следующая тема »

[Ицхак Скородинский]

Каждому по Титанику

 
Наткнулся недавно на видео акватории стоянки яхт для самых, самых…
На самом из лазурных берегов нашей планеты.
Яхты Абрамовича там, почему-то, не было, но…
 
Поразительно!!!
 
Они и вправду становятся всё длиннее и толще.
В связи с этим у меня проклюнулось предложение…
А давайте скинемся из наших последних, предкризисных, кто копейку, кто грушик, кто цент, а некоторые, так и швейцарский франк и купим каждому миллиардеру по Титанику…

Эта миниатюра была распечатана в Сети некоторое количество времени тому и взад... И вот,
свершилось.
    Второй Титаник в прожекте. И что примечательно, один из австралийских буржуинов будет строить его на свои, кровные. Так что, и скидываться не придётся.
Осталось отбуксировать по его курсу подходящий айсберг, и готово!
Или, для смеха, предложить зажравшемуся, разогнаться на полный вперёд и врезаться в Антарктиду.

[Альбина]

Спрашивается, а зачем бедному люду скидываться на какие-то "Титаники"? Что этим можно доказать? Ну, потонул некогда знаменитый "Титаник" вместе со сливками общества, с богатеями на борту и что? Их стало после этого меньше? На место ушедших придут десятки других. Такова жизнь. Таковы ее законы. Выживают сильнейшие.

[Ицхак Скородинский]

Но... Можно притвориться мёртвым...

Скользя по завязям стиха

Соблазна блазєнь,
от озноба,
вселенского,
очнувшись ночью…
Впопыхах.
Я, чудик-нудник, вертопрах, рукою сонною хватаю, перо, и сам не понимая, о чём…
Не размыкая век…
Скольжу по завязям стиха, проваливаясь в бездну смыслов…
И сна…

А утром, горький хлеб жуя, наткнувшись взглядом, багровею.
Да неужели ж, …это
я-а-а-а?!

[Ицхак Скородинский]

А вірш цей і зовсім, ось, …стих


А вірш цей –
тихіше,
тихіше,
а потім
і зовсім, ось,

…стих.

Хитруванич…

Очі примружив,
мов бегемот,
та котиком
муркає,
муркає,
муркає,

що…

Без їжі розуму
сенсу немає
і тому…

Ти серце її не замай, бо немає
такої,
такої,
такої для тебе…

Якої у мріях собі змалював ти…

Пентюха їжачий, блошачий, бісячий, дрімучий, по волі своїй умираючий, в дур день…

Гороб’якою скорчившись
спи
на печі, 

…дідуган.

[Ицхак Скородинский]

О Владимире Тенеткове
Что он чувствовал, возвращаясь из обычной погоды Большого Туманова в замяти Замятино под совершенно бессмысленный свет размазанных по небу звёзд? Понимал, как поэтичны  названия места, где он прожил жизнь? Вот, его стихи
Про надежду

Помогает нам Надежда
Смысл в безверье обрести.
И ученый, и невежда –
Все у Господа в горсти.

Вообще, от первых воев на луну и обожествления светил, до самых, самых изощрённых проявлений человеческого разума, русской поэтической мысли, довольно короткий срок.

И гоняет судьба нас по белому свету,
Как гоняют ветра облака в никуда.
Никогда не приму я позицию эту,
Лучше птицей в саду упаду навсегда.
А наступит весна,
Под метелью черёмух
Будут снова свистеть по ночам соловьи.
Все дороги ведут нас к родимому дому,
Потому что стоит он на нашей любви.

И всего лишь одно историческое мгновение, когда предсмертная мгла застилает глаза равнодушной природе и визжит коса бесносой над теми, кто так и не словился в нашу виртуальную Сеть.
И остаётся только несколько строк в одной из Правд, арзамасской, да и то до тех
пор, пока ещё ссылка не становится – без права переписки…

Одинокая птица заблудилась в тумане
И под всполох рябин опустилась в мой сад.
Так порою и мы устаём за делами,
И не видим какой на земле листопад.

 

http://www.a-pravda.ru/publication/pub_more/626-vsja-nasha-zhizn-kak-poezd-skoryjj-kak.html

[Ицхак Скородинский]

Бедный, бедный мой гений

Сегодня утром, находясь ещё и ещё в сладком таком …полусне, я вдруг заплакал крупными и …крокодиловыми слезами.
…Сначала, даже и не понял почему.
Осознание пришло потом, когда окончательно пришёл в себя и…
Пронзило!!!
Бедный мой, бедный, солнышко наше всеобъемлющее, милый мой, Александр Сергеевич! Ну, не знал он, не знал и, к тому же, даже и предположить не мог, что в русской поэзии НЕЛЬЗЯ применять глагольные рифмы…
И если кто и посмел, то такого, тут же, на этом самом месте, к ногтю, и… За-дери-банят, разнесут в клочья, подвергнув всеобщему и полному осмеянию и остракизму…
Бедный, бедный мой гений!
Ну, как же это случилось, что…
Не знал он…
Не знал.
Не знал!

Что?!!! 

 
“Что чувства добрые я лирой пробуждал…

…И милость к падшим призывал.”

А.С.Пушкин

[Ицхак Скородинский]

Снег во сне. Пред чудом Рождества

Снег во сне,
гадаю где я,
строки зимние
кружат,
завиваясь
в тропы мги.
И клубами,
в подсознанье,
раздувают
мыслей чадных
золотые
вихорки,
белопеннобеспощадным
светом в ясли
пробиваясь,
освещая светлый лик,
лик младенческий
легенды,
гения для всех людей,
и безгрешного ессея.

Понимаю…

Что?

ЧТО
КАЖДЫЙ,
КАЖДЫЙ БЫЛ ТАКИМ
ВНАЧАЛЕ!

А теперь…
По крестным тропкам,
смертным кручам снеговым,
пробираясь к смыслу жизни,
Я,
грешивший день и ночь,
греюсь у костра надежды…

Размечтался,
что
чудь в чудь,
или даже в грудь кольём,
сбудется мечта поэта.

Напишу…

Но!!!

Залил лёд
пыхсли жаркие мои…
Кончено…
Всё – набело.

Выдрано и утекло,
цветоложью
в млеющую Лету.

[/color][/size][/size][/size][/size][/size]

[Ицхак Скородинский]

Кто, кого и …как?

Так, кто, кого и, самое главное, как…
Не подумайте чего, я о том, каккогоикто читает стихи, а иногда даже и прозу, в Рунете.
И тут, незамедлительно, возникает виртуальный образ замурзанных бабок-ёжек, с веслом для академической гребли в лапах, что не так уж и существенно, но…
Обязательно чтоб, в советских ещё, глянцевых чёрных БОТАХ, которыми они притаптывают и оттаптывают, а иногда даже затаптывают статистику наших страниц.
Причём, проникают в души наши исключительно через чёрные дыры литературных сайтов под названием – теги… И ведут там себя, как форменные …печенеги на крутых на троянских конях.
Ну, да, бог с ними, в конце всех концов, эти роботизированные сущности потому и живы, “что это кому-нибудь нужно”.
А, вот, как нас читают наши неизвестные и независимые, а к тому же до дрожи желанные наши читатели, самый для меня (и надеюсь не только) живо и трепещущий вопрос вопросов…
Я полагаю, что это происходит большей частью …или вдоль, или впоперёк.
И когда, затаив дыхание, один из миллионов нас, нажимает заветное Ctrl V и очередная птичка его сердца вылетает в первый раз из гнезда, тут всё и свершается по воле фатума, управляющего и направляющего будущее наше.
В первом случае, толпа поклонников, а иногда даже и поклонниц, налетает на давно жданное проявление чувств любимого автора, они читают, читают, читают (минут двадцать), потом некоторые из них пишут восторженные и умопомешательные отклики, и…
Всё и навсегда успокаивается…
А бывает и так, проскользнёт незаметно какая-нибудь дива на страницу, задохнётся от счастья, что – моё, и давай читать всё, что ты впечатал за свою несознательную жизнь в Сети. Читает, читает, читает, а потом… Так же, тихохонько исчезает. Без следа…
Почему так происходит, я не знаю…
Вы спросите, а как ЭТО происходит с опусами гениев?
Тут всё просто, от Александра Сергеевича, до Сергея Александровича и далее, далее и везде, на их необозримых небесных полях, читают, еще как, и …тоже.
Советским квадратно-гнездовым способом. Но, этот квас, к сожалению, не про нас.         
 

 

[Ицхак Скородинский]

Неискушённая и надкушенное

Сразу предупреждаю…
Это моя, личная версия изгнания перволюдей из Эдема…
Итак, всё это было, клянусь своей почти семидесятилетней красотой и осознанием истинного атеиста. И змий и древо познания.
И бог…
А что?!
Это яйцеголовые фарисеи всего нашего глобализированного мира, те, что объединились и правят нашей планетой, ВМЕСТО ПРОЛЕТАРИЕВ, с пеной у рта доказывают, что мы, атеисты, утверждаем, что бога нет.
Как это нет, когда миллиарды людей несут его в своих сердцах и душах. Придумали и несут. А он их с момента пробуждения и до отхода ко сну уговаривает, что это – ХОРОШО!
Так, а что там у нас дальше, по теме-то…
Ева и вправду надкусила яблоко. Но вкус его…
Кисло-горький. И не прожевать! Тогда она хитренько так, глянула вправо-влево, и позвала Адама. И ничего она его не уговаривала, а приказала:
- Ешь!
И он тут же…
Отхватил кусище, примерно, как на изображении из Эппл. И в отличие от своей лучшей половины, честно попытался все эти познания тут же, на месте, прожевать и проглотить. В надежде на то, что ему тут же и на этом самом месте смастерится какой-нибудь их айпэдов.
И тоже…
Выплюнул.
Вот, тут и вмешался Всевышний. Ну, как он мог пережить такое оскорбление и надругательство над своим любимейшим прожектом, ведь, сколько бессонных ночей провёл, создавая древо и змея этого проклятого, сколько ангеловидных психологов настругал, чтоб написали ему в двоичном коде программу, нашего с вами, соблазнения, как надеялся, что ПРОЖУЮТ…
И…
Изгнал!
Но это, скажем так, не очень чтоб и правда, что прародители наши, уж очень сильно опечалились. Прикрылись фиговыми листочками, сорвали по лавровой веточке, отмахиваться от ос и комаров, просочившихся к тому времени за пределы райского сада, взялись за ручки и ушли…
Напевая…
- И на Марсе будут яблони цвести!!!

[Ицхак Скородинский]

Пять миллиардов глоток

Как доживешь
до кода
оппу!
пений,
и запоешь,
что
прожил
жизнь
страдая…

И
мучился
напрасно…

А любовь…

Платком
взмахнув,
сошла на повороте…

ОГЛЯНИСЬ!

Пять миллиардов
глоток
тянут
эту
песню…

Навроде бурлаков на Волге.
 

[Ицхак Скородинский]

И падёт звезда…

А ведь прошла уже бездна лет с тех пор, как я прочитал в романе самого моего хорошего, под названием “Блуждающие звезды” такое...
“Стану я выдумывать на вербе груши…”
Сначала, я эти слова запомнил на всю свою разнелепейшую жизнь, а…
Потом и как-то нечаянно, забылось всё это. Но…
Совсем недавно, отравленный экспотенциальным угасанием всего сущего понял, что живу в мире, где скорпиона самым генетическим образом скрестили с помидором, и что совсем уж несуразно, я это юдо-чудо ем, не присаливая, так как мне еще, к тому же, внушили, что простая каменная соль крайне вредна для моего драгоценного здоровья.
Ой, куда это я?!
А всё туда же, во времена, когда во всём был железом бетонированный порядок и никаких груш, даже боксёрских, на вербе не росло.
И если ты написал что-нибудь, этакое, пусть даже и в рифму, то прорваться к читателю ты мог только и только гипотетически, причём прокрустовых лож, сердечной лжи и гендерных извращений в этом процессе было немеряно…
А тут…
Рунет! Свобода, равенство и где-то даже, пусть и иллюзорное, братство!
И наплевать, что для того, чтобы получить вольную для безграничного впечатывания своих впечатлений нам, старателям, пришлось-таки подписать огромную простыню требований от владельцев медиазаводов, виртшахт и охолденевших пароходов, это всё забывается в тот самый миг, когда…
Без вседержительного разрешения вредных тёток из журнала Знамя и даже без барственного соизволения бородатого мужика из когда-то любимой всеми Литгазеты, мы, в мановение ока, получили возможность собственноручно впечатать свои опусы в Сеть, и…
Тут же, на этом самом месте …ЧИТАЮТ!!!
Год, два, да, десять уже!
Сотни, тысячи, а если немного повезёт, то и миллионы раз тюкнут по твоим соотворениям, прочтут и …уйдут в своё, захвативши в ёкнувшее сердце хотя бы одну строку…
И всё…
Одномоментно…
Ведь, всё равно, мы для них, всего-то, падающие звёзды, красиво так сгорающие в жлобской атмосфере попастых культуристов-конфессионистов и прочих неистовств, так и не достигнув океанов жизни планеты Земля.
И падёт звезда, а девочка, наблюдающая несколько минут её полёт, так и не успеет загадать что-то самое, самое сокровенное, для сохранения души своей…     
   

[Ицхак Скородинский]

Если на стене висит ружьё

Современный мир пришёл к тому, что...
Если на стене висит ружьё, то эта стена должна обязательно рухнуть...

[Ицхак Скородинский]

Лучше поздно, чем после смерти

Только, только попавши в рунетовские поэтические сети, мне так закортело написать заметку поэткорра о вечере, в какой-то степени определившем мою теперешнюю жизнь.
Вот она…

  Студия Левина
 
  Я хотел бы рассказать один эпизод из далёкого литературного прошлого моего города - Харькова. На литстудии, которой руководил Роман Александрович Левин, было много молодых и безаппеляционных поэтов, и наш мудрый руководитель преподал нам урок. Он спросил нас, как мы относимся к творчеству Николая Тихонова. Мы заорали, что-то непотребное, хором и громко. Тогда он открыл какую-то старинную, как нам тогда казалось, книгу, а это было прижизненная книжка классика, которая в советское время не переиздавалась, и произнёс то, что отозвалось потом во всей моей судьбе. "Мы разучились нищим подавать". И читал целый вечер. Под гробовую тишину.
  О том, что произошло тогда с нами, каждый из зашедших на эту тему, много лет спустя прочитал в книжке одного из этих самых братьев, помните сцену прихода туда Тихонова. И Левин предвосхитил описание этой сцены слово в слово.

Этот опус, почему-то, и моими стараниями, и сам собой, распространился по Рунету, а мне стали приходить письма с комментами,  просьбами, требованиями, что, мол, не читали, и вообще…
Который из братьев это всё описал.
А я, единственное, что помнил, огромный зал библиотеки Короленко, книга, и оторопь от прочитанного.
В Инете, я, как не старался, ничего не нашёл. Зато ещё раз прочитал всё, что тогда было впечатано электронной методой из Каверина и прочих братьев и …сестёр.
Начал приставать к литературовьедам, но…
Указывали то на одного, то на третьего. И ничего определённого.
Но, лучше поздно, чем в могиле.
Нашёл!

Геннадий Прашкевич Самые знаменитые поэты России. Николай Семёнович Тихонов


«В ту субботу, – вспоминал „серапион“ Каверин, – к нам пришел рыжевато-белокурый солдат-кавалерист в длинной, сильно потертой шинели, с красно кирпичным лицом, выше среднего роста, костлявый, решительный и одновременно застенчивый. Он был так худ, что казался вогнутым, острые плечи готовы были разорвать гимнастерку. Но это была худоба молодого, крепкого, очень здорового человека. Его встретили радушно. Он улыбнулся, и оказалось, что один из передних зубов у него выщерблен или полусломан. Кажется, уже и тогда он курил трубку. Щеки у него были ввалившиеся, но тоже молодо, твердо. Его усадили за стол, он положил перед собой рукопись и стал читать – глуховатым голосом, быстро. Его попросили читать медленнее. Как будто очнувшись, он поднял взволнованные глаза и повиновался – впрочем, на три-четыре минуты… Впервые нам предстояло общее решение… Объединившиеся, не раз собиравшиеся, связанные быстро укреплявшимися отношениями, мы должны были оценить рассказ и сказать автору – принимаем мы его в орден „Серапионовы братья“ или не принимаем. Не было ни устава, ни рекомендаций, ни предварительных условий, которые показались бы нам смешными. Решение надо было принять, следуя нигде не записанному закону. Этот закон состоял из двух естественно скрестившихся начал – литературного вкуса и чувства ответственности. Первое непосредственно относилось к рассказу. Второе – и к автору и к рассказу…
Солдат (перешептываясь, мы выяснили, что он не просто кавалерист, но еще и гусар) читал долго, и мы слушали его терпеливо: если Горький упрекал себя в длиннотах, они простительны и гусару. Однако, когда он перевалил за середину, его перестали слушать… Вежливо, в слегка поучительном тоне Груздев выразил общее впечатление: не удалось то и это. Могло бы удаться, но тоже не удалось это и то. Мы единодушно присоединились. Кавалерист слушал внимательно, но с несколько странным выражением, судя по которому можно было, пожалуй, предположить, что у него добрая сотня таких рассказов. Потом сказал чуть дрогнувшим голосом: «Я еще пишу стихи». Слушать еще и стихи после длинного, скучного рассказа? Но делать было нечего: мы что-то вежливо промычали. Из заднего кармана брюк он вытащил нечто вроде самодельно переплетенной узкой тетрадки. Раскрыл ее – и стал читать наизусть. Не только я, все вздрогнули. В комнату, где одни жалели о потерянном вечере, другие занимались флиртом, внезапно ворвалась поэзия, заряженная током высокого напряжения. Слова, которые только что плелись, лениво отталкиваясь друг от друга, двинулись вперед упруго и строго. Все преобразилось, оживилось, заиграло. Неузнаваемо преобразился и сам кавалерист, выпрямившийся и подавшийся вперед так, что под ним даже затрещало стащенное из елисеевской столовой старинное полукресло. Это было так, как будто, взмахнув шашкой и пришпорив коня, он стремительно атаковал свою неудачу. Каждой строкой он загонял ее в угол, в темноту, в табачный дым, медленно выползавший через полуоткрытую дверь. Лицо его стало упрямым, почти злым. Мне показалось даже, что раза два он лязгнул зубами. Но иногда оно смягчалось, светлело. «Мы разучились нищим подавать, дышать над морем высотой соленой, встречать зарю и в лавках покупать за медный мусор золото лимонов…» – Еще! – требовали мы. – Еще! – И Тихонов – это был он – читал и читал…»

После слов этих всех…

А ведь мы, действительно, разучились… Это я о золоте лимонов.

[Ицхак Скородинский]

Дыши мирно

Дыши тихо, не попадёшься лиху, будь смирным и доживёшь ты мирно, до самой своей до смерти...

[Ицхак Скородинский]

Стрепета спугнув, провожать его взглядом, покрываясь гусиною кожей от безбрежности почти что чеховской…  Израильской степи!