Сожги свою жизнь, мальчик

В жаркой ночи степь кажется безразмерной, только небо раскидывает над ней свой игольчатый шатёр, исчёрканный метеорами. От огромной пустоты становится не по себе; кажется, что она дышит, и ты притаился на могучей груди спящего великана.

В ночной степи теряются звуки. Бывает иногда что-то видно: то по просёлочной дороге катится клубок света от фар, то на пути чёрным призраком возникнет приземистое деревце, милое и безобидное днём, но пугающе уродливое ночью; внезапно надвинется приовражный холм, а тут и деревня, дома, окошки иногда теплятся за занавесками, если не слишком поздно. А звуков нет; даже идущего рядом человека порой приходится переспрашивать.

Это таинственно.

Ещё таинственнее и красивее бывает, когда случается пожар. Огонь в степи и днём издалека заметен, но по-другому: столб дыма, и чёрного, и белого, ну прямо как случается иногда на площади святого Петра, но здесь не может быть никаких Habemus Papam; в безветренную погоду он клубами устремляется ввысь и чадит, будто выпущенный из чрева паровоза, и он гораздо гуще, чем жиденькая струйка, которая несколько раз в столетие тянется из печи Сикстинской капеллы.

Ночью же дым незаметен, зато видно само пламя, даже если оно находится во многих километрах от наблюдателя. Виден очаг возгорания – яростный, слепящий, видно, как беснуются языки огня, то взмётываются ввысь, то припадают к земле, и – странное дело – они ничего не освещают, ночь от огня становится лишь темнее. Величественное и страшное зрелище.

Такое зрелище можно было увидеть из степи в одну августовскую ночь, когда звёзды на небе особенно ярки. Собственно, сначала по дороге проскользнули тени, кто-то приглушённо свистнул, что-то звякнуло и тени кинулись врассыпную, их мгновенно поглотила тьма, и сразу вспыхнул забор в нескольких местах, и сразу – мощно, выкинув сноп искр, пламя перекинулось на дом, и дом вмиг объяло огнём. Как красиво это выглядело из степи!

Дом в пламени проступал, как призрак, он таял, становился всё прозрачнее, до поры, впрочем, сохраняя контур; днём он был скучным, приземлённым, а теперь приобретал величие уходящего в небытие.

Пламя в этот раз прогнало ночь; она быстро потеряла глубину и бесконечность. Стали слышны звуки: зазвенело стекло, у соседей захлопали двери, первыми залаяли собаки, а потом уже закричали люди, и один крик оказался громче остальных. Побежали, полуодетые, с вёдрами, тянули шланги. Огонь злобно зашипел, окутался паром, спрятался в нём. Стало шумно и суетно.

Через минут пятнадцать приехали пожарные и окатили участок широкой струёй воды, раз, другой, третий, и огонь умер, прожив очень короткую, но яркую жизнь, но и дома уже не было: пламя, умирая, забрало его с собой, выполнив то, зачем появилось на свет. Скорая забрала тело хозяина, некоторое время по пепелищу ходили с фонарями, и всё затихло до уже недалёкого утра. Ночь не нашла поводов для возвращения и зажгла полоску холодного рассвета над далёкими горами, прорисовав в наполненном гарью воздухе поросшие лесом вершины.

Вспоминая эти события, один человек через несколько лет подумал, что в городе пожар выглядит гораздо скучнее и обыденнее. Никакого величия.

В городе никогда не бывает темноты, даже на окраинах; в нём хаос – это стиль жизни, и в этом хаосе случается такое количество событий, что горожанина трудно чем-либо по-настоящему удивить. Пожар – уж точно не тема для разговоров, в лучшем случае о возгорании сообщат в хронике и забудут. Ну, может, ещё некоторое время станут говорить: «Это было в тот год, когда Колька погорел», но и эта временная привязка быстро отпадёт. Горожане – существа равнодушные, и память у них короткая.

Тот, второй пожар, свидетелем которого ему случилось стать в городе, так и не был замечен общественностью; в тот год событий, право, хватало, их даже насыпалось многовато, как говорится, через край, и они приобрели характер столь глобальный, что какой-то мелкий пожар, конечно же, ни при каких обстоятельствах не мог оказаться достойным остаться в истории. Пепелище на другое лето поросло свежей травой, а на третье участок купили и построили на нём другой дом. А коли так, и говорить об этом не стоит.

Люди погрязли в своих делах, разъехались кто куда, да и о плохом вспоминать никто не любит. Он и сам не любит об этом вспоминать. Он вообще старается жить без воспоминаний. Так, накатывает иногда слабость, а вообще глупости всё это, глупости, и ничего больше. Нечего там вспомнить, если подумать как следует. Нечего и некого.

Такие дела.