Трещинка

 

Купить в журнале за декабрь 2015 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 5 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Дежуривший в ту ночь в больнице Александр Александрович Замыслов, доктор высшей категории, стажировавшийся несколько лет назад в Бостонском военно-морском госпитале, вернулся из приёмного покоя в отделение, которым заведовал, примерно через час после того, как Курочкин побеседовал с тётей Глашей. Узнав от санитарки, что новенький уже вполне оправился от лекарства и даже намеревается ступить на скользкий путь почти всех новичков, которые наивно считают себя здоровыми людьми, доктор пригласил художника в свой кабинет.

Тут, уважаемый читатель, необходимо сделать небольшое отступление и описать внешность маститого психиатра, ибо то, что в современной психологии именуется «социальным фасадом», то бишь внешностью, было у Сан Саныча весьма живописно. Начнём с того, что доктор был очень грузен, однако полнота его была не следствием болезни какого-то внутреннего органа, а, скорее, следствием необузданных душевных влечений. По лоснящимся щекам Сан Саныча и масляному блеску его глаз нетрудно было догадаться о том, что доктор был из породы сибаритов, то есть любил сытно поесть, делал это с фантазией, был не прочь после сна вздремнуть, любил выпить хорошего вина и насладиться обществом какой-нибудь юной девицы. Психиатр умел соблазнить любую кокетку и делал это с азартом стареющего донжуана. Кроме того, доктор обожал охоту и рыбалку. Разумеется, он не стоял по полночи в холодном болоте и не кормил комаров в ожидании какого-нибудь субтильного селезня, и не торчал на полуденном солнце с удочкой в руках. Он предпочитал другую охоту и другую рыбалку, под стать своему общественному положению и вкусу сибарита. Обыкновенно Сан Саныч обзванивал авторитетных растяпинских друзей из прокуратуры, санэпидемстанции и рыбнадзора, и выезжал с ними на природу в такие места и в такие дни, когда природа отдавала всё даром, лишь бы только не поленились взять. Говоря проще, Сан Саныч любил побраконьерничать в компании «пламенных борцов с любителями незаконной рыбалки и охоты». Такое нередко случается в России с сильными мира сего, и к этому уже давно все привыкли…

Лицо Сан Саныча и его особая вальяжная манера держаться с людьми заслуживают отдельного разговора. Круглому и румяному лицу доктора не очень шла традиционная в психиатрии священническая борода, и он удачно отделывался густой седоватой щетиной, которая делала его похожим на респектабельного столичного шоумена или грузинского вора в законе. Прибавим, что на указательном пальце Сан Саныча красовался увесистый золотой перстень с чёрным камнем, признак тайной власти, а на шее болталась золотая цепь в палец толщиной. Когда он разговаривал с человеком, стоящим ниже него на социальной лестнице, то делал это с такой убийственной важностью, что у собеседника поневоле возникало чувство страха и желание поскорее уступить исполину.

Когда Курочкин вошёл в кабинет и увидел эту крупногабаритную фигуру, коленки его задрожали, а во рту стало гадко и сухо, как с похмелья. Замыслов посмотрел на него поверх очков и, указав ему на стул, словно нехотя спросил художника:

– Так, значит, больным вы себя не считаете, Иван Мефодьевич?

Курочкин совсем растерялся.

– Почему же не считаю? То есть, я, конечно… Но ведь я в самом деле не болен, – робко произнёс он.

Психиатр устало и снисходительно улыбнулся, ибо разговор с новеньким разворачивался, как сотни раз выигранная мастером шахматных партий игра. Можно сказать, разыгрывался дебют первоклассника – подставляем под вашего ферзя пешку, а затем благополучно съедаем глупого ферзя. Шесть-семь ходов, и вам мат, господин художник!

Доктору, однако, хотелось немного размяться перед быстрой победой, покуражиться над новичком, поиграть с пациентом в «кошки-мышки», где котом, разумеется, был сам психиатр, а Курочкин – мышкой, и поэтому Сан Саныч избрал тактику мягкого убеждения, тем более что времени у него было предостаточно.

– Ну, хорошо, – наигранно смягчился он. – Знаете вы, почему вас сюда доставили?

– Кажется, знаю, – не слишком уверенно ответил пациент.

– Так, так, так, – пробормотал доктор. – И что же, по-вашему, это нормально – явиться в домашнем халате в милицию и потребовать немедленного ареста? Уже в одном этом поступке прослеживается мазохизм, эксгибиционизм и тяга к страданиям. Наконец, зачем вы так варварски уничтожили собственную афишу с эдакой… – Сан Саныч с чувством прищелкнул языком. – С обнажённой красоткой. Между прочим, фильм я посмотрел с большим интересом. Для психиатра там были любопытные моментики. – В его глазах появился масляный блеск. Так я вас слушаю, уважаемый.

– Просто я услышал голос со своей картины «Самораспятие», – глухо ответил Курочкин. – Он сообщил мне, что я убил соседа.

– Ах, голос, – подхватил психиатр. – Что же это за картина такая, «Самораспятие»? уже в названии слышится что-то мазохистское.

– На полотне я изобразил себя пригвождённым ко кресту.

– Вот что, – наигранно удивился психиатр. – Себя? Наверное, голым? Так, так, так. Это любопытно, любопытно. Элементы мазохизма и эксгибиционизма на лицо. Да…

– Я спросил у голоса, что мне делать, – продолжал Курочкин. – И он ответил, что нужно пойти в милицию и написать чистосердечное признание.

– Да видел я ваше признание, – разочарованно проговорил психиатр. – При царе горохе такие бумажки сочиняли. Бред от первого до последнего слова. Вы больны, дорогой Иван Мефодьевич. И должны признать это, иначе мы не сможем вас быстро и эффективно вылечить. Вам ясно?

– Ясно, – потупился Курочкин.

– Ну, а раз вам ясно, тогда я слушаю.

– Что вы слушаете? – смутился Иван.

– Я слушаю, как вы мне скажете: «Я болен и нуждаюсь в лечении».

– Как же я вам это скажу, если я здоров?

– Ну, вот, опять за упокой, – вздохнул психиатр. – Вы, Курочкин, личность в Растяпине известная, историческая в том смысле, что нередко попадаете в какие-нибудь сомнительные истории. Скажите мне, что у вас несколько лет назад произошло с уважаемой госпожой Шпигель, муж которой не последний в городе человек. Банкир. Я слышал, что вы понуждали её под предлогом писать с нее Данаю лечь в постель обнажённой. Это правда?

– Бред, – фыркнул Курочкин. – С этой воблы разве можно писать Данаю? Рембрандт в гробу бы перевернулся. Она сама затащила меня к себе домой и захотела попозировать. У неё, видите ли, поэтическая натура.

– Поэтическая натура? – усмехнулся психиатр. – Если бы Шпигель захотел, вас бы упекли в места не столь отдалённые лет на десять за сексуальные домогательства, и были бы вы там не Курочкиным, а Петуховым. А вы ещё утверждаете, что здоровы. Здоровый человек не станет раздевать жену миллионера. Так-то.

– Вам не понять художника, – вздохнул Курочкин. – В моменты экзальтации чувств и в старой костлявой вобле можно увидеть нечто прекрасное. Можно увидеть женщину.

Сан Саныч глухо засмеялся.

– Полно вам, Курочкин, – пробормотал он. – Экзальтация чувств, поэтическая натура… Вам бочки с квасом нужно расписывать, а не Данай рисовать. Впрочем, голые девицы вам удаются. Только с лицом вы оплошали. Какая-то кукла получилась, неживая. Тут можно заподозрить нечто более опасное, нежели мазохизм или эксгибиционизм. Здесь пахнет некрофилией. Так что лечить вас есть от чего, – радостно заметил психиатр. – Здоровых людей в природе не существует. Есть только ленивые доктора. – Сан Саныч звонко рассмеялся собственной шутке. – Ну, а уж если говорить об этой истории со Шпигель, то, я думаю, и здесь прослеживается некоторый комплекс неполноценности и склонность к неврозам. В конце концов, нормальный мужчина должен видеть в женщине объект сексуальных желаний. Это заметил ещё великий Фрейд. Всё остальное, творчество там, экзальтация чувств, – это латентные формы психических заболеваний.

Курочкин понял, что беседа с психиатром – это не выход из запутанного лабиринта, а вход в новый, ещё более запутанный. И поняв это, Иван Мефодьевич возмутился.

– Послушайте, – строго сказал он. – Кто вам дал право со мной так разговаривать? В конце концов, я дипломированный художник. Мои картины…

Психиатр не дал ему договорить.

– Художник – это от слова «ху́до»? – снова рассмеялся он, и тут Иван Мефодьевич взорвался.

– Вы что, издеваетесь надо мной? – закричал художник, яростно размахивая руками. – Вы сами, доктор, сумасшедший и маньяк! И хам к тому же! Хам, хам, хам. Кругом одни хамы. Вас бы розгами да прилюдно. Эх…

Доктор незаметно для взбесившегося пациента надавил на кнопку звонка, спрятанную под столом, и через несколько секунд уже хладнокровно наблюдал за тем, как бьющегося в крепких объятиях санитаров Курочкина тащили в процедурный кабинет, где догадывающаяся о том, что этим всё и закончится, санитарка Глафира Сергеевна вколола запелёнатому в смирительную рубаху пациенту двойную дозу успокоительных лекарств и уже обмякнувшему Курочкину по-матерински внушала:

– Говорила ж я тебе, дурочку, что с Сан Санычем спорить не надо. Он – доктор правильный, а ты знай свое место. Раз в г…о вляпался, так веди себя тише воды. Дурачок, ей богу, дурачок. Поговорил бы с доктором о рыбалке, об охоте, как я тебя учила. Признал бы себя дурачком. Глядишь, через месяц бы вышел. А теперь… ух, милый, теперь ты здесь надолго прописался. Жаль мне тебя.

Кубинец помог перенести засыпающего Курочкина в палату, но прежде чем погрузиться в знакомый Ивану приятный зелёный сон, в котором он строил для своей возлюбленной дворец из ливанского кедра, художник прошептал:

– Это всё господин сочинитель с собачкой-оборотнем и заколдованной растяпинской водкой. С нашей помощью он хочет изгнать из себя сатану, а сам с чертями водится. Мне нужно его увидеть. Больше так не могу.

Кубинец заботливо поправил на Курочкине смирительную рубашку, помог ему поудобнее устроиться на постели, присел рядом с ним и тихо сказал:

– Бунт, братишка. Только бунт может спасти мировую революцию. Внесём в храм голую девку и водрузим её в алтаре, как наши товарищи-французы сделали в соборе Парижской Богоматери. Я верю в нашу победу, товарищ эмиссар. А Ваську Перцева мы сделаем министром здравоохранения, – мечтательно произнёс Кубинец. – Выстроим на плацу всех психиатров, – обнажим им ж…ы, и тётя Глаша сделает каждому из них по горячему уколу. А потом загоним их в психушки, выберем из наших товарищей самых стойких и закалённых, назначим их врачами, и… – Кубинец сглотнул слюну. – Да здравствует мировая революция! Только бунт может спасти Россию!

И он начал тихонько насвистывать революционную мелодию, похожую на «Марсельезу».

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение декабря 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.