Жилец

 

Купить в журнале за апрель 2016 (doc, pdf):

 

На чтение краткой версии потребуется 3 часа, полной – 5 часов | Цитата | Аннотация | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Проснулся от шороха мыши.

И долго глядел в окно.

От снега белые крыши…

А мог умереть давно.

 

Лозинский

 

 

В приёмном отделении больницы Костюшко шумно, суетно и деловито. На что жалобы? Полис, страховое… Полных лет сколько? Прямо по коридору и направо – сдадите мочу. В конце коридора – кровь. Теперь ждите, подойдёт дежурный врач. Фамилия? Врача? Ваша! Кулешов, Борис Георгиевич. Полных лет сколько? Сорок восемь, там же написано. Нет, ты смотри, умный какой: «там же написано»! Перелистывает карточку, что-то переписывает. Ждите. Жду. На что жалуетесь? Шум в голове и потеря координации в правой руке? А когда появилось? Дней десять назад. Почему сразу не обратились? Видите ли, я геолог. И что? Ну, в поле, в смысле, в лесу был, пока свернул работы, пока выехал. Вернулся в город, отчёты сдал… вот они и десять дней. Понятно. Проходите сюда, ложитесь. Сейчас вам сделают томографию головы. А вы понимаете, что вам самостоятельно передвигаться даже по городу нельзя? Просто вы в любой момент можете без сознания упасть и этим нанести себе травму… Кажется, готово.

– Ну, всё нормально, – дежурный врач явно повеселел, по крайней мере, полегчал от сброшенного груза непонятности диагноза. У вас опухоль мозга. Слава богу, не инсульт.

Пауза. Стою и ничего не успеваю переварить. Какая опухоль мозга?! У меня?! И почему «слава богу, что не инсульт»? Ничего не могу сказать – ни спросить, ни ответить. В горле сухо, слюна липкая.

– Скажите, доктор, а почему «лучше, чем инсульт»?

– Ну, понимаете, инсульт это слишком, это уже в некоторой степени потеря личности. А опухоль удалят вам запросто, и вернётесь к обычной жизни.

– Удалят? Из мозга? – стало как-то сухо не только во рту.

– Господи, ну а откуда же ещё? Поймите. Это уже данность, и её надо принять, выбора у вас всё равно нет. С такой не живут.

– Она… большая?

– Да нет, где-то с голубиное яйцо. А вообще радуйтесь, что попали к нам вовремя.

Сказал и ушёл, пояснив, что за мной придут. А я пошёл бродить по отделению. Вижу на стойке свою карточку: Кулешов. 48 лет. Опухоль мозга.

Пошёл за сигаретами, хотя и не курил вообще уже три года.

Звоню жене. Не помню уже, каким голосом сообщаю новость. Как быстро мы успеваем ранить своих близких, как сидит в глубине подсознания надежда, что она, жена, сейчас поможет. Нет, я понимаю, что чудес не бывает, но вот мы сейчас поговорим, и всё рассеется… Не рассеется. А груз теперь на ней непомерный, и ей теперь не легче, чем мне. Если не тяжелее. А как не сказать? Точнее, как правильнее это сообщить.

Полвторого. За мной уже час как никто не приходит, смотрю на кафельные стены, на задёрнутые шторами кабинки для осмотра. Выхожу курить на улицу. Пытаюсь думать и обдумать случившееся. Даже ничего не болело, чувствовал себя хорошо, и вот на тебе! Скоро три, никто не приходит, смотрю на кафельные стены и подоконник. Это мне что, череп будут пилить? Пойду покурю. Вспоминаю, что археологи у древних ацтеков находили черепа с вросшими в них золотыми пластинами. Золотую мне вряд ли поставят. Гы-гы! Не смешно. Закурил, как и не бросал.

Около четырёх часов за мной пришла крупная миловидная медсестра. – Кулешов – вы? Пойдёмте со мной. Запоминайте, седьмой этаж, нейрохирургическое отделение. Давайте ваши вещи.

– Да что вы, я сам вполне.

– Ну, смотрите…

Поднимаемся на лифте. Молчим. Я смотрю боковым зрением на её ляжки, красивые руки и крепкую фигуру. Да, вот мол, она здорова, красива, а мне тут вот… Человек сволочь и животное. Сколько меня Бог берёг и миловал, а я тут стою и завистью чёрной завидую обычной здоровой девке. Тьфу, стыдно. Я отвернулся к стене. Лифт остановился.

– Пятая палата – это ваша кровать. Без разрешения лечащего врача покидать отделение запрещается.

– А кто у меня лечащий врач?

Но сестра уже отворачивалась и грациозной походкой удалялась из помещения.

Я поздоровался, не разглядывая лежащих мужиков, разложил по тумбочке свои вещи. Улёгся на живот, глядя в крашеную стену, и так лежал. До того тоскливо и тошно редко когда бывает. Может, в такой степени – впервые в жизни. Трудно это с чем-то сравнивать.

Опухоль. С такой не живут. Операция по трепанации черепа: товарищей со швами на лысых зеленых головах по этажу я уже видел. Какая опухоль?! Ну, вряд ли злокачественная, потому как ничем подобным я не страдал. Температуры нет, лимфоузлы не увеличены, ничего не болит. Да и наследственность хорошая в этом плане – никаких раковых заболеваний никогда ни у кого отродясь не было. А каким я буду, когда в мои мозги слазят?

До двадцати трёх часов вставал курить, а позже закрыли дверь на этаж. Порядок такой. Свет погасили, и лежал я, глядя в тёмный потолок. Иногда по коридору пробегали сёстры, кто-то храпел, кто-то стонал. А в целом отделение нейрохирургии спало.

Разбудили медсестры в 6.30 утра предложениями градусников и уколов. Начинался новый день. Дабы не раскисать, я вышел в коридор и, слегка размявшись, отжался от пола сорок раз. Потом посмотрел в окно. За городским пейзажем взлетал самолет. Тяжёлый, толстый как шмель, он медленно уходил к горизонту. Люди улетают, а я остаюсь здесь. Мне надо разрезать череп и убрать какую-то опухоль. Такие вот заботы, никуда не денешься. Вчера было солнце, а сегодня пасмурно. Ветер, ветер несётся по Петербургу. Кутаясь в курточки, торопятся петербуржцы по делам, спешат на работу – кто на собственной машине, кто на общественном транспорте. Спешат – чтобы город жил, дышал и пульсировал. Чтобы шаверма жарилась, поезда отходили и портовые краны не ржавели. Где-то и врач мой лечащий – спешил на работу, то есть в больницу, на своём «фольксвагене», отважно преодолевая пробки.

Кое-что о своём лечащем враче я уже выяснил. Громов Пётр Сергеевич. Лет около сорока, выше среднего роста, заканчивал «Первый мед», кандидат медицинских наук, практикующий нейрохирург. В неделю делает не менее четырёх операций. А про марку его автомобиля узнал позже, так, между делом. Меня он пока не знает, однако скоро мы с ним пересечёмся – доктор и пациент. И, вероятно, будет Пётр Сергеевич в моей судьбе теперь очень значимым человеком. Но пока он едет на обычную для него работу.

Я отошёл от окна и вернулся в палату. Если до утра я находился буквально в прострации, то утренняя больничная жизнь как-то начала отвлекать. Больные умывались по очереди в раковине, пили чай из пакетиков и ждали завтрака. Заглядывали сёстры, оставляли рекомендации и поили таблетками. Некоторых звали в процедурную на уколы. А некоторым, почему-то это делали прямо на месте, т. е. в собственной кровати. День начинался. Сейчас закрутится – завтрак, перекур, обход, процедуры, операции.

По профессии я горный инженер-геолог, и в тот момент находился, как у нас называют, «в поле». Лето уже перевалило на вторую половину, трава особенно пахла, деревенские коровы от дневной жары стояли по пузо в речке, и даже ночью ветер был тёплым. Проводили мы тогда поисково-оценочные работы на цементное сырьё. Каждый день, с утра, садились в старенький уазик и уезжали бурить очередную скважину. После рабочего дня ехали купаться на озеро и, развалившись на траве, я чувствовал себя счастливым человеком. А тут ещё в середине сентября мы с женой собирались в Египет: хотели отметить её юбилей. Подготовились, начитались об уникальности Красного моря, купили фотоаппарат для подводных съёмок… Само собой, выбрали отель подходящий, оплатили заранее и всё такое.

«Ничто так не радует глаз, как чемодан, собранный на море».

Сколько радости было у жены в этих приготовлениях, сколько ожиданий в предвкушении праздника, который создавался для неё!

Чем-то я согрешил, наверное… Утро десятого августа было обычным августовским утром. Я открыл глаза и посмотрел на часы. Семь утра, хорошо, надо вставать. А что-то не так… Что? Поднялся, прошёлся на кухню. Все вроде нормально, чувствую себя бодро, однако в голове шумело, и сознание было каким-то туманным. Потряс головой, сходил в туалет, умылся и принялся готовить завтрак. Шум в голове не проходил. Приготовил завтрак, разбудил шофёра и присел дополнить вчерашнюю документацию. Писанины у нас немало, иногда в чистовую дописываю с утра. И тут просто опешил! Я не в состоянии был написать даже одного слова! Буквы не вырисовывались, получались какие-то детские каракули. Сосредоточенность и усилия над процессом ни к чему не приводили. Вытягиваю перед собой руку с растопыренными пальцами – всё четко, твёрдо, ничего не трясётся, однако написать не могу ни слова. Смена подходила к отгулам. Поэтому, отпустив буровиков, оформил при помощи шофёра недостающую документацию и выехал в Питер. Там ещё закончил некоторые виды черновой работы, ссылаясь на то, что писать не могу – руку повредил. В голове продолжало шуметь, рука не писала – всё. Двадцатого августа я сдался врачам. От этой даты и начал свой тяжёлый отсчёт.

Внешне, с виду, да для постороннего наблюдателя, ничего страшного не происходило. Ходят в растянутой полуспортивной одежде больные, бегает подтянутый аккуратный персонал. Останавливаются в коридоре, заходят в палаты, иногда передают друг другу какие-то бумаги и рентгеновские снимки. Бывает, правда, случится, что завезут какого-нибудь избитого с проломленной головой, просто пьяного в неприглядном виде. Случается. Но чаще внешне спокойно. Больные лежат, кушают таблетки, ходят на процедуры. Врачи по утрам делают обход, слушают больных… Ух ты, полдесятого, пора знакомиться со своим лечащим.

– Пётр Сергеевич ещё не подъехал?

– Кажется, он у себя в кабинете.

– Спасибо.

Стучусь, открываю дверь:

– Разрешите?

– Да, пожалуйста.

Первый раз его вижу, а потому хочется разглядеть внимательнее. Однако сразу не удаётся. В полутёмной комнате светится экран компьютера. Человек в белом халате сидит ко мне спиной и внимательно разглядывает рентгеновский снимок.

– Проходите, – оборачивается ко мне и смотрит на меня изучающе-цепко. Прямо с эдаким любопытством к выявлению патологии. Даже чуть не по себе. Наверное, это профессиональный взгляд.

– Кулешов, Борис Георгиевич. Вот вчера после обеда направили в ваше отделение. К вам.

В голове крутится куча вопросов: смогу ли остаться интеллектуально полноценным, пройдут ли симптомы «заторможенности» (я их просто чувствую), вероятен ли рецидив? Какие неприятные последствия могут ожидаться? Восстановительный период после операции… И ещё много чего подобного. Самое главное – почему, откуда у меня эта опухоль? Что это вообще такое?

Пока у меня что-то там вырисовывалось, Пётр Сергеевич начал первым. Он потряс двойным листком бумаги, заполненным вчера дежурными врачами в приёмном: «То, что здесь есть сейчас у меня, достаточно лишь для того, чтоб утверждать, что у вас имеется заболевание. Всё. Какое оно, как с ним быть дальше, то есть чтоб я мог поставить диагноз и выработать верную концепцию лечения… Для всего этого мне нужны ещё ряд анализов и обследований. Не волнуйтесь, все эти, скажем, процедурные и лаборатории размещены на территории нашей больницы. Так что куда-то там ехать и где-то что-то сдавать вам не придётся. Всё здесь. Кроме одного, пожалуй, самого главного. Прежде чем начать, мне нужен снимок МРТ вашей головы. Вообще-то это тоже находится в пределах территории нашей больницы, но у них там своё хозяйство, и к нам они не относятся. Это платно. Не помню сейчас точно, где-то порядка шести тысяч рублей».

– Снимок головы… МРТ?

– Да. Магнитно-резонансная томография. Адресов по городу не скажу, а ближайшая располагается во дворе нашей больницы. Имейте в виду, там очереди… Впрочем, им сейчас я сам позвоню.

При мне он договорился на 8.30 утра двадцать третьего августа, т. е. на послезавтра.

– Результат отдадут на руки вместе с заключением. Ну, и со всем этим прямо ко мне. Всё. А пока распоряжусь, чтоб вам прокололи несколько уколов для уменьшения отёка. Чувствовать себя будете лучше. Да, прошу не забыть, когда будете делать МРТ, не забудьте им сказать, что вам надо именно с контрастом. Не забудьте.

Здесь он сделал паузу.

– А вообще, Борис Георгиевич, хочу вам дать совет: не переживайте заранее. Живем в двадцать первом веке. Есть проблема, и её надо решать.

Вот так первый раз и поговорили. Молодец, короче. Доктор мне понравился.

Шёл к себе по этажу в палату и тайком бросал взгляды на больных, перенёсших трепанацию черепа. Ничего так. Ходят в курилку, улыбаются. Их не перепутать по повязкам бинтов на голове или, если уже бинт снят, по измазанной зелёной лысине со шрамом. Шрамы были большие, на полголовы, а то и поболе. А вот невидаль (в смысле, никогда такого не видел), невидаль, которая поразила меня – это очень сильная деформация черепов. У одних больше, у других меньше. У некоторых на головах такие вмятины, что можно телефон мобильный вложить. И ходят как ни в чём не бывало. Нормально, значит, всё обстоит. Очень бы не хотел я себе такое. Ладно, когда-нибудь и этот секрет мне здесь станет понятным. Вспомнил, как по молодости бывал в археологической экспедиции. Так вот черепа, которые откапывали археологи, уже тогда меня озадачили своим любопытным свойством. Вынут такой из грунта – так он мягкий на ощупь как губка. Только зубы твёрдые. А полежит немного на солнышке, обдует его ветерок – и он твердеет. Такое вот вдруг воспоминание. Почти из детства. А зубы твёрдые.

В палате было тихо. Коля, парень двадцати пяти лет, играл в компьютерную игру. Сергей, лет сорока пяти, слушал музыку с наушников. Остальные двое – то ли спали, то ли делали вид. Палата была рассчитана на пятерых. Я пятый. Новенький, вчера поступивший. Разговаривать что-то не хотелось. Серёга предложил сходить покурить. Пошли. Спустились на пол-этажа ниже, в курилку. Затянулись. Помолчали.

– Ну, что, был у Петра? – Сергей стряхнул пепел в грязную большую банку, стоящую для этой нужды.

– Да, был.

– Ну и как?

– Да нормально. Говорит, только анализы ещё какие-то нужны, и МРТ сделать. Что за МРТ такое? Главное, зараза, дорого.

– А что у тебя предполагают?

– Не знаю. Говорят, опухоль мозга.

– Серьёзно.

– А у тебя?

– Да второе сотрясение было, теперь какие-то последствия пошли. Вот стараются лечить. Кстати, врачи тут ничего – если хоть малые шансы есть, вытащат. Твой Пётр – конкретный такой врачище, кандидат наук к тому же. Хорошо о нём отзываются, – Сергей затянулся, сделал паузу. – А ещё тут заправляет профессор военно-медицинской академии, тако-ой, тебе скажу, дядька! Он их тут всех строит. Кстати, а сколько «дорого» это твоё МРТ стоит? Мне-то оно, видишь, без надобности пока оказалось. Хоть в этом повезло.

– Да шесть, говорит.

– Недёшево.

– Да один-то раз – бог с ним, но если предстоит ещё? Да не раз?

– М-да, сказать тут нечего.

Затянулись еще по два раза. Ну чё, пошли?

В палате Коля сообщил мне: «А вас сестра искала»! Пошёл на пост. Кулешов? Завтра с утра ничего не есть. К десяти часам пойдёте на гастроэндоскопию. Это на первом этаже, сестра вас проводит. С собой взять полотенце. Ничего не есть! Слушаюсь, милая барышня! Надо отметить, медсёстры тут как по конкурсу набраны. Молодые, симпатичные, фигуристые… Кстати, Кулешов, раз вы здесь, давайте я вам укольчик сделаю. И пошли мы с милой сестричкой в процедурную. Стою к ней спиной в приспущенных штанах и думаю о том, что, ну раз красота спасёт мир… Ой! А если ещё эту красоту соединить с Медициной! Готово, Кулешов.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в апреле 2016 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за апрель 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение апреля 2016 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.