Рустаториум

 

 

 

 

 

Это история, история моего странного заточения. В самом себе. Такого заточения, из которого я больше не смогу выбраться. Можно даже и не пытаться. Я и не пробую, просто рассказываю вам. Рассказываю историю моего заточения. Рассказываю, что всё началось с идиотского рисунка, которым я собрался однажды просто скоротать своё время. Дело в том, что я создал свой собственный мир. Дело в том, что я очень одинок, и моя фантазия на славу постаралась. И вот, я теперь в заточении, я узник, пусть уже и не одинокий.

Кажется, я им действительно нужен. Когда я проезжаю мимо, кажется, что я пролетаю, а они махают мне и смеются. Все это убожество за окнами, люди, которых в это время суток не так уж и много можно отыскать на улице. Они просто живут, а сейчас, в основном, спят. Возможно, я им действительно нужен, хотя они и виду не подают. Это всё моя фантазия.

Стекло в автобусе холодное, я прижимаюсь к нему головой, мой лоб сползает по гладкой поверхности, и я всё время возвращаю его на место, возвращаю на его прежнюю высоту. Мои волосы, прилизанные и политые гелем, прилипли к окну, и независимо от того, меняю я своё положение или нет, двигаюсь ли я, они почти не шевелятся. Так и остаются, так и висят. Можно представить, что наш город позади автобуса, его элементы, махают и улыбаются и им тоже. Конечно, это просто моя неспокойная действительность. То, что происходит у меня в голове.

В автобусе все лампы фиолетового цвета, и поэтому ещё пуще создаётся впечатление, что кругом темнота. Если посмотреть на кондуктора, который лениво уселся на огромном кресле возле водителя, то глаза буквально начинают слипаться, поневоле закрываясь и затуманивая взор. Молодой паренёк смотрит на тебя, и негромко смеётся, говоря что-то партнёру. Может быть, он думает, что тебе плохо, или ты пьян.

Ты считаешь, что это смешно?

Кажется, я действительно хотел быть кому-то необходимым. Ну, это было бы неплохо, пусть я и так могу представить себе всё, что захочу. И это для меня очень важно.

Всё трясется и тарахтит, за окном проносятся неоновые огни ночных заведений, в автобусе я единственный пассажир. Окружающее меня серое и неприветливое, сразу наводит воспоминания об осени. Поэтому я хочу как возможно скорее попасть домой, или на худой конец просто выйти на улицу. Не факт, что я смогу дойти, и мне приходится ждать своей остановки, а до неё ещё далеко, судя по всему. Я даже могу поспать. Уставившись в окно я не смогу уснуть, передо мной мелькают частные дома с горящими глазами и ртами, какие-то столбы и деревья, судя по всему, шуршащие бедной листвой. Этого я услышать не могу, всё заглушает пронзительный гул мотора, двигатель работает на всю, неся разваливающуюся машину по разбитым и треснувшим дорогам.

Не стоит смотреть на кабину водителя, мне не хочется видеть людей. Веки сомкнуть невозможно, от вибрации подпрыгивают обе щеки, одна из них при каждом толчке бьётся об стекло, на котором лежит моя голова. Чтобы она не подпрыгивала при каждой кочке, я сильнее прижимаю лоб к поверхности, так, что становится уже немного больно. Руки я покорно опустил на колени, одной ладонью держу пальцы другой, потрагивая своё кольцо, сдвигая его вниз – вверх. Когда оно достаточно натирает кожу, я останавливаюсь, чтобы дать ей время отдохнуть. Мои ноги скрещены, кроссовки выстукивают какую-то мелодию. Мне нужно соблюдать ритм. Это для того, чтобы нормально доехать, чтобы доехать без происшествий, спокойно.

Мыслей мне не приходит никаких, я просто сижу расслабившись, не могу сфокусировать взгляд, и если меня потом спросят, на что же всё таки я смотрел по дороге, то я очень сомневаюсь, что смогу ответить что-то вразумительное. Бред, одним словом. Я пересаживаюсь поближе, чтобы не подохнуть прямо в автобусе, с трудом перебирая ногами и держась руками за грязные поручни. Как раз возле висит довольно странная, как по мне, заметка, сообщающая, что именно за эти поручни за двадцать четыре часа хватается огромное количество людей, от них остаётся ещё более космическое количество бактерий. В конце говорилось, что это обстоятельство порядочно сомнительное, так что лучше тщательно помыть дома руки. По полу на ходу катилась бутылка с водой, перекочевывая из одной полости под сиденьем к другой, жидкость переливается.

– Садитесь, а то упадёте, – говорит, усмехаясь, кондуктор.

Я присаживаюсь и откидываюсь на спинку.

– Вам где?

– Я выйду на конечной, – и протягиваю деньги.

Собственный голос кажется мне каким-то далёким и нереальным, но уж точно не моим. Хриплые и нечленораздельные звуки отходят от меня вместо нормальной речи.

Мыслей не приходит никаких, в том числе о недалёком будущем – я остаюсь в полном неведении, чем же мне заниматься дома. Живу я сам, квартира однокомнатная и вообще у меня никого нет. И заниматься нечем.

Никогда не думал, что мой город настолько большой. Население, вроде бы, и не превышает одного миллиона, но он всё равно внушительный, я живу тут всю жизнь, а всё равно не знаю, что находится в некоторых районах, в основном, в жилых. Я смотрю в окна, когда еду куда-то, и вижу разломанные качели, развалины, сгоревшие деревья и разрисованные подъезды. Мне так хочется быть частью этого, частью людей, которые стоят в этих засоренных и еле дышащих домах, смотря на проезжающие автобусы и машины. Те, кто находятся а автомобилях стараются упрямо на них не смотреть, водители обычно молча внимают гулу машины и дороге впереди. Может быть, оно и верно. За последние три дня в стране произошло просто астрономическое количество транспортных аварий, и большая часть в этой области. Последнее, что я слышал – это грузовик с женщинами – продавщицами. Всё случилось настолько быстро, что никто не смог вылезти, и одиннадцать человек сгорели заживо, включая водителя, который не погиб ещё при ударе об первую машину. Короче, окажусь дома, включу телевизор – ещё узнаем.

Мыслей нет никаких. Хочется оказаться в холодной ванной, или на вершине самой высокой горы, чтобы вообще снегом занесло. Наверное, было бы ещё очень неплохо побывать в дождевом облаке, я однажды смотрел передачу про осадки из вещей, самолётов, людей или животных. В салоне автобуса очень жарко, водитель без футболки, зато в солнцезащитных очках, хоть ночь на дворе.

Двери скрипят, и прежде чем они до конца открылись мы окончательно остановились. Над выходом мерцает желтая лампочка в форме квадрата с маленькими зелёными буквами, правда, почти полностью выпавшими и стеревшимся, так что разобрать фразу, которая тут была, уже невозможно никак. На трёх неудобных, коротких ступеньках вниз лежат пластмассовые подкладки, и каждый шаг раздаётся со специфическим раздражающим шорохом. Наконец, ветер обвивает мою голову щекочет лицо, от удовольствия я закрываю глаза, чуть не упав на землю, когда запутался в собственных ногах. Первое, что кидается в глаза на этой моей конечной остановке это отсутствие примет, сообщающих что это и есть маршрутная остановка. Людей тут пока и не должно быть, скамейки кто-то утащил ещё в прошлом году, с дорожными знаками тоже разобрались, баки укатились на прошлой недели, и мусор валяется везде, куда не ступи, лунный свет отражается в пачках с под сигарет, чипсов и шоколадных обёртках и конфетных фантиках, по типу тех, которые дети собирают. Особо странное освещение идёт от расположившихся недалеко баров и кафе, откуда и доносятся чуть ли не единственные звуки, спасающие это место от полного погружения в гробовую тишину – двигатели маршруток уже затихли. Слышны крики, играющая простая музыка и звон посуды. Бегающ

ие огоньки помогают добраться без затруднений до огромного маячащего надо всем шестнадцати этажного дома в форме полукруга, где многочисленные окна показывают дальнейший путь, находя лучами заросшую и виляющую среди бетонных спортивных площадок тропу, которая ведёт в глубь к пяти хрущёвкам, собственно, и составляющим весь спальный район в этой части города. Там я, собственно, и живу, туда, собственно, и направляюсь, осторожно перешагивая через странного вида кусты, невпопад расставленных неведомой людям рукой по всей и без того грязной улице.

Там, за этими окнами, в стенах большого кольцевого дома из белого кирпича, в котором так хотела давно жить моя мама, у каждого своя жизнь, что, несомненно очень интересно, как на мой взгляд. Там у каждого свои проблемы и своё счастье, каждый чем-то занимается и о чём-то думает. Именно моя мама впервые мне об этом сказала, мне было тогда пять лет, мы ходили гулять перед сном весенними вечерами. Она держала меня за руку и задумчиво глядела по сторонам, чуть улыбаясь всем этим людям за стёклами. Отсюда, издалека, их лица нельзя было разглядеть, и мне нравилось это ещё больше. Сейчас же там никого нет, одинокие комнаты кое-где пылают висящими на белоснежных потолках люстрами и спрятанными в углах телевизорами – это можно увидеть каждому прохожему. Но не людей или что-нибудь ещё, поле зрения как бы специально соорудило границу, которую можно переступить лишь с позволения тех самых лиц в окнах. По пути мне встречается лишь охранник подъезда, морщинистый старик, который выволок на улицу стул, подпёр им дверь и уселся на него, водрузив на нос толстые очки для чтения спортивного еженедельника; и группа малолеток, распивающих пиво в полупрозрачных стеклянных бутылках. Они сидели на поваленном ещё зимой ветром дереве, звонко смеялись и что-то громко обсуждали, с присущей нетрезвым манерой разговора. Из подростков на меня никто не обратил внимание, за исключением одной девицы, сидящей на коленях у своего кавалера. Она мельком взглянула на меня, когда делала очередной глоток, обхватив розовыми губками гладкое тёмное горлышко. В остальном я остался вне интересов молодой компании, поэтому я рассматривал их, а не они меня. Сложно видеть все детали, когда делаешь каждый шаг под присмотром сразу нескольких человек, а когда не смотрят, можешь изучать спокойно сам, не боясь встретиться глазами. Да и, ко всему прочему, так люди в более реальной обстановке, они такие, какие есть, что предаёт им ещё больше шарма и симпатии.

Когда я открывал дверь, когда поворачивал ключ в замочной скважине, тогда я подумал, что мне нечего делать, и неплохо было бы составить карту города. Совершенно глупая и идиотская мысль посетила меня – я помню, как ещё в детстве любил рисовать и всегда захватывался всякими безумными проектами. В конечном итоге я так до конца ничего не заканчивал, оставляя на половине пути картины или скульптуры из пластилина. Если это захватывало меня тогда так, то почему же мне будет неинтересно сейчас? Мне делать нечего, а так сложно отвлечься, и дело не в том, что я могу кинуть всё через пару часов. Это же время я проведу с удовольствием, и это определённо лучше, чем ничего, пустой просмотр телевизора или прослушивание музыки лёжа на кровати с закрытыми глазами.

Я ужасно не люблю лето, когда длится эта продолжительная пауза между учёбой и когда целыми днями не находишь себе место под солнцепёком. Мои родственники переехали группой в другой город, и в данное время я не имею ни малейшего желания ни видеть их, ни говорить с ними, так что и не навещаю их, да и они не торопятся хотя бы позвонить. Самое время, чтобы устроиться на работу в видео прокате, что я и сделал. Семестр уже закончился, но этом магазине праздновали начало каникул только сейчас, всеми работниками. Мне, как новичку предстояла немаловажная роль выпить пару бутылок, с чем я справился без проблем. По сути, кроме однокашников в лицее и этих людей, с которыми мы сменяемся днями на месте у длинных рядов с дисками и кассетами, у меня, как я уже говорил, нет никого. И в это время, эти ужасные три месяца я остаюсь совершенно один, или почти всегда остаюсь один, не считая встреч на работе, к которым я толком и привыкнуть ещё не успел.

Раньше на пошарпаной и обваливающейся стенке моего подъезда, которая смотрит на двор снаружи, было несчитанное количество объявлений, которые почему то все клеили именно сюда, а не на столбы или деревья, именно на этот тёмный проход, в котором, ко всему прочему, побили лампочку. А сегодня уже пять дней как тут красуется новая надпись, как я слышал из разговоров ребятни, на испанском языке. Буквы ярко оранжевого цвета, большие и сразу же привлекающие взор даже такой чёрной ночью, как эта. Возле был рисунок, менее заметный и поменьше раза в два, означал он какой-то непонятный фрукт, то ли овощ с фиолетовыми листиками. Всё это мне сразу понравилось по непонятным причинам, и выглядело как то освежающе, и я сфотографировал стенку на мобильный, поставив эту картину на заставку. На полу валялось железное перило, ещё с утра прочно стоявшее на коротких деревянных палках у входа.

Соседи у меня спокойные только на двух этажах снизу, а на остальных часто вытворяют непонятно что, слушают громко музыку или роняют особо объемные вещи на пол, или же просто выясняют отношения между собой. Ни с кем из них я за два года жизни тут так и не познакомился, что не странно – наверное, меня все считают слишком замкнутым или чопорным. По правде, меня это мало волнует, я стараюсь об этом не думать. Единственное, о чём я забочусь, это моя новая идея с картой, на которую я возлагаю порядочные надежды хотя бы на следующие двадцать четыре часа.

Я включаю в коридоре свет, но после того, как зажёг лампу на кухне выключаю его. Потом прохожу в комнату и включаю телевизор, бросив пульт на кресло – это стало с некоторых пор традицией для меня. Опять таки, глупо, но я всегда бросаю дистанционку, чтобы она проскользила по сиденью и отскочила от мягкой стенки назад, на середину. По обыкновению на экране засветилось лицо диктора новостей, этот канал чуть ли не единственный который я смотрю, тут только ведущие меняются и события на информационных каналах.

Пока я поднимался по съезжающим из под ног шаткими плитами ступеням, я кое как сообразил в уме план своей будущей работы. Завтра день у меня всё равно свободный, выходить я никуда не собираюсь. Можно посвятить этому избавлению от скуки весь бессмысленный мог досуг. Так вот, для начала я отыщу альбомные листы в шкафу, возьму маркер и цветные карандаши – всё это добро у меня есть, я ещё использую его для заполнения контурных карт по экономике. Затем я сделаю карту из пары листов своего района, потом главной улицы города и прилегающих к ней проспектов и парка, карта моего места работы. А послезавтра, после выходных в первом же киоске достану настоящую карту, которые выпускают для приезжих туристов и гостей, могу изучить ещё что-то, нарисовать порт и вокзал. Все эти мысли меня завлекли и заинтриговали, настроение мгновенно улучшилось, хотя по виду это, скорее всего, незаметно – независимо от настроения я почти никогда не показываю внешне эмоций, почему-то. Наверное, из меня получился бы никакой актёр.

Я беру сигареты, достаю из холодильника пакет яблочного сока и иду в комнату, усаживаясь перед телевизором и раскладываю все принадлежности для составления карты на табуретке.

Как оказалось, я был прав. Это нехитрое занятие мне понравилось, и до пяти часов я рисовал свой район, пока не кинул всё и улёгся, сняв верхнюю одежду, на диван. Еще с час я не смыкал глаз из-за истошно воющих и лающих собак на улице, а перед самым уходом в сон я услышал продолжительное жалобное завывание, за которым, однако, скрывались злые и рычащие звуки. На дворе уже начинало светать, на беззвёздном небе прорезались алые раны и проплывали первые утренние облака нежно белого цвета, синева из ночного тумана виднелась по нескладным краями далёкого и светлеющего с каждой минутой горизонта. Если хорошо приглядеться, можно было рассмотреть там хаотично передвигающиеся в воздухе точки с двумя небольшими лучами, уходящими по бокам, это птицы кружили над землёй, где формально и по всем правилам наступил новый день. Их пение не проступало через, повторюсь, чудовищные вопли ночных охотников за окнами, целых шестьдесят минут не дававших мне покоя, пока усталость наконец не взяла вверх над всеми беспокойными нарушителями тишины окружающего мира.

Проснулся когда солнце уже полностью провалилось в окна и освещало мою скудную комнату, единственную в этой квартире. По полу были раскиданы вещи, на немногочисленной мебели лежали толстые слои пыли, сверкая в лучах непрошенного светила. Стакан с жидкостью упал, маленькая лужица высыхала на синем ковре. Шторы небрежно сдёрнуты набок, полы разложились складками на полу. Пологую атмосферу бардака заканчивали брошенные листы, чертежи с изображёнными на них домами, улицами и заведениями, и работающий телевизор, который я невесть как позабыл выключить ночью.

Я снова переключил на канал новостей, чтобы посмотреть время – часы на стене уже давно не шли, числа зафиксировали время их смерти, а именно половину седьмого. На стеклянной оболочке овального циферблата красовалась небольшая, где-то сантиметров с трёх трещина, разветвлённая ещё на семь крошечных по боках. На самом деле оказалось, что сейчас начало второго, через стенку справа от меня слышались голоса и звон посуда; из крана течёт вода. Люди, по видимому, пообедали уже. Я же переоделся, что не удосужился сделать ещё вчера, и отсыпал себе салата из огромной миски, который мне сделала Аня. Она работает теперь вместе со мной, точнее я теперь работаю вместе с ней. Завтра мне предстоит полностью самостоятельный рабочий день. До этого три дня у меня было что-то похожее на практику, и Аня работала со мной, показывала мне что и как, и как раз приносила нам что-нибудь поесть, так как денег на кафе не было ни у кого. Что говорить, было довольно таки весело, но уже скоро я наконец буду получать первую зарплату, что не может не радовать.

Спокойно поел, чтобы не заляпать мои карты, слушая последнюю информацию про происшествия в стране. Всё оказалось спокойно, и быстро приняв душ я сажусь за работу, и уже через час заканчиваю свой район, дорисовав последним остановку, на которой имел счастье сойти вчера, после чего чудом дойти до своего дома, не упав в кромешной темноте в открытые люки. Потом я принимаюсь за видео прокат и создаю улицу, на которой он располагается, приделав все закоулки и тупики, местонахождение которых мне известно. Появилась первая линия, от верхнего её конца отошла ещё одна, от их общей точки ещё одна, только в другую сторону. От этой, в свою очередь, пошли ещё две направо и налево. Внизу рисую чёрточку, образовывая небольшой треугольник, а завершает композицию окружность сверху и много – много палочек на её поверхности. Их я крашу карандашом в жёлтый, а всё остальное делаю таким же, только наведя оранжевым. Небрежно снизу подписываю тоненькими и нескладными буквами, одна больше другой, "Аня". Аня получилась немного непричёсанной и в уродливой юбке, но ей бы понравилось, наверное. У меня в руках опять оказывается листочек с моим районом, и дорогу к подъезду я начинаю хаотично нагромождать повторяющимися линиями обычной чёрной ручки. По идее, это должно символизировать фонари, которые никто не собирается, кажется, чинить и заменять, тем самым подвергая этот отрезок на съедение темноте. На моём лице улыбка, я делаю лучики с многочисленных окон ресторанов и баров немного длиннее, но так, чтобы их кончики не соприкасались с границами тропинки между баскетбольной площадкой и песочницей, по краям которой разместились крошечные скамейки и столики с покошенными грибочкам, облезающими зелёной скорлупой покраски десятилетней давности. Про себя замечаю, что дети тут неплохо бы смотрелись и быстро исправляю этот недочёт; теперь на жёлтом песке, который я показал многочисленными точками в нужной прямоугольной полости, стоят двое мальчиков с ведёрками и пасочками, и две девочки с куклами в сжавшихся кулачках.

Вскоре мне пришла ещё более удивительная идея, которая на следующий день показалась мне привлекательней и интересней. Я смог составить только план главной улицы города, дальше были лишь наброски – всё из-за незнания своего города. В обеденный перерыв я оставил магазин продавцу с соседнего отдела и решил сходить в торговый центр, специализирующийся на книгах и канцелярских товарах. По ходу я купил себе пару карандашей, цветов которых мне не хватало. Женщина за прилавком, толстенькая и в тонком кружевном платье в горошек? начала внимательно меня рассматривать, пока я упаковывал покупки и выбирал имеющиеся в наличие карты. Как оказалось, у меня не хватило денег даже на самую дешёвую, пришлось ни с чем вернуться назад. Тогда-то я подумал, что не стоит тратиться или же ходить по улицам, зарисовывая всё, в магазине та женщина и так подумала, что я художник. Тогда– то я подумал, что город можно сделать самому.

Самому придумать и разработать чертёж парка, набережной или обычных районов города. Самому выбирать, сколько жилых районов и где же они будут. Самому выбрать границы и дороги, самому придумать деловой район и место развлечений. Это выглядело не просто заманчиво, в горящих лучах летнего солнца, проникающих везде, где только можно, это выглядело потрясающе. С поднятым настроением я направился после окончания рабочего дня, во время которого не смог больше ни о чём думать, прямо домой, стараясь по возможности добраться как можно быстрее.

В завалинах моего единственного шкафа я отыскал старый блокнот, больше походивший на книжку среднего размера. Там имелось несколько записей, сделанных, по-видимому, на лекциях, но занимали они лишь первые четыре страницы, и я без труда их вырвал. Выкидывать, правда, не стал, так как они могли мне ещё понадобиться. В этом детском занятии уходили все плохие мысли, заставляя забыть обо всём, включая причину моего реального безвыходного положения эти месяцы – а именно то, что меня решили отстранить от летней практики.

Короче, я на каждой странице написал наименование каждого района, заведения или же просто места. Ну, типа "Больница", которую я решил сделать только одну. А затем просто клеил туда сложенные альбомные листы с нужной картой. По алфавиту нашёл искомое место, развернул чертёж, и оно у тебя уже перед глазами. По краям я делал различные пометки, вроде "отель через два квартала", и стрелочка, указывающая направление. По идее, дойти куда-то в этом городе, если бы он существовал, было бы не слишком тяжело.

Перед глазами проплывали отделения пожарной части, дома с офисами и даже развлекательный комплекс, в котором я совместил кинотеатр, магазин с дисками, бильярд и боулинг клуб. Также в этом здании я выделил небольшое помещение для игральных автоматов. Дольше всего, наверное, заняло "строительство" поистине громадного торгового центра. Из бумаги я приделал карман к странице книги, и положил туда ещё пять листов – дотошно подробная карта каждого из этажей. Так же мне пришлось поступить ещё примерно над пятнадцатью точками города, одна из которых – городская больница, к которой мне пришлось снова вернуться. На довольно просторной и широкой территории, прилегающей к ней, стоял и четырёхэтажный морг. Отдельно его чертёж я тоже составил. Кроме морозильных камер и комнат персонала там находилась ещё и лаборатория для проведения экспертизы, но так как познания мои в этой области малы, на этом месте я останавливаться уже не стал, так и оставив место в этой комнате пустующим – на самом деле я даже не знал, существуют ли вообще реально такие помещения, и если да, то не был уверен, что именно в морге. Однако выкидывать ошибочный во многих вопросах план этого госпиталя я всё-таки не стал. Возникла проблема с размещением кладбища. В настоящем моём городе их было два, одно в самом центре, а другое далеко за его границей. Я же решил, что вполне хватит и одного, но в пределах досягаемости. Я тщательно разработал транспортный маршрут, стараясь определять автобусные остановки правильно и равномерно, в каждом районе хотя бы по две. Самой высокой точкой оказалась башня небольшой радиостанции, которую мне удалось "поставить" в самом центре парка.

Творческое вдохновение отпустило меня лишь в три ночи, когда я решил продолжить после сна; на работу мне только через два дня. Сверху орали соседи, а за распахнутым настежь окном слышался лай собак, одна из них, как и вчера, длительно завывала. Я выглянул на улицу и рассмотрел недалеко шайку нарушителей спокойствия. Псы столпились кучей на автомобильной стоянке, как раз под слабым светом фонаря, рычали они на мой дом. Немного удивило, что охранник их не прогнал, в его кабинке мерцали огни телевизора и доносились далёкие звуки через открытую дверь, проход которой выходил прямо на неспокойных животных.

Я вернулся назад, подумав что мой город намного лучше того, который вокруг меня, и что я многое отдал бы, чтобы увидеть нависающую над зелёными деревьями парка башню. Перед тем, как лечь, я взял карту моего района и на месте стоянки написал большими буквами карандашом: "ПСАРНЯ".