Стадлерова Елена. Рассказ «Эпизод гаражной распродажи».

...Храбрая моя Роза сумела соблюсти политес, правдоподобно изобразив радость по поводу того, что гость остаётся на ночь. Впрочем, это было отчасти понятно – не ей сидеть рядом с ним, не ей смотреть в его равнодушное лицо, не ей выдумывать вопросы, на которые он будет отвечать односложное, и которые нельзя не задавать, ибо невыносимо в тишине с таким человеком. Однако выбора у меня не оставалось, и после ужина мы с ним устроились в моём кабинете. Дабы слегка смягчить пытку, я включил проигрыватель и достал бутылку коньяку. У меня было много пластинок и другие напитки, но я не стал задавать ему никаких вопросов – прекрасно понимал, что ответом будет рассеянное: «Что угодно».

Крепкое спиртное, выпитое почти без закуски, слегка затуманило мне голову и облегчило душу. В итоге ситуация вскоре начала казаться мне почти забавной – вокруг бушует ураган жизни, качая людей-деревья, а среди него, словно скала, стоит господин Тимофей Миросин! И мне такого развлекать! Тут же я сообразил, что совсем необязательно задавать ему какие-либо вопросы, можно просто болтать самому. Ему же всё равно!

И я принялся рассказывать ему о том, как мы делали ремонт. Расчёт мой был таков, что история это длинная, и её должно хватить часов до девяти. А там начнутся приготовления ко сну, жена начнёт стелить ему кровать на диване, я – искать пижаму, и в этой суете я забудусь. А к утру он уедет, и мы, скорее всего, никогда уже не встретимся.

Занятый одновременно своими мыслями и рассказом о том, как выстилался пол, я не заметил, что он что-то говорит.

– ...странной...

– А? – я ухмыльнулся, перед моими глазами плавал оранжевый коньячный туман. – Вы что-то сказали?

– Я сказал, что моя манера поведения, видимо, показалась вам странной. Прочие люди не обращали на неё особого внимания, – может, потому, что я не проводил с ними много времени, – а вот вы явно обратили. И если вам любопытно, я мог бы пояснить, что к чему. Это я могу сделать.

Коньячного тумана как не бывало. Я оказался трезв как стёклышко.

– Да! – прошептал я с величайшим облегчением. – Чёрт подери, да! Объясните ради бога, что с вами такое?

Тимофей Меросин улыбнулся холодной снисходительной улыбкой и сказал:

– Дело в том, что у меня нет способности ощущать горе и радость. Я избавился от неё по собственной воле...

Стадлерова Елена. Рассказ «Конец года».

...И за мгновение до того, как я почувствовала, что у меня от обиды щиплет в носу, на стене шевельнулся календарь.

Это был самый обыкновенный календарь за уходящий год, с корзиной, полной васильков, ромашек и прочих полевых цветов. Я им толком не пользовалась – календарь был у меня в мобильнике, и на компьютере был свой календарь, но картинка мне нравилась. Я посмотрела на него пристальнее, однако он замер. Но не успела я счесть, что это, наверное, из-за кондиционера (хотя он дул с самого утра, и на календаре это никак не сказывалось), календарь пошевелился снова. Он стал раскачиваться влево-вправо на старомодной булавке, которой был приколот к стене – неторопливо, словно на качелях.

Постепенно движения календаря стали резче, словно он терял терпение...

Стадлерова Елена. Рассказ «Эксперимент профессора Браудо».

Ирина не увидела, как этот человек подошёл к их калитке. Она даже не услышала его шагов по тротуару, хотя иногда даже из своей спальни слышала, как кто-то проходит мимо их дома. Бывало, когда в каникулы привычка будила её около семи часов, она слышала, как кто-то на улице спешит, собираясь исчезнуть в густом летнем тумане или в синеватых сумерках зимнего утра. И одна счастливая мысль о том, что ей-то никуда не надо, не надо выбираться из кровати, одеваться, застёгивая пуговицы негнущимися пальцами, запихивать в себя кашу и отправляться навстречу школьным испытаниям, тут же усыпляла её. Но тут девочка ничего не услышала, потому что была занята цветами...

Стадлерова Елена. Рассказ «Мечта».

...Все эти мысли ураганом из обрывков цветной бумаги пронеслись по её сознанию, пока Вера вставала и протягивала руку:

– Мистер Бёртон! Какая честь для меня. Хорошо добрались?

– Прекрасно, мисс Соколова (у него получалось «Соклова»), – кивнул Тим Бёртон, крепко пожимая ей руку холодными пальцами. – Простоял минут десять в пробке на 42-й улице, но даже это скорее плюс – было время полюбоваться Нью-Йорком. Он этим вечером просто чудо как хорош.

– О, это я тоже заметила. К счастью, тут есть панорамное окно, так что можете продолжить смотреть.

– Да, правда, – устраиваясь боком к окну, сказал он. – Здорово. Как вы нашли это кафе, мисс Соклова?

– Пожалуйста, просто Вера. В общем, мне...

– Просто Тим, – вставил Тим Бёртон.

– ...его порекомендовал... – Вера слегка запнулась, опустила глаза и договорила: – мой редактор. И, вижу, не зря. Тут можно сидеть и обсуждать всякие дела хоть сутками.

– Это правда. Но прежде чем мы начнём, – режиссёр взъерошил себе волосы тем жестом, который Вера не раз видела в роликах о съёмках его фильмов, – я прошу позволить выразить вам моё глубочайшее восхищение. Скажу вам честно, последний раз я бывал так ошарашен только мюзиклом «Суини Тодд» с Анджелой Лэнсбери.

С этими словами он вытащил из сумки увесистую книгу с тёмно-фиолетовой обложкой, на которой блестящими серебряными буквами было написано: «Ада идёт по потолку».

– Ваша главная героиня умудряется одновременно быть нежной и бесстрашной, она обладает аналитическим умом и в то же время открыта всему новому. Именно поэтому она сумела войти в Инвертированный мир. Вот это название! В нём вся Ада...

Потрясающе! Сколько их, таких, на "одноклассниках", что строчат ответки камням-русофобам. Я их, к счастью, лично не наблюдаю (быстро бы нервы сдали) но тут помогает Денис Чужой. Которые, даже если им отключат электричество и воду, будут хвалиться смекалочкой и утверждать что "этот народ не победить". Вот нехорошо над другими приосаниваться, но трудно этого не делать в таких ситуациях, когда пенсионный возраст, поправки, блокировки и другие радости жизни. И всё же приятно, что у вас настоящей злобы в рассказе нет,а  так, добродушная насмешка. Это хорошо. Не напишете ли ещё что-нибудь про Гертруду? Как она пошла на митинг за омон болеть, например.

Рассказ, я бы сказала, вышел не совсем удачный, потому что заложенная в нём идея - как минимум для  жуткой повести о том, как лудопат разрушает свою жизнь и семью. И о том, что его в итоге спасает - смерть родителей. А это скорее похоже на писательский набросок с обозначением идей, линий и т.д. Но это тоже дорогого стоит. Кстати, вам совет - не ставьте три восклицательных знака подряд. Так просто не стоит делать. В крайнем случае два.

     Странное дело - я вспомнил этот рассказ сразу же, просто вроде давненько я его читал. А вышел он только сейчас...
     Или память мне изменяет, на трезвую голову...

Да нет, читать его вы не могли - я недавно его написала, да и в сеть не выкладывала... Другое дело, что он не больно-то оригинальный; должен отзываться Стивеном Кингом как минимум.

Спасибо за заметку на очень интересную тему - потому что я до того не видела, чтобы люди рассуждали о полных собраниях сочинений (ну или текстов). Если бы мне предложили что-то такое написать, у меня бы, думаю, получился лирический очерк о том, как удобно иметь в одном месте все сочинения (тексты) автора, как хорошо они вместе смотрятся на полке, и как приятно ими владеть. А вы вот проявили оригинальность - покритиковали их! Сказав, что большая часть материала в ПСС не стоят никакого внимания, ибо выбор всё больше, а времени всё меньше, и нечего тратить его на записки вроде "Забери у портнихи моё пальто с бобровым воротником, деньги в третьем ящике".
С тем, что подобное - не литература, а именно тексты, согласиться можно.  Но вряд ли можно согласиться с тем, что они совсем не важны и читать их, в общем, смысла нет. Как правило, ПСС принадлежат значительным авторам. А значительные авторы замечательны, как правило, не только как писатели, но и как люди. Интересен их образ мыслей, повседневная жизнь, в том числе и те самые записки о пальто. Очень часто события из их повседневности связаны с их творчеством, и эти связи очень интересно отслеживать. А черновики в данном случае вообще жизненно важны.
Да, когда издается ПСС, неважно, чьё - писателя, деятеля, или ещё кого-то - материалы всё-таки проходят сквозь сито, что важнее, информативнее - публикуется, а что не так уж и важно - отправляется назад в архив. Деревья-то тоже жалко. 
И кстати, там ещё в начале опечатка:  "жил не раннее 18 в", а надо "ранее".

Стадлерова Елена. Рассказ «Самый счастливый человек на свете».

Стук раздался как раз в тот момент, когда Уно собирался пригубить своё пиво. Но напугал стук мужчину отнюдь не поэтому. В Уно словно бы пророчески дрогнула какая-то косточка – что-то сейчас будет.

Уно всё же сделал из банки глоток – дешёвка, «Будвайзер», но для таких жарких дней в самый раз – и подошёл к белой дощатой двери. Перед тем, как открыть, он зачем-то оглянулся и посмотрел в глубь дома.

С порога, где лежал коврик с надписью «Welcome» (причём слово было написано с ошибкой – «Welkome», оправдывая почти оторванный ярлычок «Made in Taiwan») был виден почти весь дом. Кухня, вымощенная белой керамической плиткой, на деревянном столе – тарелка из-под яичницы, в жёлтых пятнах от жира, закрытые шкафчики, раковина, этажерка с ящиками. Лестница наверх, к спальням Эшли и Элис и их с Кендрой. Арка в гостиную, где у стены стоит пухлый от набивки диван и два необыкновенно уродливых, но очень уютных кресла. На тумбочке возле телевизора – тонкая коричневая ваза, в которой стоят две сухие камышины, на открытых полках – книги, Стивен Кинг, Джон Апдайк, детективы в мягких обложках, довольно много классики и стопки «литературных месячников» (или, как их называла языкастая Эшли, «литературные месячные»), в которых печатали классные рассказы и аппетитные подборки вроде «Десять книг для дождливых дней». Всё такое мирное, нежится на обжигающем июльском солнце, и только пылинки пляшут в его канареечно-ярких лучах. И тихо, тихо гудит морозильник у стены. Да, бывают дома и посолиднее, но Уно нравился этот.

– Кто там? – спросил он наконец тихо и неохотно.

– Свои! – громко и весело отозвался незнакомый голос...