Макаров Аркадий. Сборник очерков «Летят утки…».

...Да, было время, и были стихи, и были ночи напролёт за чтением вслух Клычкова. Павла Васильева. Запрещённого тогда Клюева, начинающего Николая Рубцова…

С ума сойти, какие строки! Какая поэзия, какой народный говор! Как мы всем этим восхищались!

Сегодня узкогубый мальчик, ползая козявкой по всемирной паутине, вряд ли знает эти имена: Нарбут, Ксения Некрасова, Михаил Кузмин. Да мало ли кого ещё можно вспомнить, кто не на слуху у сегодняшних тинэйджеров. Вот ведь слово какое! Заграничной чёрной блошкой прыгнуло в наш язык, как будто мы племя пигмеев с побрякушками.

Поэзия, без которой ни одна нация не может осознавать самоё себя, сегодня воспринимается электронными пауками как атавизм, ну, вроде слепой кишки, которую надо ещё в зачаточном состоянии скальпелем вжик! И нету! Что за чудачество писать метафорами да ещё в рифму проклятую? Давай коммерцию! Коммерцию давай!

Становится страшно, что для души в авральной и аварийной России не хватает пространства. Она, эта душа народа задыхается в потаённых углах человеческой психики, не зная востребованности. Нам всё некогда, деньги, деньги-деньги! Мани-мани! От общения с печатной нынешней продукцией остаётся только привкус жжёной ваты. Привкус горечи. А ведь всего лет тридцать назад было совсем другое. Поэзия била из отворённой жилы Кастальского родника ключом…

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «Размышление на тему».

Дни осени бранят обыкновенно…
 В пустых полях не задержаться глазу.
 На тёмных лужах толчея дождя.
 И глохнет слух, и каменеет разум
 В тоске угрюмой нынешнего дня.
 
 Ничто не изменяется на свете.
 Всё та же мгла, всё так же дождь идёт,
 И жалок листьев скорбный хоровод,
 И впереди ничто уже не светит.
 
 Ничто не радует в просторе безнадёжном.
 На всю Россию осень и вода,
 Вода и осень, грязь и бездорожье,
 Да свист острожный ветра в проводах.
 
 Читаю дней бесхитростную повесть:
 Подгнивший войлок сваленных хлебов,
 К земле родной людская нелюбовь,
 Гнетут мой дух, обременяя совесть.
 
 Рождённому под знаком Пятилетки,
 Не мне кричать из приоткрытой клетки
 О равенстве, о братстве, о любви.
 
 За мной грядёт иное поколенье.
 Оно построит нам во искупленье
 На горьком месте Спаса на Крови.
 
 …Не предавайся, милый мой, печали,
 Они стоят за нашими плечами.

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «Песня о старом доме».

…Пасётся конь, звенят его поводья.
 Вчерашний ливень травы зализал.
 Луна ползёт с крутого небосвода,
 Тяжёлая, как поздняя слеза.
 
 Трава к себе неудержимо манит,
 И, спохватившись, перепел кричит.
 Горит костёр. Пасётся конь в тумане,
 А я пасу колхозные бахчи.
 
 Мне было лет без малого десяток.
 А дым пожарищ детство обкорнал…
 Стоял июль. Был год пятидесятый.
 Но, кажется, не кончена война.
 
 Ещё мы ждали без вести пропавших.
 Ещё-то жили мёртвые они…
 И над травою ягодой пропахшей.
 Ещё молчали вечные огни…
 
 Костёрик мой уже нахохлил перья.
 Внизу, в овраге, ручеёк продрог.
 Устало спит притихшая деревня
 На перекрёстке четырёх дорог.
 
 Вот огонёк у сельсовета канул.
 Боюсь я тишь дыханием спугнуть.
 Деревня спит, лохматые туманы
 До подбородка зябко натянув.
 
 Войной ли, громом, словом непотребным
 И ты, рассвет, её не напугай.
 Деревня спит, лицо закинув к небу,
 И снится ей огромный каравай.
 
 Пусть я малец, и толку-то – лишь гонор,
 Но заслонил бы тёплую собой.
 Вот в эту ночь перехватила горло
 Любовь к России – резкая, как боль.
 
 Уж засветлели заводи речные,
 А я стоял, не вытирая щёк.
 И в небе звёзды таяли ночные,
 И, словно голубь, бился родничок.

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «Осень сжалится едва ли».

Не сердись, громыхая посудой.
 Ясен полдень, а день грозовой.
 Покурю молчаливо, покуда
 Жаркий пламень не станет золой.
 
 Всё прощу я, тебе потакая.
 Что слова? Позабуду слова.
 Может быть, напоследок такая
 За окошком цветёт синева.
 
 Отпусти меня в рощу осеннюю,
 Где тебя на руках я носил,
 Где цветы осыпаются семенем
 У подножья безмолвных осин.
 
 Время с веток вчерашние листья
 Отпускает один за другим…
 Недалёко она и не близко,
 Та планета, где был молодым.
 
 Отпусти меня в рощу осеннюю,
 Где привиделась юная ты…
 Не пропали, осыпались семенем
 Тех времён золотые цветы.

Макаров Аркадий. Рассказ «Бабье лето».

После нудных, затяжных дождей, холодных, как стальные лезвия, когда вся надежда на погожие дни уже исчезла, уже народ перетряхнул зимнюю одежду, дожидаясь морозов, уже в батареях отопления весело зажурчало тепло, как природа однажды утром улыбнулась во всю ширь горизонта алой зарёй, и новый день как ни в чём не бывало выкатил над городом шар уже позабытого солнца, разогревая остывший за эти дни воздух.

Снова распахнуты плащи и куртки, развязаны шарфы, снова непокрытую голову овевает по-летнему тёплый ветерок.

Откуда-то, словно из-за пазухи, день высыпал в придорожную давно отцветшую траву бесчисленное количество воробьёв. Они кричат так, словно это вовсе и не спорыш-трава, а настоящее просо.

Слава богу, пришло на короткую побывку бабье лето.

Так бывает в природе, но так может случиться и в человеческой судьбе. Вроде беспросветное существование, вроде и отдушины никакой нет, а, глядишь, и улыбнётся тебе судьба, пошлёт солнечный зайчик, и ты согреешься возле него, оттаяв душой и сердцем.

Извилисты дороги у Господа Бога, но путь его прям.

В этой парадоксальной истине вся жизнь человека, вся его деятельность на этом свете. Недаром говорят: «Что Бог не делает, всё к лучшему!»....

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «Неотвратимо время листопада».

Не вечен я, и мир не вечен.
 Последний круг. Последний шаг…
 Куда? Куда в субботний вечер
 Часы с кукушкою спешат?
 Воды спокойное зерцало,
 Провинциальный вид в окне.
 Звезды мерцанье. Созерцанье
 И конь, стреноженный во мгле.
 Как будто не было прогресса,
 И дни печали далеки,
 И тянет сыростью из леса,
 И вольным духом от реки.
 На ветках белые наливы,
 И сок холодный под корой…
 В косом зачёсе конской гривы
 Играет месяц молодой.
 Пусть вечен мир. Пусть я не вечен.
 Последний круг. Последний шаг.
 Нежданной радости навстречу
 Быть может, ходики спешат.

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «На тамбовском базаре».

Спасибо, милая, что ты на свете есть.
 Хорош сентябрь, да только не зацвесть
 Ни бабочке, ни вербе, ни траве…
 Лишь паутинки тают в синеве,
 Где безрассудной девочкой любим,
 Я возносился, ветреный, как дым.
 
 Наверное, и я был молодым?..
 
 Венок податливый, татарник в чистом поле,
 Мне сладко знать, что я в твоей неволе,
 Как маятник в разбуженных часах,
 Как поцелуй на скомканных устах,
 Как одинокий месяц в небесах.
 
 А ты во мне, любимая, во мне!
 Как солнца луч, расколотый в волне.
 И свет игрив на той волне случайной,
 Как норов твой, весёлый и печальный.
 
 …Вот миг один, – и нет слезы капризней.
 О, Господи! Как жжётся пламень жизни!
 
 Когда уйду… Когда закрою двери,
 Ты не спеши. Я должен быть уверен,
 Что над моей закатною звездою
 Стоит любовь, хранимая тобою.

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «Скупая родина моя…».

И пот, и кровь с тобой перемешались
 В зловещих бликах дальнего огня.
 Тепло ль тебе под чёрной вдовьей шалью
 В сыром ознобе нынешнего дня?
 
 Обнимет кто?.. Кто упадёт на пашню,
 Прижавшись сладко к сердцу твоему?
 Не помня зла, не помня день вчерашний,
 Что был противен сердцу и уму.
 
 Холодный луч поблёскивает сталью.
 Былинка встала, на ветру дрожа.
 Одна на всех под вдовьей, чёрной шалью
 Лежит земля, отвыкшая рожать.
 
 Когда почины разуму на смену
 Пришли для лизоблюда и льстеца,
 И льстец, и лизоблюд сбивали цену
 На сеятеля, пахаря, жнеца.
 
 Прошлись косою и не пощадили,
 Не сжалились, по ямам сволокли.
 А тех, «счастливых», в робы обрядили,
 И захлебнулись гноем Соловки.
 
 Холодный луч, в косматых тучах шаря,
 Достал меня и к борозде приник…
 Прости, земля, коль ты ещё прощаешь
 Убийц и осквернителей своих!

Макаров Аркадий. Сборник рассказов «Такая вот се ля ви… (два рассказа)».

...Холодный дождь стальными жгутами охлёстывает осенние деревья, пытаясь вместе с листьями содрать и кожу, деревья возмущаются, гнутся, шумят, но так и остаются на месте, увязнув в наших русских чернозёмах.

Осень всегда печальна, особенно теперь, под затяжными дождями с ветром, готовым смахнуть всё по своей дороге.

Печалюсь и я...

Печалюсь, что так быстро пролетело чудесное лето с погожими долгими днями, с его теплом и утренней улыбкой зари, что безвозвратно прошла молодость, оставив в сердце досадное чувство – за присущую ей, молодости, бездумность и щедрое растранжиривание времени на пустяки.

Всё вернётся на круги своя, но отпущенное тебе Господом Богом время не возвратится никогда. Эта аксиома всем известна, но верить тому отказывается душа вопреки разуму. Может, действительно, душа вечна и ей, душе моей, всё наперёд известно и определено. Может, потому я с такой жадностью гробил молодые годы на пустяки, на солому дней, сгорающих без следа в закатных небесных кострах.

Только в школьные дни, ясные и чистые, ты полностью ощущаешь радость новизны жизни, которая течёт, как светлый ручеёк из солнечного родничка, чтобы потом прошуметь высокой волной полноводной реки, или захлебнуться, запутавшись в бурьяне стоячей, прокисшей водой, рядом с пустыми, сухими берегами.

Всё ещё впереди, ещё не жжёт сердце горькая щёлочь утрат, и солнце светит только тебе одному...

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «Есть реки малые в России».

Доброе что-то случится.
 Недоброе – перегорит.
 Вечер осенний лучистый
 Над родиной малой стоит.
 
 Русским народом любима
 За тонкую стать и красу,
 Вышла к дороге рябина,
 Кисти держа на весу.
 
 С лета ещё наливалась,
 Только теперь пролилась
 Ягоды спелая малость –
 Самая, самая сласть.
 
 Водонапорная башня.
 Комплекс колхозный вдали…
 Кормилица чёрная пашня,
 Милость родимой земли.
 
 Осени поздней усталость.
 Листьев осыпанных тлен…
 За милость земли и за сладость,
 Что предложу я взамен?

Макаров Аркадий. Повесть «Хочешь, я тебе Москву покажу?».

...Не успел я сдуть желтоватое, кудрявое по краям гранёной кружки пену, как подошла непривычно грустная королева.

– Как ты пьёшь эту гадость? – она взяла из моих рук толстого стекла тяжёлую кружку и выплеснула содержимое в мусорницу, отлитую в виде огромной греческой вазы. – Билетов на Москву нет, – сказала она, вернув порожнюю кружку мне. – Предложила кассирша билет в С.В., а у меня на спальный вагон денег не хватило…

Вот тут-то, наконец, пришло время и мне покрасоваться! Я небрежно вытащил из кармана лохматую пачку:

– Как не хватило? А вот они – хрусты! Пошли за билетом!

У королевы Марго глаза стали большими, и она от неожиданности отпрянула назад:

– Ах ты богатенький Буратино! Банк ограбил?

– Заработал! – сказал я с достоинством. – Пошли!

– А чемоданы?

– Сиди, я сам за билетом схожу!

В кассе народу – никого, и за окошком – тоже никого. Кассирша, освобождённая отсутствием билетов, отошла в неизвестном направлении. Крикнув несколько раз в окошко, я стал ждать. Пока я ждал, у меня созрела здравая мысль: давай, возьму я и себе билет до Москвы. Всё равно сегодня до Бондарей уже не добраться. А ночь до Москвы с Маргаритой в мягком вагоне обеспечена. Завтра я снова до Платоновки доберусь, а там, на попутке, – в Бондари! Всего одна ночь, но какая звёздная!

На доске объявлений цена за билет стояла немалая, но я решил сыграть в купчика...

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «Вкус полыни горький».

Материнских не помня заветов,
 Оглянулся, – цветёт трын-трава!
 На холодное сердце, на ветер
 Я ронял дорогие слова.
 
 Немотой перехвачено горло.
 Всё длиннее годов моих ряд…
 Вон старуха, согнувшись, упёрла
 В сыру-землю безропотный взгляд.
 
 Шапкой Бог с поднебесья ударил,
 Или только почудилось мне?
 Что ты, бабушка, там увидала –
 Под собой на два метра в земле?
 
 – Не глумись, – услыхал,– нечестивец!
 Что ты трогаешь душу мою?
 Тебе жить ещё в мире, счастливец,
 Ну, а я на исходе стою.
 
 Я последний свой срок разменяла,
 Воздала палачу и судье!
 Разменяла свой срок, растеряла,
 Ничего не оставив себе.
 
 Сына взяли Великие Стройки,
 Муж погиб на Великой Войне.
 След ищу я слезы своей горькой
 Под собой на два метра в земле.
 
 …В чистом поле безлюдно и пусто.
 Нету бабки! Вся в землю ушла.
 Лишь под звёздной высокою люстрой
 Тихий звон источает душа.

Макаров Аркадий. Рассказ «Воля».

Жил у нас в Бондарях странный человек по имени Воля. Может, у него кличка такая была – не знаю, но он всегда называл себя «Волей», хотя его неизвестно каких кровей опекунша кликала Валей. Валентин, значит. Так и жили они двое: чужая пожилая женщина, похожая на большую чёрную ворону в своих чудных широких одеяниях и приёмыш – маленький серый воробышек Воля.

Женщина привезла Волю с собой откуда-то со стороны. Говорили, что она, уходя от немецкого злодейства, остановилась у нас в селе, очарованная малыми «карпатскими» горками за тихой речкой с громким названием Большой Ломовис. Откуда такое название для мелководной реки в центре чернозёмного края, никто не знал: местные жители запамятовали, а пришлые и вовсе не интересовались. Речка – она и есть речка. Течёт, и ладно!

Для нас, мальчишек, речка эта была вроде большого океана, вся жизнь проходила на её берегу. Там-то мы и познакомились с Волей.

Распластавшись на горячем песочке, он пространно рассказывал о своей прошлой жизни, о скитаниях по поездам и подвалам на территориях, занятых немцами, о побегах из-под охраны, когда его вместе с евреями вели на расстрел к Бабьему Яру, как он хоронился в придорожной канаве, пока фрицы делали свое дело.

Рассказы его были страшны и живописны так, что и до сих пор вызывают во мне ужас и ненависть к немцам, как к нации каннибалов. Я знаю, что это не так, но ничего не могу с собой поделать – память детства несокрушима...

Макаров Аркадий. Сборник стихотворений «О, колеи холодный глянец!».

Забытый храм, пройдя сквозь беды,
 На пустыре дырой сквозит.
 Там горький след бесовских бдений
 И до сих пор глаза слезит.
 
 Убийца матери-природы,
 Князь гиблой тьмы и скверны князь
 Разрушил каменные своды,
 От Бога ложью заслонясь.
 
 В объятьях тонкой повилики
 Письма старинного клочки,
 И обжигающие лики,
 И неприступные зрачки.
 
 Зигзагом молния сверкая,
 Вонзилась в землю,
 А потом,
 Слова тяжёлые роняя,
 Заговорил угрюмо гром.
 
 И стало сердцу неспокойно.
 Достав до самого плеча.
 Трава выпрастывала корни
 Из-под обломков кирпича.
 
 Не говори, что жизнь сурова,
 Что в мире страшно одному…
 Бог без пристанища и крова
 Идёт по следу твоему.

Макаров Аркадий. Рассказ «Однажды осенью».

...Отсюда, с высоты двадцати метров, громоздкая фигура Фомы казалась приплюснутой, как будто ему откусили ноги. Он что-то говорил подошедшему бригадиру, жестикулируя непропорционально длинными руками.

Сюда слова не долетали, но я знал, что Фома говорит про меня что-то весёлое, потешаясь над своей, как ему казалось, остроумной выдумкой.

С этой высоты, где я теперь стоял, я должен загреметь однозначно, а почему не загремел, Фома так и не понял.

Фомин – Фома, как его называли ребята, – по своей наивности считал меня «придурком», а «придурка» надо было наказать, да так, чтобы потом и следственные органы не догадались, почему это, прораб вдруг сорвался с такой высоты и разбился насмерть.

Падение с этой отметки, да ещё на груду железа, – смертельный случай гарантировало, на что и рассчитывал Фома. Надо сказать, что его выдумка быта изощрённой – если бы я сорвался, то вся вина лежала бы на мне – соскользнулся, и вот он – лови! Но осторожность и отсутствие опыта – налицо, да ещё налицо нарушение техники безопасности. Кто бы стал вникать в детали? Винить рабочего? Такое у нас ранее не наблюдалось.

Как и большинство уголовников, прошедших школу в зонах, Фома был злопамятен, как хорь. Со всегдашней приговоркой, что не школа делает человека человеком, а тюрьма, он был, говоря откровенно, мне неприятен, но – не более того. На меня же он всегда смотрел с ненавистью и затаённой угрозой, стараясь их скрыть за лагерными усмешечками и прибаутками.

Я не знаю, что заставило Фому пойти на эти исчерпывающие меры. Может быть его, приобретённая в лагерях ненависть к удачливым людям (в глубине души я себя как раз и относил к таковым), или ещё что-то такое, чего Фома мне простить не мог. До этого у меня с ним открытой стычки не было. Конечно, я и теперь сделал вид, что ничего в этой игре не понял. Что всё путём! Но у каждого дерева есть свои корни…