдбал – камень на четырех столбах, предназначенный для прорицаний.

Движения Унн стали размеренны и торжественны. Она села на сейдбал, расстелила у себя на коленях белоснежную ткань и высыпала на нее палочки с написанными на них рунами. Затем, уперев глаза в черный потолок, вынула три из общей кучи, бормоча что-то вполголоса. Стала внимательно разглядывать вынутые руны.

– Так– так… Тюр соседствует с руной Науд, а вслед за нею – Хагалаз. Хм… «Путь воина» – что может быть лучше? Победоносная руна! Ведет к славе, пробуждает смелость. Хорошая руна… «Нужда» рядом с руной Тюра – большая потеря. Всего, что приобрел. Но потеря, вызванная воинским долгом. Исполнение долга приведет тебя к нужде – вот что это означает. Означает она так же и колебание, неуверенность… Это странные мысли для воина. Последняя руна, «Град» – суровое испытание, урок судьбы. Рагнарок, в котором гибнут боги. Но возрождается новый мир.

Ты храбрый юноша, Лейф; тебе покровительствуют норны, у тебя в груди сердце воина. Но есть враждебные силы. Твоя храбрость превратится в твой рок. Долгие раздумья не пойдут тебе на пользу; а раздумывать придется часто… Ты пойдешь над пропастью. У тебя жребий героя. Ты добудешь много богатств – а, может, и нечто большее. Твое имя запомнят люди. Но каким они его запомнят?

Унн посмотрела на меня испытующе.

– Это не ответ на мои вопросы.

– Я говорила тебе – не от меня зависит, какими будут слова богов. Как видишь, руны ничего не захотели сказать ни о твоем отце, ни о твоей мести. Придется спросить об этом Вердани, Урд и Скульд.

И, пока я медлил с ответом, старая Унн уже затянула вардлок – волшебную песню, пробуждающую чары.

Но прежде она подняла с пола чашку, наполненную зельем; выпила большими глотками.

От ее голоса и монотонного напева, глухо раскатившегося под низким потолком, волосы на моем теле встали дыбом. Устремив на меня неподвижный взгляд, она то возвышала, то понижала голос, отбивая ритм правой рукой – песня скакала галопом по высоким холмам. Уши наполнились гортанными звуками. Глаза Унн стали глазами рыбы: пустыми, блеклыми, безжизненными. Рот ее открывался, словно сам собою. Мне показалось – старая Унн опустела, как трухлявый ствол дерева, а внутри нее, будто ветер, гуляет вардлок.

– Вот! Я слышу стук прядильных станков! Слышу, как стучат черепа на прядильных станках! Челнок норн – меч, уток – человечьи кишки, стрелы вместо колков! Перекладины – сломанные копья! Вижу, как грызутся псы норн за добычу на поле боя! – вдруг крикнула она.

Колдовская песня оборвалась. Глаза старухи начали уходить под череп, а тело медленно проворачиваться вокруг себя. Будто разом лишилось костей.

Руки вцепились в камень – когти птицы.

Никогда прежде не видел, чтоб ноги живого человека глядели в одну сторону, а голова – в другую. Я даже привстал над лавкой.

Наконец Унн резко, отпущенной тетивой развернулась обратно.

– Спрашивай, – утробно проговорила она не своим голосом.

– Кто убийца моего отца и брата? – спросил я, стараясь спокойно говорить.

В ответ вёльва расхохоталась – точь-в-точь горный обвал прогрохотал – и процедила сквозь зубы:

– Вовсе не то, о чем ты помышляешь! Вовсе не то! Спереди защищает воина меч и щит, голову защищает шлем, а спину – товарищ. Верный товарищ! В спину получил Медведь смертельный удар. В спину смертельно ранен его медвежонок… Не надо искать убийцу в чужой земле. Я вижу, как блестят глаза, жадные глаза… Блеск золота в чужих глазах погубил Медведя!

И она вновь засмеялась. В этот миг мне хотелось ее убить.

– Скажи имя.

– Имя?.. Имя ты сам узнаешь, когда поглядишь на правую руку убийцы.

– Где встречусь с ним?

Предсказательница не ответила. Невидимые силы снова начали гнуть ее, на этот раз назад. Веки закрылись; я больше не видел глаз, спрятанных под череп. Наконец она замерла. Мне казалось – слышу, как тихо трещат ее кости.

– Ты пойдешь в долгий поход. Много принесет он золота и славы. Однако в чужой стране будешь ранен черной стрелою – в самое сердце! Так до конца не излечишься от раны… Вечно будет она кровоточить. Брат по оружию поведет тебя по судьбе. Брат укажет предательскую руку. И вы оба отправитесь в бессмертие.

– Отомстившие? – крикнул я. Не владея собой, подскочил и начал трясти старуху за плечи. – Отомстившие?!

– О да. Славно отомстившие. Но слова «месть», «смерть» и «бессмертие» для тебя означают одно и то же, – неожиданно тихо проговорила вёльва. Обессилев, упала на пол.

Крупная дрожь начала ее бить, а в углах рта показалась розоватая пенка. Тут я вспомнил о горшке. Острием кинжала разжал стиснутые зубы и напоил старуху темным варевом. Она закашлялась, обмякла в моих руках.

Потом, словно во сне, отстранилась. Села на полу. Гнилая солома обсыпала ее одежду. Глаза старухи оставались плотно закрытыми. «Она все еще говорит с богами» – понял я.

Наконец, губы Унн разомкнулись. Она монотонно проговорила:

– Молвил отец Лейфа,

Посох богини павших,

Тот, чье сердце не знало

Страха на поле брани:

Вовек решительный воин

В вихре судьбы не дрогнет,

Скорее умрет, чем отступит,

Скорее умрет, чем отступит.

Сказав вису, Унн упала навзничь и больше не произнесла ничего. Не знаю, долго ли она лежала так. Но вот священное безумие стало покидать ее, а жизнь возвращаться.

Я не знал, что делать дальше. Тупо смотрел, как она моргает глазами, беспомощно ворочается и силится подняться на ослабевших руках. Даже не догадался ей помочь – такая оторопь нашла. Да… Впрямь, немалое мужество требуется, чтоб смотреть на то, как боги говорят с человеком.

Наконец она молча указала на горшок. Я подал его; она жадно припала к краю. От этого ей стало полегче; она тем же знаком указала на лавку. Согнав оцепенение, помог ей добраться до лавки и лечь.

– А теперь иди, Лейф, сын Хродмара, – слабым голосом прошептала она. – Сейчас мне худо будет.

– Я могу что-нибудь сделать, Унн?

– Да, можешь. Уходи.

Повернулся к выходу и переступил порог. Шевеление на лавке заставило обернуться.

– Надеюсь, ты не услышал ничего плохого, Лейф?– улыбнулась вёльва белыми губами.

– Нет, старая Унн. Будущее не бывает плохим или хорошим. Оно просто бывает.

С этими словами я переступил порог ее хижины и вышел во двор.

Из-за гор поднималось утреннее солнце. Его лучи сделали голову светлой и ясной. Предрассветный холод взбодрил, и воздух звенел тишиной. Месть моя свершится. Имя мое запомнят. Град – не помеха в пути.

Вскочил на коня, поддал ему под бока – чтоб бежал. Хотелось скакать галопом навстречу рассвету.

В голове стучало под стать конским копытам:

«Вовек решительный воин

в вихре судьбы не дрогнет.

Скорей умрет, чем отступит.

Скорей умрет, чем отступит!»

 

…