...– Разболтались они на лестнице. Соседка шпильку и пусти: сладко жить стала, не знамо только, с какого доходу. И здесь героиня моя взрывается. Она выдаёт вдруг монолог столь вдохновенный, что никогда не удавался ей на сцене. И говорит она такое, что тётя с ужасом пытается её остановить. Но безуспешно.
– Конечно. Несчастная женщина, сорвавшись, выдаёт всё, на душе накипевшее. (всхлипнув, сморкается). Патетично, однако.
– Дня через три её забирают. Ночью, как водится.
– О й-йэсс!!
– Перед отправкой по этапу успевает свидеться с тётей, указать потайное место, где припрятаны главные ценности.
– Однако… для идеалистки довольно практично.
– Скоро всё разъяснится. В лагере молится по ночам, долго и жарко.
– Оно конечно.
– О Берии.
– Это то есть… Ах да, ну конечно! Этак в духе всепрощения. Не ведает Лаврентий, что творит. Впрочем, это христианство. Разве ж она по этой линии…
– Говорю же, обождите, скоро всё разъяснится. Сталин ложится в гроб. Берию начиняют свинцом. Героиня нашей повести горько плачет за проволокой.
– Всё простила… Какая душа.
– Реабилитация. Очутившись на свободе, она…
– Идёт в монастырь.
– Очутившись на свободе…
– Медитирует.
– Очутившись…
– Едет на могилу Берии, поплевать.
– Да по-го-ди-те же вы!!
– Ну хорошо.
– Очутившись на свободе, едет она в Москву, в эту самую квартиру, хватает швабру и гонится за этой… тётей, крича на весь квартал: «Ду-у-ра-а!! Сукина ты до-очь! Зря я тебе деньги платила! Зря тебя хлебом кормила! Обогрела-приютила!»
– Позвольте, позвольте… Это она – тётю кормила?
– Какая там тётя… Седьмая вода на киселе.
– Да к чему такая буча?
– А к тому, что приворожить не удалось-то Лаврентия Павловича.
– …?!
– Девка-то наша любила подлеца...