Строчками скитаясь, падаем в любовь

Ангел цвета осени

Ангел цвета осени...
В желтых перьях просинью
Сизые туманы
Тонут сентября.

Крыльев взмах нечаянный!..
Листопад отчаянно
Закружил в мелодии
Тихого дождя.

Багровеет кружево
Над земною стужею.
С каждой ветки песенка
Перышком летит.

И в декабрь лесенку
Из кленовых вестников
Выложу. Нам с ангелом
Снова по пути.

Последний поход самурая

Сквозь изумрудные бамбуковые чащи
Сопровождать назначенный судьбой
Он вез плененную девицу из повстанцев
И лошади не чуял под собой.

Раскосые оливковые очи...
Украдкою едва взглянув – краснеть...
Да он и сам алел как мак печальный...
Безнравственна земная круговерть.

И девочка с мечтой свободной птицы
В его руках покоилась сейчас.
Остаться с ней – и быть убитым в спину,
Пустить ее – нарушить свой приказ.

Так, удрученный мыслями кривыми,
Он правил лошадью по взгорьям и холмам.
И теплое дышало учащенно,
И рядом билось сердце. Пополам

Лепешку разделил он меж двоими...
И, изогнув дугой надменно бровь,
Все же взяла. Улыбка, тронув губы,
Исчезла... Ну зачем ты так, любовь?

Метался он безлунной ночью темной…
Неслышное дыхание... спала...
Она невинным шелестом бамбука,
Ростком зеленым в сердце проросла.

Он был чернее тучи, ехал тихо,
Он ей за ушко вкладывал цветы...
Бессмысленна борьба за право власти,
Когда у подданных совcем не те мечты.

И трепет пальчиков в его большой ладони,
Припухлость губ и тонкий стебелек
В плену одежд и тканей... Раздвоенье
За что всевышний на него навлек?

Но с безупречной маскою бесстрастной
Довез... И с плеч долой под сто замков.
Из приоткрытых губ сорвался шепот…
Но самураи не выносят слов.

Сквозь изумрудные бамбуковые чащи
Он гнал коня, рубил мечом кусты,
К святым отцам... за каменные стены...
Спалив дотла все чистые листы.

Малина. Мальвина. Мадонна.

Малина. Мальвина. Мадонна.
Три самых коротких сезона
Без вечных дурацких резонов
Она была рядом, как смерть.

Малиной, Мальвиной, Мадонной
Он звал свою милую донну,
Пьянящую как белладонна
Земную его круговерть.

Малина. Мальвина. Мадонна.
Перчатки из кожи питона
Не помнят того уж притона,
Откуда выводят мечты.

Малина... Мальвина... Мадонна...
Три выдоха с губ опаленных.
Без вечных дурацких резонов
Машина с большой высоты.

И он...
И она...
И мечты.

Гварнери

Великий Гварнери...
Монархи немели.
Платок королевы
Приложен к глазам.

Печальный Гварнери...
Тебе ль в самом деле
О хлебе насущном...
Дай волю слезам.

Случайно Гварнери
Вселенной неверье
Излил в ожерелье
Божественных нот.

Гварнери и вечность...
И знак бесконечность
Века в силуэте
Скрипичном живет.

Танец босоногих

Отчего глаза печальны?
Равнодушие некстати.
В край зовущих многоточий
Пригласи меня скорей.

Будут танцы босоногих
У огня из сотен строчек.
Слышишь звуки барабана?
Он зовет тебя ко мне...

Тяжелы мои браслеты.
А глаза черны как уголь.
Презираю запятые
И пробелы на душе.

Ты уходишь? – Бесполезно.
Знаю – встретимся мы снова.
И пергаментами юбок
Снова в плен возьму тебя.

Партия в шахматы

Граф был умен и прилежно учился…
Ход не решает почти ничего…
Партия в шахматы. В ставках нет смысла,
Если искрится в бокалах вино.

Тонкие пальцы пешку сжимают,
Быстрые взгляды по глянцу доски.
К бою фигуры! Граф проиграет
По вдохновению женской руки!

***

Граф был умен и прилежно учился…
Партия сыграна. Смог. Не женился.

Мой Ангел

Мой старый Ангел присядет рядом…
Вздохнем устало и помолчим.
Он крылья сложит в футляр от скрипки.
Найдем к молчанью мы сто причин.

Мы разучили лишь пару строчек…
«Я нужен?», – спросит. Отвечу: «Да».
И он мгновенно – с небес на землю.
Из рая – в стужу и холода.

Извечный странник в оркестре равных
Моя улыбка, моя печаль.
Бескрылый Ангел – не нужен небу,
А крыльев снобам мирским не жаль.

Ему на небо… ему там место…
Я снова в норме – футляр открыт.
«Я еще нужен?», – печально спросит.
И, отпуская, отвечу – нет.

И с январем растает

А за окном снежок,
Метелица-метелица…
Ведь скоро новый год,
Но до сих пор не верится.

Холодное стекло,
Ладошка замерзает,
ПрожИто столько дней,
Что с январем растают…

Мы лист перевернем
И жизнь начнем сначала
И снова будет ждать
Нас кто-то у причала.

И наше счастье в том,
Что сил пока хватает
Не сожалеть о том,
Что с январем растает.

Бездомный домовой

Покуривая трубку,
Зарывшись в мягкий плед,
В квартире на Фонтанке
Жил домовой сто лет.

Гамак себе подвесил
На кухне за плитой
И воровал мимозу
Из вазы голубой.

И дни его безбедно
Текли за годом год,
Как вдруг его хозяйка
Затеяла ремонт.

И выкинули с хламом
Гамак его мечты
Из серой паутины
Редчайшей красоты.

Огромный сильный веник,
Приняв за мелкий сор,
Смел веточки мимозы
И выбросил во двор.

На лист, упавший с клена,
Бедняга домовой
Сложил свое богатство –
Весь скарб нехитрый свой.

Шагает он по лужам,
Вздыхает тяжело.
Он никому не нужен.
Опять не повезло.

Не знает он, найдет ли
Жилье, тепло и мрак.
Никто теперь не ценит
Мимозу и гамак.

И у вас грейпфрут?

Жизнь – грейпфрут, а годы – дольки.
Их прожилки – очень горьки.
-Надцать, -адцать, -адцать пять…
Не считаем их опять.

Лишь последние смакуем,
Сожалеем и ревнуем
К тем, что съедены давно.
Ну а косточки? – В окно.

С ними – смысл, цели, речи,
Ночи, зори, мысли, свечи,
Тайны сердца и желанья,
Свет любви и стон признанья.

Что ж осталось? – Только корки…
Жизни прожитой оборки.
Той, где дни – как три минуты,
Той, где ели мы грейпфруты.

Мы кутаем сердце

Пух тополиный снежит над Москвой,
В разгаре февральское лето.
Мы кутаем сердце, морозов боясь,
Хоть тело фривольно раздето.

Мы кутаем сердце и, флейты достав,
Тихонько себе вечерами
Играем тяжелую пьеску о том,
Как душно душе с тополями.

Когда они так безнадежно милы
В пушистом своем эгоизме.
Мы кутаем сердце, хоть бьется оно
В снегах... Об ушедшем лиризме...

Глянцевое яблоко

Глянцевое яблоко,
Лакомый бочок
Высоко на дереве
Солнышко печет.

Глянцевое яблоко
Ждет осенних дней.
Будет ветром сброшено.
Хвать его скорей.

Надкусить хрустящее.
Терпкий аромат
Веру в настоящее
Дарит наугад.

Глянцевое яблоко –
Мир зеленый мой –
Будет ветром сброшено,
Съедено тобой.

Там, в краю седых земель

Там, в краю седых земель,
В небе белых облаков
Заколдована в метель
Спит душа среди снегов.

А вокруг белым-бело.
Ни людей, ни воронья.
Тихо спит твоя душа...
Обрати в метель меня.

Будем вьюжить босяком
Над скалистым миром слов.
Безучастны ко всему
В небе белых облаков.

Я буду чудною старушкой

Я буду чудною старушкой.
Перчатки – замша цвета беж,
Гонять любимых буду внуков
И ездить с кошкой за рубеж.

Я научусь курить кальян
И трость куплю с массивной ручкой,
И буду подпись выводить
С замысловатой закорючкой,

Стихи пописывать тайком
И прятать сонник под подушкой,
И всем десяткам лет назло
Я буду чудною старушкой.

В борьбе с чистосердечием природы

А дождь идет, смывая наши строки,
Безумных мыслей кладези в стихах.
А мы сквозь улицы по лужам скачем строго,
Стреляет в небо зонтик впопыхах.

А дождь сильней. Старается бедняга
Нас приукрасить и отмыть от слов.
А мы спешим из этой передряги
Под крыши лимузинов и домов.

Укутавшись в махровые халаты,
Мы, обжигаясь, пьем горячий чай,
Клянем чистосердечие природы
И вновь слагаем рифмы невзначай.

Себя согревая мечтами

В промокшей до нитки вселенной,
Себя согревая мечтами,
Мы мечемся в гибельном танце.
Делами, телами, крылами,

Улыбками сонных прохожих,
Печатью былых обещаний,
Белилами сахарной пудры
Гравюры из встреч и прощаний

Рисуем... ладони туманом
Измазав, как глиной столетий...
И любим, и ждем, и целуем...
За память пустых междометий.

Так и жизнь пролетит

Так и жизнь пролетит без следа,
Без лазурного чистого неба,
Меж камней утечет, как вода.
Вот и все... То ль был ты, то ль не был...

Так и жизнь пролетит как любовь,
Как голодного корочкой хлеба
Одарит, упечалившись вновь,
И исчезнет... То ль быль, то ли небыль...

Так и жизнь пролетит, как печаль.
И в рассветной улыбке младенца
Мы узрим синеокую даль,
Где покой обретет наше сердце...

Так и жизнь пролетит. Но не жаль.

Провожая в утро облака

Печальный город вновь окутан тьмой,
Вечерне-желтым светятся окошки…
Играет осень на губной гармошке…
Я не одна, но все же не с тобой.

Ладонь меняет очертание линий…
Всевышний не решил еще пока,
Какая будет новая строка…
И в лунной тьме читая твое имя,
Я провожаю в утро облака.

Дождь идет

Дождь идет... Стучится в стекла.
Вся вселенная промокла,
Лапы кошек и собак,
Да и наши, как никак.

Сбросив туфельки устало
Сразу ниже ростом стала...
За окно взгляну с улыбкой...
Обернуться мне бы рыбкой...

Летний дождик, слезы неба...
Смотрит Бог на нашу небыль,
Угловатость душ печальных...
Плачет мудрый наш начальник.

Кап. Кап. Кап.

В сплетенье серебристом

Перебирая струны паутинок,
Ажурную вселенную создал.
В ней капли дождевые, словно звезды,
Сияли отражением зеркал.

Он умывался утренней росою,
И чистил лапки пухом тополей,
И в мироздании, исполненном покоя,
Бежала нить похожих тихих дней.

Но миг – и нет уже уединенья,
Разрушено пугливой суетой.
В спелетенье серебристое некстати
Попала мошка – брошена судьбой.

И ей бы замереть, но бьется пылко,
Ломая его мир, чтоб быть в своем.
Он не хотел быть кровожадно грубым,
Он лишь спасал от чужаков свой дом.