Рекламist

Как-то раз писателю Шендеровичу позвонил миллионер Брынцалов, и чуть не заплакал:

– Хочу куклу!

– Это невозможно, – ответил Шендерович.

– Плачу миллион долларов!

Шендерович едва трубку не выронил. Потом вещал:

– Если кто-то говорит «не продаюсь» – значит, его просто не покупали!..

…Шеф вернулся с «Каннских львов» и заважничал. В его интонациях появились покровительственные нотки. Вызвав меня в кабинет, заявил:

– Я Абрамовича видел.

– И какой он, чукотский Ленин?

– Пьяный и плачет. Вообразил, что он – Буратино, и никто ему не дает: ни Мальвина, никто…

– А Артемон, – спрашиваю, – дал бы?

– Не издевайтесь. И теперь ему приходится дерево через дупло трахать.

– В принципе, логично…

– А вдруг там белки? Вот он и расстроился…

– Да уж, – говорю, – замах на Шекспира.

– Он подумывает купить футбольный клуб.

– Ему что, «Челси» мало?

– В России, – уточнил Шеф.

– Не разорился бы…

– Ему не грозит. Составьте мне аналитическую записку, как это отразится на его имидже.

– Вообще-то, я не политтехнолог.

Шеф устало опустил взгляд и быстро высморкался, ловко придержав челюсть:

– Это серьезный заказ, большая кампания, все очень дорого. Вы меня понимаете? И еще. – Он перешел на полушепот. – Все сугубо конфиденциально. Вам ясно?

– Куда уж ясней.

– Жду вас завтра в два часа.

Вариантов не было, и я решил напиться. Ну, что я мог сказать про Абрамовича, Березовского, Потанина, и прочую шелупонь? Что нового в Кремле и его окрестностях? Кто победит в кубке «Большого шлема»? И вообще, где находится этот шлем?

На Пятницкой я встретил Ваську Лысакова. Когда-то он неплохо играл на гитаре, чем и нравился. Зарабатывал пением на улицах – словом, жил честно. Года четыре назад сообщил по телефону, что стал подрабатывать журналистикой. Помню, тогда я спросил:

– Охотишься за скандалами?

– Бери выше: на жизнь! – ответил он.

Жаль, что я сразу не поставил на нем крест. И вот вдруг случайно встретил. Васька был щедр. Отреагировал:

– У меня только час и десять баксов.

– А у меня, – говорю, – девятнадцать часов и ни цента.

– До сих пор держишь сбережения в рублях? – удивился он.

– Это рубли сдерживают мои сбережения. Или государство.

– Ты в оппозиции?

– Самому себе.

Я даже не заметил, как мы оказались в ресторане и напились. Возможно, каждый подонок имеет особое чутье. Васька его не имел, но ловко имитировал. Что, должно быть, еще хуже. Ибо спросил:

– Проблемы?

– Да, – говорю, – Абрамович. Мне заказали…

– Убить? Не разыгрывай. Ты близорукий.

– Да не убить. Он клуб купить хочет. А вдруг там белки?

– Какие белки? – допытывался Васька.

И я поведал ему рассказ Шефа, включая историю про футбольный клуб, аналитическую записку, добавив непременное «конфиденциально».

– Гениально! – восхитился Васька. – Конечно, никому!..

– Что посоветуешь? – спросил я.

– Смешай десять процентов пафоса и девяносто – пофигизма. Поройся в интернете. Сравни данные опросов. Иногда цифра спасает слово. Слушай, у меня проблема. Представь: сажусь на горшок, и вдруг начинаю писать пальцем в воздухе. Как думаешь, я – псих?

– Смотря что пишешь.

– Сплошной мат. И еще члены рисую…

– Тогда нормально. Рисовал бы «Девятый вал» – значит, точно псих.

– Ты меня успокоил. Ой, совсем забыл, мне же еще в редакцию надо!

Васька заплатил официанту и убежал. Я медленно встал из-за стола и осторожно направился к выходу, как космонавт в открытый космос. В метро мне стало совсем худо. В ушах гудела подземка, перед глазами вспыхивали разноцветные круги. Вероятно, я напился какой-то гадости. Странно: Ваське хоть бы что, а я мучаюсь…

Добравшись до дома, я лег на диван, пытаясь уснуть. В голове роились неприятные мысли. Мне тридцать пять, у меня актерское образование, так что, вроде бы, не дурак; пятнадцать лет пишу рассказы, которые иногда печатают. У меня нет ни жены, ни детей, ни прочих отягчающих обстоятельств. Девушка Рената, поняв, что я никогда не стану богатой знаменитостью, занялась приезжим гамбургером, убедила его в своей любви и уехала в Гамбург, где, наверное, счастлива. Мои родители живут в Смоленске и не докучают проблемами – им достаточно одного телефонного звонка в месяц. У меня даже есть друзья. Некоторые из них почти выходят за рамки собутыльников. Я нигде не сподличал и никого не предал. Отчего же мои перспективы настолько никчемны, что хочется удавиться? Меня учили, что суицид – страшный грех. Но я не вижу впереди ни маяка на горизонте, ни дороги, ведущей к дому…

Хлопнула входная дверь. Я приподнялся с дивана. В комнату, не разуваясь, вошел Петр. Он был пьяный. Его раскачивало, как отвязанную шлюпку.

– Мне нужно баксов сто, – сказал он. – В долг.

– У меня столько нет.

– У тебя вечно ни хрена нет, – повысил голос Петр. – Я сдал свою хату новому корешу. Даю тебе неделю. Так что ищи другое место. А сколько у тебя есть?

– Полтинник наскребу…

– Ладно, даю десять дней...

Я достал из кошелька пятьдесят долларов, протянул их Петру. Он взял их, скомкал и засунул в карман брюк. Напоследок сказал:

– Не обижайся. Ты и так неплохо пожил…

Наутро я проснулся с дикой головной болью. С трудом заставил себя выпить кофе и сесть за компьютер. Написал что-то несуразное, претендующее на аналитику. В частности, там была фраза: «учитывая тенденциозность освещения в СМИ деятельности г-на Абрамовича, представляется симптоматичным интерес граждан России к его спортивным достижениям». Я даже не стал ее вычеркивать: все равно эта чепуха никому не нужна…

…Шеф навис надо мной как угроза третьей мировой.

– Вы предатель! – Заявил он, едва увидев меня в дверях своего кабинета. – Вы слили информацию в СМИ!

– Что, простите? – Я растерялся.

– Слили, слили! Вы читаете газеты?

– Нет. Предпочитаю туалетную бумагу.

– Он еще и шутит!.. Кто такой Лысаков? Он опубликовал информацию о моем заказчике! Сделка сорвалась. Роман Аркадьевич в шоке! Это вы устроили?

– Я, – говорю, – ничего не подстраивал. Возможно, что-то там сказал… Конечно, Лысаков – сволочь…

– Меня не интересуют ваши оценки! – Заорал Шеф, маша носовым платком, как штандартом. – Вы меня вообще больше не интересуете! Вон из моего офиса! И немедленно!..

Я спустился на первый этаж. Там меня поймал Савка Гельфанд:

– Что случилось? Чего он так орет?

– Меня выгнали.

– Как выгнали?

– Грубо.

– За что?

– За родину, за Абрамовича.

– Что, полностью?

– Спасибо, не частями.

– Не волнуйся, мы все организуем, проводим, как положено.

– Похоже на поминки…

– А ты напейся до беспамятства. Будет что вспомнить…

Я вышел на улицу, ощутив себя дряхлым богатырем на распутье. Слева возвышался Кремль, справа пролегала дорога в никуда, а прямо на меня двигался автомобильный железный поток. Жизнь не кончается выживанием. Последнее – иллюзия. Именно ради ее поддержания мы и творим собственное бессмертие.