Убывающий Бочкарёв

 

Вне жанров

 

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за июль 2023:

 

На чтение потребуется 16 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Свет здесь такой, что сам себя узнаёшь с трудом. Тот ещё свет, обманчивый. К тому же теряешь всякое представление о времени. Когда тащился сюда, на улице сиял зимний день, глаза слепил снег. А что там сейчас? Никто не скажет. Вообще-то я не из любителей пива, зимой предпочёл бы горячий чай. Да где взять! Зашёл сюда просто погреться. Поначалу радовался многолюдству, так незаметнее, можно постоять подольше. Пивная на углу – ну, знаете, конечно, – она очень тесная, столов и стульев в ней нет, пьют стоя, а для опорожнённых кружек прибиты к стенам узкие полки. Да что за полки, просто плохо обструганные доски. Тут ни посидеть, ни подремать, зато тепло, руки-ноги оттаивают. Из носа течёт, но лишь самое первое время, быстро обсыхает.

Между прочим, видимость забегаловки обманчивая. Кажется, теснота и убогость, а помещается бесконечная уйма народа. Всё это время, что я здесь, люди прибывают и прибывают, а ведь ни один ещё не вышел наружу. Взять те же стены, когда-то покрашенные в серый цвет, а теперь затёртые и облупленные, – кажется, вот они рядом, жмут, теснят, рукой дотянуться. Но человек направляется с кружкой, а стена уходит, пятится от него, отодвигается, как горизонт в поле. А потолок? Низкий, тусклый, с подтёками, давящий душу – а сквозь него видны летящие облака, мелкие звёзды, иногда сыплется снег. При том всюду теснота, испарения, удушье, свет такой тусклый, что лиц почти не видать, так, пятна какие-то плавают, как жиринки в бульоне, и булькают ртом.

И вот весь я тут, под низкими потолками, среди истёртых фигур, теснюсь к стойке, шапка в руке, а подойти не могу. Нет, никто не отталкивает, они, в очереди, стоят ко мне тылом, видны одни спины. В тужурках, пальтецах, напирают на прилавок, от возбуждения негромко сопят, но, нет, не скандалят, не задираются. Похоже, просто не замечают меня.

Другого объяснения не нахожу. Когда я в очередной раз пытаюсь втиснуться в строй, чтобы, так сказать, в общем порядке предстать наконец перед отпускающим питьё, посетители с хмурой оглядкой сдвигаются, плотнее заполняют брешь, и я опять оказываюсь за их спинами. Случалось, что я всё-таки вдавливался в плотную шеренгу, даже открывал пересохший свой рот для произнесения нужных просительных слов, но буфетчик всякий раз отвращал от меня лицо своё и отдавал полную кружку другому.

Со стороны может показаться, будто я лезу нахрапом, без очереди, а буфетчик потому и не желает иметь со мной дела, что приучает к порядку, к соблюдению прав. Да, именно так оно может выглядеть. На самом же деле я уже не раз и не два пристраивался в самый конец, это могут и подтвердить, хотя вряд ли найдутся тут желающие кому-то что-то доказывать. И мне ли не знать, что среди жаждущих мужчин не только неловко, но и небезопасно лезть напролом, особенно людям с мелкой комплекцией. Нет, я не беру на себя лишнего и вовсе не прочь постоять. К тому же и очередь-то так себе, человек десять-двенадцать, не больше. И поскольку кроме питья и какой-то сушёной рыбёшки, на которую никто не смотрит, за прилавком ничего нет, подвигаются довольно быстро. Но что мне с того? Всякий раз, когда я приближаюсь к распорядителю, он отводит глаза в сторону или, ещё нелепее, смотрит сквозь меня, будто я стеклянный, и я опять отхожу ни с чем. Переждав какое-то время, попытавшись раз-другой, всякий раз безуспешно, я опять пристраиваюсь в хвост очереди.

Отчасти тут я и сам виноват. Прилипла в последнее время привычка говорить без голоса, передвигаться столбом вкопанным, смотреть без всякого выражения, а то и с закрытыми глазами. Хотя, с другой стороны, надо понимать, что совсем не такое здесь место, чтобы показывать характер. Пришёл – так терпи. Сам ощущаю и от других слышал: спускаешься сюда, переступаешь порог – и весь состав твой меняется, силы оставляют, становишься сам не свой, чужой, непривычный. Конечно, вот эти, отпетые, получают положенное, но что это за «положенное» – всего лишь кружка питья, да и питья-то, похоже, самого дрянного, судя по кислому цвету, а на большее никто не претендует и не надеется. Я даже не уверен, несмотря на духоту и жар, что стал бы пить эту муть, достанься она мне, а не вылил её незаметно куда-нибудь в угол. Да и пиво ли это на самом деле – никто толком не знает. Но все стоят и ждут, разинув рот на распорядителя.

Впрочем, сейчас меня занимает не это. Мне бы понять, за кого меня здесь принимают. Чего доброго, за попавшего не в свой час проходимца, без наличной копейки за душой. Много у меня и в самом деле нет, но на кружку хватит, единственную, последнюю. Так дайте мне её в руки, а потом уж и гасите свет. Но не раньше, не раньше! С этим я не смирюсь.

Если начистоту, есть у меня причина вести себя здесь тише да незаметнее. Всё дело в распорядителе (он же буфетчик, других должностных лиц в заведении что-то не видно). Физиономия его сразу, как только смог я разглядеть сквозь испарения, кого-то напомнила, показалась знакомой до неприятности. Потом понял: хмуро-брюзгливый буфетчик – копия давнего моего начальничка. Но ведь того давно нет в живых. Когда его хоронили, вышла ещё такая забавная аллегория. Гроб, значит, с телом стоит в клубе. А в фойе, прямо перед входом в зал, плакат фильма «В смерти моей прошу винить Клаву К.» Забыли убрать, а заглавие большими красными буквами. Входит вдова, к началу церемонии, и сразу ко мне (я был вроде распорядителя, с повязкой на рукаве). И этак с гонором: «Кто такая, скажите, эта Клава К.?». Я, конечно, тут же содрал плакат, смял и сунул в карман. Но это её ещё больше взбеленило. «Нет, не прячьте, вы обязаны мне сказать, кто такая Клава К., какое отношение она имела к моему мужу и чем довела его до кончины». В общем, жуткий скандал, едва не отменили всю церемонию. Если всё это было не с ним, то, пожалуй, я готов извиниться. Если же нынешний буфетчик действительно тот самый тогдашний начальник, вполне тогда понимаю, почему такое со мной обращение. Злопамятен, ох злопамятен! Допускаю, что были у него основания считать меня разгильдяем, не горел я тогда на службе. Но и порядка не нарушал. А ведь он, пожалуй, считает меня виноватым, что потом его сняли с должности. В этом, в этом всё дело! И напрасно он так считает – я-то чист перед ним.

Начнись откровенный разговор с буфетчиком, легко мог бы доказать свою непричастность к тем давним его неприятностям, заодно и раскрыть ему глаза на тех, с кем он тогда пил и кого продвигал. Но кому нужны сейчас эти выяснения, спустя столько лет, да ещё в тёмной яме! Хотя как знать, другой на его месте рад был бы случаю объясниться и выяснить отношения. Другой, но не он. Впрочем, может быть, это и есть другой, а не он.

Главное, нет надежды когда-нибудь допроситься. Ни малейшей надежды! Я начинаю догадываться, что объяснение странностям вовсе даже не в буфетчике, надо брать выше. Попадаешь впросак нередко из-за того, что, скажем, родился не в своё время. Или не в том месте. А здесь какие порядки? Невразумительный город! Жители молчат, а если и общаются, то через смартфоны, говорят что-то случайное, из первых же подвернувшихся слов, чаще бессмысленных или вздорных. Речь сбивчива, из незаконченных предложений, восклицаний и всяких подхваченных новых выражений, смысла которых говорящие не понимают и потому часто используют не по назначению. Начиная что-либо обсуждать, они вскоре забывают предмет, и оканчивают криками, визгом, а то и потасовкой. Бывает, спорщики оголяют и показывают друг другу известные части тела, что заменяет у них доказательства. Но для вида держат умные лица. Впрочем, это искусно нарисованные маски, никто толком не знает, есть ли у них лица и какие они.

В городе нескончаемые потоки машин. И все едут понапрасну, без всякой надобности, только потому едут, что есть машина, в руках ключ, она заводится. Перемещаются кругами, потоками, выбирая трассы погуще, между тем все торопятся, свистят и грозят друг другу, жмут на клаксон, стараются опередить – кто по тротуару, кто на красный свет, кто сбив ребёнка. У каждого бессмысленный маршрут, никуда не ведущий, потому что не сам он его выбирал. Тот, кто выбирает за них, тот один и знает – куда. Он крутит барабан. Остальные крутятся.

И зачем только я здесь оказался! Без конца спрашиваю себя: зачем? И не нахожу ответа. Сколько времени я здесь? Кто знает! Я ведь направлялся сюда по какому-то делу, кажется, по служебному, как будто в командировку. Тогда где же мои документы, где паспорт? В карманах давно ничего нет. Помню, что прибыл поездом. Вышел из вокзала – кругом лужи, как зеркала, в них солнце и облака. Значит, была весна, потому что искрилась грязь, кричали грачи, пахло помойкой. В гостиничном буфете ел сыр. Вечером ходил по улицам, рассматривал здешних девиц. Когда с приобретённым обратным билетом вернулся в гостиницу, номер был заперт. Ключа на месте не оказалось – его унесли с собой новые постояльцы. Ждал их, не мог же уехать без вещей. Постояльцы, их было двое, вернулись поздно, почти что ночью, когда мой поезд давно ушёл. Но и в номере, когда вошли, не обнаружилось ни чемодана, ни сумки. Я осматривал шкафы, ползал, заглядывая под кровать, а жильцы стоя молчали. Потом один из них сказал: «Уж не думаешь ли ты, что мы их присвоили?». Второй добавил: «Пора бы уж спать!» – и выключил свет.

Я вышел из номера. Коридорная объяснила, что вещи могли отнести на хранение в гостиничный склад. В таком случае, сказала она, выдать их мне смогут лишь в девять утра с приходом кастеляна. Ночь я провёл на диванчике в коридоре. Но утром кастелян не явился. Не было его ни в полдень, ни вечером.

– Прямо загадка какая-то! – вздыхала администраторша. – Небывалый случай! Телефон не отвечает. Что я могу посоветовать? Только ждать. Наберитесь терпения. Если и завтра кастелян не придёт, возьмём понятых и откроем дверь сами.

Представьте моё состояние! На другой день администратор взяла двух горничных, вахтёра, вызвала знакомого полицейского. Монтировкой отжали дверь и вошли на склад забытых вещей. Я полдня, чихая от пыли, разбирал завалы. Но вещи не находились.

– Не мог же он увезти их на центральный склад объединения отелей, притонов и исправительных заведений! – возмущалась администраторша. – Но вы не теряйте надежды. Со дня на день в объединении начнётся серьёзная ревизия всех кастелянов, и тогда их тёмные делишки обязательно всплывут наружу. Не могут у нас вещи постояльца кануть бесследно, такого ещё не бывало. Я вам советую, Бочкарёв, дозвониться вот по этому телефону до руководителя службы информации и контактов. Это нелегко, но вам же всё равно нечего делать. А он уж подскажет, как быть, и какие у вас есть права на дальнейшее проживание. Только, прошу, разговаривайте с ним повежливее – очень обидчивый. Но дело своё знает, любой вопрос у него от зубов отскакивает.

Я подсел к стоявшему на подоконнике старенькому аппарату и накрутил номер. В ответ включилась музыкальная автоматика, после непродолжительного концерта механический голос объявил, что я на связи со службой информации и контактов объединения отелей, притонов и исправительных учреждений, что я поставлен в очередь под номером сорок семь, что необходимо ждать, что мне обязательно ответят, что я даже обречён на ответ. В ухе опять завертелась музыка, то есть не музыка, конечно, а хиты и шлягеры, музыки ведь на свете теперь не осталось. Минут за пять меня довели до позиции 46. И опять по ушам надавали шлягерами! Положил трубку рядом с аппаратом, вышел покурить, поболтал с администратором – всё это приблизило к цели на четыре позиции. Тогда я пошёл обедать. Погулял по городу. Когда вернулся и снова припал к трубке, сообщили, что я числюсь шестым номером. Время, вперёд! Вперёд, время! Пять, четыре, три, два… Прокашлялся, мне говорить. Вот-вот подключится всюду сущий, всё ведающий, преклонит ухо ко мне, с ним можно объясниться, ему нужно открыться, он всё поймёт, прояснит, посочувствует, наладит, исправит. Не может же он не помочь! Даже обязан как ответственное лицо, а по закону…

Но что это? Голос в трубке, тот же пластмассовый, компьютерный, продиктовал, что я на связи, что поставлен в очередь вторым номером, что мне обязательно ответят, что я обречён на ответ. Позвольте, я только что был вторым, пора мне быть первым! Меня обязаны подключить, выслушать, ответить по существу! Тут недоразумение, сбой, автоответчик не исправен! Должен же кто-то, хит вам в уши, заметить ошибку! Но автомат неумолим, меня, как шар бильярдный, посылает на позицию №3. Сомнений нет – пошёл обратный счёт. Тот, на другом конце провода, только приблизился, невидимый и непостижимый, и тут же повернул обратно, не вступив в контакт, не желая слышать. А меня сбросили уже на четвёртый номер. Тут я закричал, взвыл, кажется, куснул кого-то… Меня вынесли на улицу.

Последующие дни я отирался на вокзале, встречал и провожал поезда, спал урывками, поскольку начиналось лето, на скамейках в зелёных дворах, бывал бит, ограблен, попадал в полицию, встречался с какими-то женщинами. Вещи мои всё не находились. Кастелян, как потом и в газетах писали, прихватив кассу, бежал с молоденькой горничной за границу. И в моём чемодане теперь на какой-нибудь веранде в Мальорке держат недозрелые помидоры.

 

…Очередь между тем сохраняется, она стала даже длиннее, так как пиво течёт вязко, медленно, из-за чего буфетчику приходится подолгу держать посудину под соском. Наполняет он кружки теперь лишь наполовину, даже меньше, но жаждущие не только не возражают, но и сами показывают знаками (ребром ладони у горла), что ждать им больше невмоготу и лучше хоть глоток, чем вообще ничего. «Да пусть бы оно и вовсе кончилось, – думаю я. – Тогда можно будет уйти, не навсегда же мне здесь». Трудно дышать, как будто из помещения высосали весь воздух.

И вот тут от стойки отклеивается один тип. Вижу, вместе с пивом, едва ли не первый за всё время, несёт он и сушёную рыбу. Таким образом, обе руки у него заняты, и не знает он, горемычный, где бы пристроить кружку, чтобы заняться той рыбой. Столов, я уже говорил, в заведении не держат, а стен с полками совсем не видно стало из-за сгустившегося тумана. И вот он, бедолага, растерянно и жалко оглядывается. Ещё немного – и выпадет у него из рук рыба или опрокинется кружка, всё в тартарары. Отчаянное положение, скажу я вам, жалкий миг равновесия, когда человеку ещё возможен какой-то выбор. И тут он, похоже, от безвыходности, кидается ко мне. Выходит, различает он меня, признаёт же моё существование, соглашается с моим наличием! Я тоже вижу его и готов прийти на помощь. Хотя и удивлён: в этом-то городе жители вовсе тебя не замечают, сколько на них не смотри. Здесь удача перейти улицу, не покалечившись. Водители машин просто не видят пешеходов, не признают за ними права на бытие. Потому желающие в силу каких-то надобностей оказаться на другой стороне улицы скапливаются на перекрёстке большими стайками, чтобы, если уж рисковать, то всем вместе. Потом задние начинают теснить передних и потихоньку выдавливают их на проезжую, первые несколько горожан, понятное дело, гибнут под колёсами, остальные перебегают. И ведь так каждый раз!

И вот смотрю я на человека с кружкой и рыбой, а он на меня. И вдруг он говорит... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июле 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: