Черепанов Алексей. Сборник миниатюр «Полет без времени».

…Почему Пастернак когда-то сказал эту красивую странную фразу – «Одна из главных задач детства – привлечь к себе любовь пространства»? Оно и так любило нас. Ласковые лучи, снежинки, которые ловишь ртом. Какие еще могут быть задачи у детства? Задачи помельче: непременно наступить в глубокую лужу, внимательно рассмотреть жука-пожарника перед тем, как его раздавить, попрыгать по крышам гаражей, упасть, сидеть с измазанными зеленкой коленками за обеденным столом, довольно крутя головой в ответ на «съешь еще что-нибудь». В детстве мы доверчиво входили в пространство, и опыт потерь был остр, но необиден, а мир учил нас и воспитывал в традиционных для детенышей млекопитающих правилах, с одной лишь поправкой – мы были людьми и помимо инстинктов, впитывали подложку чувственности. Главнейшее ощущение младенчества – совсем не «Я – есть», а «Мир – большой». Это вброс в игру. Став взрослыми, мы осознаем, что все изменилось. Раньше мы входили в пространство, а сейчас это пространство мы несем в себе. Человек стал Вселенной не в момент своего рождения, и даже не в процессе детского накопления впечатлений, а только в тот миг, когда ощутил ностальгию по ушедшему. Констатация «было и этого, жаль, не вернуть» – она и есть момент взросления. Она и есть тот самый момент исчезновения пространства вокруг, ибо оно уже переместилось внутрь…

Черепанов Алексей. Рассказ «Углы обзора».

…Светлоголовый мальчик в светлом костюме, десятый класс. Серьезные глаза, очень озорной, худенький, симпатичный, чистый, начитанный. Обычный ход на выпускном письменном по литературе – выбор свободной темы, сочинение по любимой книге. Любимая книга – «Путешествие дилетантов». Длинное, от души, со всеми запятыми, сочинение, в котором со всех углов обзора рассмотрены все главные герои, оценка «отлично». Книгу прочитал в 15 лет, у отца, когда гостил у него на летних каникулах, проникся, потрясло, и выпросил, чтобы забрать с собой в Пермь. Книжка вся испещрена галочками на полях, огромное количество подчеркнутых строк и целых абзацев, многие мальчик помнит наизусть. Две детали. В конце книги, карандашом, его рукой написано: «вот это любовь!». В конце сочинения он написал – «я хочу, чтобы меня в жизни постигло такое же чувство». Ну и ясно ведь, господа, что это рассвет жизни, и ангелы с чертями не могли остаться равнодушными к желанию, которое, к тому же, было не вполне определенным – раздолье для вариантов трактовки. И мальчику на всю жизнь выпал странный жребий – жребий и Мятлева и Ладимировского сразу…

Черепанов Алексей. Рассказ «Песня зреет».

...Мы во многом повторим то, что было до нас, и не станем новаторами в чувствах. Но уже именно МЫ, мы с тобой, вместе, будем любить, плакать от счастья, каменеть сердцем, ощущать неизбывное эхо далёких трагедий, думать, что обладаем истиной, метаться, изменять мир, гибнуть от тщетности и возрождаться от малейшей возможности предстоящего счастья. Это уже потом, на склоне лет, наше сердце почувствует себя ослабевшим от остроты переживаний и будет биться более равнодушно, просыпаясь к прежней радостной жизни лишь в минуты понимания, что жизнь продолжается усилиями и удачами НАШИХ детей. А сейчас – большинству из нас присуща ясность мысли, весна и свежесть воздуха окружают нас, мы ещё не научены размеренности, невзгоды и неудачи пока не угнетают душу, а возвышают её... мы сознаём свою миссию, мы видим, что постаревший мир глядит сейчас в нашу сторону, мы сознаём, что олицетворяем собой его волю к жизни...

Черепанов Алексей. Мини-повесть «Разговоры с пустотой».

...Ты всегда думал, что пустота – это вакуум, что в ней ничего нет. Это не так. На самом деле Пустота наполнена до отказа самой Пустотой, потому что она материальна. НИЧТО само по себе не может быть угнетающим. Гнетет материализованное НИЧТО…

И, правда, кто придумал рубежи дождя? Кто сможет с достоверностью сказать, где, по какую сторону рубежа находится то, что ищешь? И как понять, что же в действительности ты потерял? Было ли ЗАГАДАННОЕ ТО?

А глупая жизнь меж тем осторожно, но стремительно проскользнула мимо, будто не желая тревожить твою летаргию, не заметив, что эта твоя, с виду перманентная кома может мгновенно прерваться, если немного помочь, толкнуть посильнее в бок или что-то ещё. Тебе позже всегда казалось, что время, уже ушедшее, то время, когда ты ничуть не думал, что наступит момент и ОНА останется в растворившемся прошлом навсегда – что это время было наполнено до отказа. До отказа кого-то сверху, произнесшего слово «стоп» – но не потому что хватит, а лишь чтобы уберечь мир от лопанья. Чем наполнено? Всеми теми эманациями, особой атмосферой и удивительным по силе лирическим настроением, всем, что чудилось тебе в первом английском романе Набокова. Предметы просвечивали, ты видел все варианты будущего с ошеломительной ясностью, все варианты того будущего, что сейчас. Но отказывался верить в это.

Куда, куда же, Боже мой, во что вложить мысли свои? Кто скажет, откроет тайну, как немыми устами высказать? Где примут птицу – бьющуюся песню внутри? Кто поймет её, кто узнает? Прочитают ли в глазах то, что даже в мысль не складывается? Как объяснить себе всё вокруг? А то, что в самом? Кто задумается вместе со мною о небе? Кто песню немую услышит? Уж не ты ли – дальняя, не спрашивающая, не помнящая? Помнящая НЕ ТО?..