"Алхимия слова" Парандовского

 

Купить в журнале за декабрь 2015 (doc, pdf):

 

По книге: Парандовский Ян. Алхимия слова. М., Изд-во «Правда», 1990.

 

Комментарии и замечания Владимира Соколова

 

На чтение потребуется 3 часа | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

«Главным материалом для литературы служит сам человек. Он даже суть литературы, она до самой глубины, насквозь пронизана им... «Существует зрелище более прекрасное, чем небо: глубина человеческой души!» – в этих словах романтик Виктор Гюго как бы воздаёт честь литературе, находящейся в услужении человека».

 

 

Чудачества писателей

 

«Вообще, наверное, не существовало писателей, свободных от странностей и чудачеств, что не представляло бы собой какого-то исключения в человеческом роде, поскольку каждый человек может быть немножко чудаком, но писатели отличаются тем, что придают своим странностям особое значение и очень обижаются, когда окружающие не принимают их с должным почтением и пониманием. Бальзак, работая по ночам, настолько нарушал порядок жизни близких ему людей, что один из его секретарей помешался. Кант не терпел около себя женатых: его верный долголетний слуга Лампе лишился места, едва хозяин узнал, что он женился...

 

Олимпиец Гёте не переносил запаха чеснока, людей в очках и собак. Он подал в отставку, когда по приказанию герцога на сцене театра, где Гёте был директором, появилась собака».

 

NB В своей биографии немецкого философа, правда, Гулыга утверждает, что Лампе лишился места по старости: Кант дал ему хорошие деньги и нанял более расторопного и молодого слугу. И что самое главное – женатого.

 

Чудачества есть у всех, просто к писателям, как и ко всем знаменитостям, больше приглядывались и находили чудачества там, где ими и не пахло. Очень высмеивал подобный взгляд на творческих людей Т. Манн, а особенно он издевался над поэтами, которые мнят, что если они будут носить экстравагантные одежды, менять любовниц, пьянствовать напропалую, не отдавать долгов, то этим они выделятся из среды обывателей. Томас Манн указывал, что писатель носит в себе такой раздрай, что нужно не столько стремиться отрыгнуть его вовне, сколько спрятать в себе и постараться походить как можно более на обыкновенных людей.

 

Помню наших советских поэтов, провинциальных, пьяниц и хулиганов по жизни и паинек в своей творчестве. Нынешние российские от них недалеко ушли: есть даже такая особая фишка холуйствовать под личиной небритого правдоруба.

 

 

Писатели и алкоголь

 

«Анатоль Франс имел обыкновение, садясь за еженедельный фельетон для газеты «Temps» – «Время», ставить на письменный стол графин с вином и прикладывался к нему во время работы, к которой не чувствовал особого расположения. Раз с ним вышел казус. Он ошибся и вместо вина достал из буфета графин с коньяком. Перед тем как обмакнуть перо в чернила, выпил стаканчик золотистой жидкости. И пришёл в отчаяние: что станет с фельетоном, когда крепкий напиток начнёт действовать? Но уже не было времени раздумывать над этим. Начал писать. Перо летало по страницам, будто его несло вихрем. Через час фельетон был готов, его забрал мальчик-посыльный из типографии, а Франс лёг спать. Назавтра в редакции ему сказали, что Эбрар, главный редактор, хочет его видеть. Стучась в дверь его кабинета. Франс был уверен, что выйдет оттуда уволенным, а вышел с повышением жалованья. То была награда за пыл, с каким он написал фельетон и какого от него не ждали».

 

NB Однажды Сталин спросил Фадеева, почему его никак не могли доискаться в течение двух недель, когда он так был нужен. «В запое был, товарищ Сталин», – ответил якобы тот. «И что, у вас всегда запой такой длинный?». «Как правило, две недели». «Товарищ Фадеев, у нас все работники берут повышенные обязательства. Не могли бы проводить свои запои ударными темпами, скажем, уложиться в три-четыре дня?». «Постараюсь, товарищ Сталин». Пьянство было одним из главных пороков, с которым боролось партийное руководство, но так и не смогло вывести зелёного змия из среды творческой интеллигенции. И, в общем-то, и не хотело. Пьяными людьми легче манипулировать, держать на поводке. А вот диссиденты были, как правило, людьми непьющими и, как следствие, трезвомыслящими.

 

Был у нас на Алтае поэт Мерзликин, очень талантливый, и постоянно по пьяни попадавший в истории. О нём в литературной среде ходили многочисленные анекдоты. Как, например, на празднике в Доме книги он так набрался, что уснул прямо под биллиардным столом. Ночью проснулся, приехала милиция, и довольно-таки долго разбирались, пока не отвезли его домой. Уже тяжело больной, в конце жизни Мерзликин осознал, как пагубна эта привычка:

 

За святую поэзии муку

Я готов и на плаху шагнуть.

Отрубите мне правую руку –

Я и левой смогу что-нибудь!

 

А не будет обеих – зубами!

И не хуже, чем некто рукой.

Отпишусь, отзвучу перед вами

И на вечный отправлюсь покой.

 

Улыбаетесь: – Славная резвость!

Отвечаю: – Не резвость, друзья,

А моя запоздалая трезвость

И последняя воля моя!

 

Вот и нужно для этого дела,

Чтоб была на плечах голова,

Чтоб она по утрам не болела,

А держалась, светла и трезва.

 

 

Писатель и деньги

 

«Не знаю, почему так получается, что сестрой таланта оказывается нужда» (Петроний).

 

«Флобер не зарабатывал на своих произведениях, иногда даже доплачивал за их издание, как, например, за «Мадам Бовари», которая издателю принесла крупные барыши, автору же пришлось оплачивать судебные издержки. У Флобера был собственный капитал, а когда он его прожил, ему пришлось на старости лет искать службу. Все его книги, стяжавшие ему славу, не приносили ему никакого дохода: он оказался жертвой собственной непрактичности и издательского произвола...»

 

«Бальзак принадлежал к поколению, которое стремилось во что бы то ни стало разбогатеть, в своих книгах он ворочал огромными суммами, заглядывал в кошелек каждому из своих персонажей, в личной жизни носился с головокружительными финансовыми проектами, мечтал нажить большое состояние, но, когда приступил к осуществлению одного из своих проектов, залез в долги и уже никогда больше из них не выбрался. Убедился, но слишком поздно, что его единственная золотая жила – это собственное творчество. Увы, ему пришлось работать на кредиторов. Писал под их бичом, подгоняемый сроками. Это было убийственно и для тела и для души. Обладая силами, достаточными для долгой жизни, он исчерпал себя до дна к пятидесяти годам. (Необходимость расплатиться с долгами требовала интенсивной работы; то и дело Бальзак затевал авантюры коммерческого толка: отправлялся на Сардинию, надеясь купить там по дешёвке серебряный рудник, покупал загородный дом, на содержание которого у него не хватало денег, дважды основывал периодические издания, не имевшие коммерческого успеха. – «Энциклопедия Кирилла и Мефодия», В. А. Мильчина.)

 

«Вальтеру Скотту ранняя и громкая слава принесла колоссальные доходы. Желая упрочить своё положение, он вошёл компаньоном в издательскую фирму, публиковавшую его книги. Но в 1826 году фирма обанкротилась, и на писателя свалился долг в 117 тысяч фунтов. Гордый и щепетильный, Вальтер Скотт отверг помощь Королевского банка, не принял нескольких десятков тысяч фунтов от безымянных пожертвователей. С этого момента он работал до беспамятства, писал роман за романом, один хуже другого. И пять лет спустя умер от истощения...»

 

NB По поводу литературного заработка, если отбросить все бессовестные или сентиментальные ужимки, можно сказать грубо и прямо: если у тебя нет времени и денег, не хрен лезть в литературу. Литература – это занятие для богатых и праздных бездельников. Если пишущий начинает думать о том, как бы исхитриться, чтобы прокормить себя пером, хотя бы и компьютерным, он, может быть, порою и милое, но безвозвратно погибшее создание. Он непременно становится:

 

- либо наёмным слугой издателя…

 

Тот же Вальтер Скотт, попав в финансовые тиски, испытывал весьма жёсткий моральный дискомфорт: отсюда его постоянные советы молодым авторам, прежде чем начать писать, обзавестись профессией, которая бы давала надёжный прокорм. А Конан-Дойл проклинал день и час, когда он запустил в мир своего Шерлока, и, лишь добившись к концу жизни материальной независимости, запустил его куда подальше.

 

«"Идиот" спас Фёдора Михайловича от пожизненной кабалы. Известно, что ещё в начале 1866 года Достоевский, будучи весь в долгах как в шелках, продал жуликоватому издателю Стелловскому право издания всех своих сочинений. При этом в договоре был такой пункт: если писатель к 1 ноября 1866 года не напишет новый роман, то все его будущие произведения станут монопольной собственностью Стелловского. Достоевский написал "Идиота" за 26 дней октября и... спасся» (И. Гетманский, «Тайна доходного дома»).

 

«Тягость писательской работы Достоевского была, конечно, не только в том, что он работал по ночам и при этом беспрерывно пил чай. Это, в конце концов, не так уж сильно отражалось на качестве его работы.

 

Тягость была в том, что Достоевский не выходил из безденежья и долгов и потому вынужден был писать очень много и всегда наспех. Он садился писать, когда времени оставалось в самый обрез. Ни одну из своих вещей он не написал спокойно, в полную силу. Он комкал свои романы (не по количеству написанных страниц, а по широте повествования). Поэтому они выходили у него хуже, чем могли бы быть, чем были задуманы».

 

… - либо, что ещё хуже, попадает в зависимость от сильных мира сего…

 

…и вступает в ряды пропагандонов, разве лишь чуть прикрываясь позолотой приличия, чтобы совсем уже не походить на компьютерных троллей. Да откровенные тролли и не нужны начальству: какая им может быть вера. Тот же Гоголь, замечательный сатирик и мрачный фантазёр, совершенно спятил с катушек под воздействием своих аристократических друзей, приставая ко всем встречным и поперечным с глупыми христианскими нравоучениями, стремясь донести до них положительный образ России.

 

Бёрнс долго жил в бедности, хотя и не такой весёлой, как в «Кантате нищих». Богатеи помогли ему издать сборник, подыскали синекуру и тут же начали диктовать, какие стихи писать нужно, а какие несовместимы с человеком, принятым в приличное общество:

 

В политике будь слеп и глух,

Коль ходишь ты в заплатах.

Запомни: зрение и слух –

Удел одних богатых.

 

Много лет, а уже и пару десятилетий назад, в отечественных верхних кругах вдруг родилась идея, что главная угроза для страны исходит от экстремистов. Сразу же появились на свет радикалы и скинхеды. Сроду таких у нас не было, а как только началась с ними борьба, так они и возникли. Но какие бы глупости ни зарождались в столицах, в провинции всё это принимает гипертрофированные формы: типа Отечество в опасности и Родина-мать зовёт. Зовёт-то зовёт, но куда зовёт, где враг? В столицах скинхеды, а провинция ими ещё и обзавестись не успела. И вот один наш алтайский писатель – он жив и здравствует до сих пор – нашёл-таки фашистов. Ими оказались некие неназванные чиновники, которые-де высказывали идеи, что узбеки и таджики на наших базарах грабят русских, и надо бы им запретить торговлю. Он с пафосом отбичевал этих неназванных чиновников за расизм, который прямиком ведёт к фашизму.

 

А тут хлоп! Буквально не сходя с колёс пошла новая кампания, и уже было запрещено торговать на базарах людям без российских паспортов. И наш писатель с ходу переоседлал своего Пегаса, уже пафосно обличая тех, кто за взятку пускает в торговлю мигрантов, отнимая рабочие места у наших соотечественников.

 

– Как же так? – спрашиваю его. – Только что тех, кто был против узбеков на наших базарах, ты причислял к фашистам, а теперь и сам выступаешь с тех же позиций.

 

– Что тут непонятного? – пожал он плечами. – Тогда была одна установка, сегодня другая.

 

И добавил, понизив голос, типа мы-то умные люди, мы-то понимаем:

 

– Они уже сами запутались там, сами не знают, чего хотят.

 

– Да, – отмёл я всякую возможность взаимопонимания, – но ведь это под твоим именем сначала говорилось одно, а едва прошёл месяц и башмаки не износились, а уже запел прямо противоположное. Как же теперь экстремистов-то узнавать?

 

– Ф! – фыркнул он. – Мне детей кормить надо, а они не спросят, кто там экстремист, а кто нет – им есть давай.

 

Так и хотелось ответить, что раз ты мылишься в разряд русских писателей, то поначалу бы тебе неплохо было яйца себе оторвать, чтобы твои дети не определяли твоих взглядов. Или, выражаясь поизящнее:

 

Кому судьбою

Волненья жизни суждены,

Тот стой один перед грозою,

Не призывай к себе жены.

 

К счастью, вся великая русская литература была создана дворянами, а великая французская – рантье. Были, конечно, и чумазые, которых ни под каким видом не пускали в Благородное собрание, хотя и свою лепту в пантеон славы они втащили немалую. Но дело даже не в том, что это были именно отдельные индивидуумы. Дело в том, что идеи, методы, саму атмосферу и суть литературы создавали в России как раз дворяне, да так создавали, что иные разночинцы вели себя поблагороднее дворян, нахватавшись в их обществе необходимого духа.

 

А во Франции – рантье. «Общество раньте всегда оставалось одной из сфер, наиболее благоприятных для формирования художника, стремящегося наблюдать человеческие страсти. Благодаря досугу чувства становятся более интенсивными... Именно там французские романисты с успехом находили подлинные комедии и трагедии, которые достигали полноты своего развития: прежде всего потому, что у героев их времени было вдоволь, и ещё потому, что достаточно богатый словарь давал им возможность выразить себя» (Моруа).

 

Русская литература много потеряла, когда князей и графов и безлошадных дворян в ней сменили разночинцы и босяки (это не намёк на Горького: босяком он был по собственному выбору и недолго – попробовал, набрал материала и вернулся к обеспеченной жизни), а советская литература так та попросту и потерялась.

 

Не будем однако забывать, что в хорошо организованных обществах есть возможность, куда пристроиться образованному человеку: на не слишком пыльную, хотя и не слишком доходную должность, которая оставляла бы достаточно времени для досуга и давала бы сносные средства к существованию: учитель, университетский преподаватель, чиновник. Что из себя представляет нынешний российский учитель, преподаватель, чиновник (например, издательский редактор), слишком хорошо известно, чтобы надеяться на некую возможность убежища для таланта в этой среде, так что о литературе в России можно только сожалеть. Впрочем, в советские времена были неплохие писатели и поэты: как правило, увы, дети крупных начальников.

 

Вообще, большой вклад в успех творческого пути, писателя ли, учёного, вносит случай. Эмерсон был богатым и имел первоклассную библиотеку, а Торо был бедным и не имел никакой библиотеки. Но они с Эмерсоном были корешами, и Эмерсон позволял Торо располагать своей библиотекой как своей, то есть торовой, собственной, чем тот и пользовался.

 

В те же советские времена, отнюдь не поощрявшие творческих устремлений, существовала такая синекурная должность как редактор, особенно в издательствах. Конечно, приходилось готовить рукописи, но это отнимало немного времени. Ещё меньше отнимали времени чтение самопальных авторов, то есть пришедших не по разнарядке, а с улицы, и переписка с ними. Ибо никто и никогда этих авторов не читал, а дежурные отказы состояли из дежурных же фраз. И если писатель попадал на такую синекурную должность – твори не хочу. Одно плохо: быть писателем и редактором одновременно строго запрещалось. Поэтому творить ты мог, а вот печататься не мог.

 

Такая же удача постигла автора данной статьи и в начальные российские времена. Он работал редактором университетского сайта. С середины 1990-х до конца 2000-х ты мог заниматься чем угодно: даже на работу мог ходить не каждый день. Начальство вообще ни во что не вникало: что делать с Интернетом и как его есть, было непонятно, а закрывать эту лавочку вроде бы нельзя – прогресс, понимаешь ли. Теперь эта лафа отошла в прошлое: ныне те, кто имеют дело с Интернетом, поставлены под чёткий контроль и учёт и работают на износ в потогонном режиме.

 

В целом возможность заниматься литературой, если исключить богатых аристократов, выпадает немногим, как редкий лотерейный билет. Можно даже сказать, что вся литература возникает не как плод чьих-то сознательных усилий, а вырастает на манер цветка случайным образом.

 

 

О непрактичности писателей

 

«На самом деле, вопреки существующему мнению о практичности и чуткой психологичности писателей, они всегда возбуждали удивление тем, что ничего не понимают в повседневной реальности, что, будучи психологами, способными на потрясающие откровения о человеке, они не разбираются в людях и постоянно оказываются жертвами коварства и обмана. Это происходит оттого, что они знание о человеке черпают не из наблюдения за жестами и гримасами своих ближних, а из общения с самой идеей человека, какой она отражена в их собственной душе. Всё познание осуществляется в нас самих. Ум мелкий отражает действительность, как вода: точно, поверхностно, преходяще. Ум же творческий преображает её, расширяет, углубляет, из вещей ничтожных делает великие».

 

NB Действительно, многие писатели, кажется, видящие всё в жизни и понимающие всё, оказываются в жизни крайне непрактичными. Бальзак, который знал, как составляются состояния, сам всю жизнь нуждался. Чехов, не хуже рентгена просвечивавший женскую природу, самым пошлым образом тащился за молоденькой красивой актрисой и, если и не погубил себя, то своими бесконечными мотыляними между Москвой и Ялтой сыграл в ящик намного раньше, чем ему было положено.

 

Хотя другие – наоборот, показывали себя очень даже практичными. Примеров тоже навалом. Франс ввязался в политическую борьбу, лишь добившись для себя уютной и безопасной позиции в Академии, а до этого вёл себя ниже воды, тише травы.

 

Проблему непрактичности, нам кажется, хорошо изъяснил Моруа:

 

«Никогда ещё ум, более проницательный [чем у к. де Реца] не рассуждал о политике, не строил интриги... Как же тогда объяснить, что столь блистательный ум ни к чему его не привёл, а жизнь великого политика закончилась политическим провалом?.. Почему трое самых блестящих теоретиков честолюбия, быть может, самых активных – Рец, Макиавелли, Стендаль – потерпели крах в своей мирской жизни? Из этого, вероятно, следует сделать вывод, что слишком живой ум не является удачным оружием в борьбе. Люди подобного темперамента выводят из наблюдений за фактами общие истины и руководствуются блестящими формулами в выборе норм поведения. Но самый блестящий ум может ошибаться, и самые сильные максимы могут привести к заблуждению того, кто считает их абсолютными. Разум рождает общие идеи, деятельность состоит из особых случаев».

 

Очень интересное наблюдение. Тот же Бальзак разрабатывал великолепные коммерческие и финансовые планы. Сопоставив цены на лес во Франции и России, например, он понял, как выгодна была бы подобная торговля. Мало того, операция была им проработана до мелочей: как покупать, у кого покупать, кому дать взятку в России, как везти лес во Францию... И что же? Он делился своими планами со всеми встречными и поперечными, а самому заняться их выполнением всё было как-то недосуг. В результате, нахватавшись бальзаковских идей, ловкие люди осуществили то, что он только собирался сделать, и неплохо наварили на этом.

 

Мне кажется, вопрос упирается не в какую-то мифическую непрактичность людей искусства, по большей части людей отнюдь не наивных, а в то, что писателю просто скучно этим заниматься. Что такое коммерция, как не нудное ежедневное сведение сальдо-бульдо, копание в тысячах мелочей, что такое политика, как не нудное ежедневное подсиживание своих друзей и врагов и моментальное хватание синей птицы удачи, едва она села на твоей поляне? Когда же писать, если всем этим заниматься всерьёз? Какой бы была у Пушкина болдинская осень, если бы он приводил в порядок свои дела по поместью, для чего он, собственно говоря, и отравлялся в Болдино? Навряд ли она бы вошла в историю литературы нарицательным именем.

 

Однако все эти рассказы про непрактичных писателей разбиваются в пух и прах, едва мы знакомимся с теми, кто населяет сегодня республику литературы. Конечно, непрактичные писатели и поэты есть, и их очень много, но как-то войти под лучи известности им в наши времена не удаётся. Там все больше кучкуются дети, внуки и родственники-писатели. Без исключений? Почему же, исключения есть. Очень одарённые приходят в литературу и со стороны... детей и любовниц высокопоставленных чиновников. Помню, как лихо пытался пропихнуть в литературу свою жену начальник краевой санэпидемстанции. Однако редакция местного журнала стойко выдержала все его наскоки. Как остроумно заметил главный редактор: «он как Держиморда пытался брать не по чину».

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение декабря 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.