Алейникова Виктория. Сборник стихотворений «Семь стихотворений о войне».

Сминая сухоцвет велосипедом,
 жевала сигарету на ходу,
 моргала солнцу, щурилась от света,
 разлившего дисперсию по льду.
 А лёд торчал, как иглы дикобраза,
 и волновался Лахтинский Разлив,
 выхаркивая марта метастазы,
 измученное тело обнажив.
 По снегу шла в кроссовках, утопая
 в грязи солëной, медленных цветах,
 и синим небом возвращались стаи
 больших и малых птиц, и таял страх
 невозвращения тепла, теней и света.
 Осталось только дотянуть до лета.
 Казалось ей, что от её шагов
 проснулись почки, шмель засуетился,
 и, пробираясь шумно меж кустов,
 за ней велосипед еë катился,
 сминая землю, жмурясь от тепла.
 Весна по-настоящему пришла,
 и так хотелось ей ему сказать
 об этом лесе, бабочке и птицах,
 и – говорила, не могла молчать,
 и солнце застывало на ресницах.
 Был соткан лес из воздуха и сказки.
 Срезала вербу, что-то тихо пела,
 идя по лесу,
 а земля белела
 Христовым телом накануне Пасхи.

Алейникова Виктория. Сборник стихотворений «Мосты и маяки».

Мы сидим с тобой у маяка;
 замирает времени река,
 ладожские воды холодны.
 
 Будто с нами не было войны,
 не было работы, новостей,
 навсегда потерянных друзей,
 суеты, сомнений и обид...
 Лишь костёр задумчиво горит.
 
 Тают тучи, солнце высоко,
 я слежу за тихим маяком,
 он молчит, суровый и седой.
 
 Ладога, водою ледяной
 обними мне ноги, унеси
 темноту в серебряной горсти,
 успокой, спаси и сохрани,
 будто существует бог – не мы одни
 
 говорим с тобой у маяка,
 будто смерти нет наверняка.

Алейникова Виктория. Сборник стихотворений «Ёлочные шары».

Так много снега, что нельзя дышать,
 до вёсен не разводятся мосты.
 Внутри мне больше нечего терять,
 в сухом остатке остаёшься – ты.
 
 Распахнутое до костей пальто,
 из-под воротника струится дым,
 и я тебе шепчу стихи Кокто:
 Но что теперь?
 Ты спишь, и я любим.
 
 За бесконечный снег, за тишину,
 за радость необъятную мою,
 встречая тридцать первую весну,
 влюблённая, тебя благодарю.

Алейникова Виктория. Сборник стихотворений «Явь Большой воды».

Мир равнодушен к смерти и любви:
 их воля не нарушит постоянства
 его рассудка, длящего пространство,
 в котором нам не быть.
 
 Мир стал бедней...
 но солнце не погасло,
 земля не пошатнулась под ногами –
 жизнь продолжается, пускай уже не с нами,
 но так прекрасна,
 
 недолговечна так, неутолима,
 что хочется обнять её до хруста,
 наполнить смыслом то, что было пусто,
 и сделать длинной,
 
 и эти годы жизни бесконечной
 раздать с лихвой – на равных – уходящим,
 и не оставив ничего себе,
 беспечно
 жить настоящим.

Алейникова Виктория. Сборник стихотворений «Бог на моей стороне».

Кому же протянуть ладони,
 в которых плещется беда,
 и потушить в груди огонь, и
 отсрочить время –
 как вода,
 сорвавшись в пропасть, канет в Лету,
 так и оно бежит, струясь,
 через подсолнечное лето
 в осеннюю больную грязь.
 Нас скоро выпустят на волю,
 как будто маленьких детей:
 тебе не страшно? Этой боли –
 на всех хватило бы...
 Но те,
 кому протягивал ладони,
 поверх тебя смотрели вдаль.
 В осенних лужах время тонет,
 и очень жаль,
 что мы в квадрате равнодушья,
 а мир – вокруг.
 Мне ничего уже не нужно,
 мой друг.

Алейникова Виктория. Сборник стихотворений «От восток солнца, или История одной девочки».

Восток России, ты подобен чуду!..
 Мечтавшая, ужели наяву
 Амур я видела?
 О, не забуду
 его лица седую синеву!..
 Широк в плечах, стремишься неустанно
 по перекатам снежных позвонков,
 не бережёшь натруженного стана;
 река-распятие, река-любовь.
 Зачем твой путь?
 Кому он втайне дорог?
 Но мне ответом – ветреный февраль;
 и, разведя руками снежный морок,
 я поклонюсь реке:
 Амур, прощай!..

Алейникова Виктория. Очерк «Мои дети».

Каждое утро, ровно в девять ноль-ноль, я осторожно тяну на себя серую дверь, на груди которой приколота табличка: «Отделение патологии новорождённых и недоношенных детей». Тонкий, как кишечник, белёный коридор приводит меня сюда уже третью неделю. За дверью – свой мир, пространство, атмосфера, свой раз и навсегда установленный порядок. Чтобы попасть в отделение, мало быть матерью больного маленького человечка. Необходимо достать результат флюорографии и анализ на дизгруппу.

Минуя стойку охранника, я кручу вертушку на проходной, пересекаю небольшой холл, затем поворачиваю налево, до автомата с безвкусным кофе и кабинетов администрации. Идя мимо них по коридору, упирающемуся в дверь нужного мне отделения, я вижу маленький храм, встроенный в одно из помещений больницы. Ровно через час после моего прихода в нём начинается ежедневная служба. Матери с детьми и без них, пожилые женщины, реже – мужчины: в храме всегда кто-то есть. Я украдкой бросаю взгляд на молодого бородатого священника, стоящего возле иконы Николы Чудотворца. Мне хочется зайти, но неловко и страшно; я торопливо шепчу молитву и прохожу мимо.

За упрямой, не сразу поддающейся мне входной дверью в отделение обнаруживается пятачок: налево – комната отдыха матерей, направо – санитарная комната, прямо – ещё одна дверь, затем ещё одна; и вот за ней-то, пластиковой преградой со встроенным непрозрачным стеклом, живут мои дети...

Алейникова Виктория. Сборник стихотворений «Тем, которые уезжали».

Друзья, не проходите мимо!
 В сиянье зимнего стекла
 циркачка юная Алина
 прядёт цветной узор тепла:
 кружит трапецию метели
 и кувыркается в снегу;
 и от прикосновений тела
 к земле ручьи зимы бегут.
 А из-под грубой зимней кожи,
 как из шагрени – чудеса,
 цветок, на мотылёк похожий,
 вздохнёт, увидя небеса,
 и у танцующей Алины
 из рукавов концертных платьев
 прольются на зимы седины
 даров весенние объятья:
 и птичий гомон, и зелёный
 волшебный шёпот ранних листьев,
 и тонкие рябины кисти,
 и ивы стан, к воде склонённый.
 Алина, радостью даруя,
 Хрустальна, словно тишина…
 Кружит, летает и колдует
 Алина – светлая Весна.

Алейникова Виктория. Рассказ «Понять значит отвергнуть».

...Желая разрядить обстановку, я заговорил о погоде и о том, что побудило меня ехать в Воронеж, давая время моим попутчикам рассмотреть друг друга как следует и оправиться от первого смущения.

Девочка была светловолосая, сероглазая и худая. Одетая очень просто, она то и дело теребила тонкими музыкальными руками край коричневого платья, бросая короткие взгляды на своего спутника.

– Это мой дядя, – наконец молвила она, нервно перебирая потёртые оборки. – Он не очень-то разговорчив, да, дорогой? Его зовут Михаил, дядя Миша. Но вы не смущайтесь, он хороший, хотя любит тишину и смотреть в окно. Можно он будет всё время сидеть у окна?

Девочка заметно нервничала, и мне передалось это волнение. Я замолчал, ощущая неловкость и не зная, как продолжать знакомство со странной парой. Дядя Миша, напротив, был невозмутим. Он водил пальцем по стеклу, не обращая на нас внимания, и был, по-видимому, целиком погружён в свои мысли. Я украдкой разглядывал его.

Мужчина лет пятидесяти, рано постаревший, подурневший от неведомых переживаний, с тусклыми глазами цвета говяжьего студня, с набрякшими веками, с лохматыми чёрными бровями… Верно, дядя Миша когда-то был красивым черноволосым офицером, или исследователем, или писателем: умное, хотя и расплывшееся лицо, густая борода и коротко стриженые усы в равной мере могли принадлежать всем трём профессиям и судьбам. Но было что-то странное в его манере двигаться, в его взгляде, обращённом в пространство за окном, в его летающих по стеклу пальцах… Я не мог тогда знать, что за беда настигла этого, в сущности, ещё не старого человека, но предчувствие недоброго тяжело сдавило мне сердце, и я торопливо отвёл взгляд от дяди Миши, пытаясь оправиться от внезапного волнения...

Алейникова Виктория. Рассказ «Арлет».

...Арлет ничего не сказала; бессилию уже не было места в её душе, и решение пришло мгновенно. Как в страшной сказке, в этом маленьком, грязном, захолустном городке оставалась беспроигрышная в своём успехе профессия – единственная оставшаяся возможность достать денег… и еды.

Она поцеловала детей и отпустила. Взявшись за руки, они отправились в комнату. «Совсем как взрослые; и без единой жалобы», – со страхом подумала Арлет.

Муж у Арлет был первым; и единственным – оттого чисты и непорочны были черты её лица, оттого не расплылась после родов фигура, и нельзя было дать этой девочке её материнского, молодой женщины, настоящего возраста.

Решение, принятое ею, было для неё смертельным; она не продалась бы и самому богу, но с какой-то тупой покорностью вспоминала неохотные рассказы бабушки о войне: мать убила своего ребёнка, потому что не могла накормить, а другая съела, потому что не могла накормиться. Маленькую бабушку и её сестёр с братом прабабка Арлет отдала в детский дом – там всё-таки давали еду; а сама умерла, от голода ли, от отчаянья, от невозможности найти выход?

Лихорадочно одевала Арлет своё лучшее платье – вульгарных у неё не было; красилась торопливо, пытаясь сделать порочным выражение лица; каблуки, кольца, но обручального не оставила дома – надела на цепочку и спрятала на шее, среди густых медовых прядей волос, падавших отчаянно на плечи, спину, грудь...

Алейникова Виктория. Новелла «За сто минут до…».

…– Я не раз был в этих местах, – снова заговорил он легко, но тихо, осторожно перебирая хрусталь слов, чтобы ни одного не обронить, не разбить нечаянно. – Здесь очень спокойно, и душа перестаёт ворочаться там, в груди. Удивительный сосновый лес… А в глубине его есть небольшое озеро, над которым по утрам висят хлопья тумана. Поэтому я и попросил тебя приехать сюда. Пройдёмся?

В знак согласия я наклонила голову, и он увлёк меня за собой в лес, не переставая неторопливо говорить.

– Теперь я люблю быть один. Начал работать по дереву – ну, там всякие незначительные мелочи… Фигурки, шкатулки, иногда – свистульки. Пытался расписывать, но у меня не получилось.

– У тебя полно времени научиться, – вяло отозвалась я, поскучнев. Зачем он мне это рассказывает?

При моих словах он вздрогнул, но быстро справился с собой и указал рукой куда-то вдаль:

– Гляди, гляди, а вот и озеро!

Он сорвался с места и неуклюже бросился вперёд, сминая траву и размахивая руками. На мгновение мне показалось, что это бежит маленький мальчик, толстый и счастливый, и волосы его светлы, а помыслы чисты… Вдалеке действительно что-то блеснуло, и я ускорила шаг, устремляясь вслед за ним.

Озеро было очень спокойным. Вода, густо-синяя под случайными лучами солнца, мерцала в тени, словно волшебный камень из сказок, а на ощупь была мягкой и тёплой. Недалеко от берега колыхались в зеленоватой ряске жёлтые кувшинки; среди них была одна лилия, ослепительно белая. Я восхищённо замерла, и он, почувствовав моё изумление, смущённо улыбнулся и перевёл дух.

Ноги его вдруг задрожали, он тяжело всхлипнул и присел на траву. Я встретилась с его глазами. Как быстро они меняли выражение! Ни следа того, что поразило меня при первых минутах встречи…

Алейникова Виктория. Сборник стихотворений «Чему ты научилась для него?».

Густая ночь встаёт на полигоне,
 и всеобъемлет поле тишина:
 там васильки… а он в пустом вагоне,
 и ощерилось время у окна
 солдатского пространства: без билета
 воздаст дорога каждому тоски…
 Он засыпает потным и одетым,
 во сне перебирая колоски
 ржи златолунной. И в его дремоте
 свободно поле от окопных ран –
 нет полигона, только ночь уводит
 спокойных мыслей в небо караван.
 …А поезд мчит, и гулко стонет ветер,
 перебирая позвоночник шпал.
 Отдать за утро дома всё на свете!..
 Но он за ночь сегодня жизнь отдал.

Алейникова Виктория. Рассказ «Импровизация».

...Было холодно и туманно, но я торопился и совсем не замёрз, хотя дорога была неблизкая, а транспорта на улицах города в такую рань не предвиделось.

Поднимаясь на нужный этаж Сашиного дома, я уже не сомневался в том, что поступаю правильно. Утренний морок ушёл, не оставив и следа: я был уверен в себе и твёрд.

Я ловко отпер деревянную дверь на скрипучих массивных петлях и, лишь оказавшись в узеньком коридоре, запоздало подумал о том, что мне очень повезло: Саша не поменяла замки. Я разулся и прошёл в единственную комнату.

Обстановка неузнаваемо изменилась, словно Саша, расставшись со мной, перекроила по-новому не только жизнь, но и окружающее пространство. Не было больше мягких ковров на полу – вместо них тускло блестел голый деревянный паркет. Люстру Зелёная сняла – теперь стены украшали небольшие светильники. На полу стояли неизвестно кем написанные картины в рамах и пустые холсты. Попрятались в шкафы книги, и на открытых полках и подоконниках стояли разнообразные растения, некоторые из которых завяли. Значит, Саши не было здесь уже давно, отметил про себя я. И вдруг замер посреди комнаты, поражённый...

У меня всегда были проблемы с названием, это для меня мучительно  и сложно. А название к этому рассказу пришло сразу, может быть, еще до  того, как он был написан.  Я долго не могла простить замечательного человека, друга, которому посвящен рассказ, за наши счастливые минуты детства рядом, за то, что его нет больше в моей жизни, но, написав рассказ, освободилась от тяжелого чувства и грустных воспоминаний.. Когда люди научатся прощать, они будут встречать друг друга, а не провожать.

Спасибо большое!