За гранью номера.
Роман в новеллах «Галина Мамыко. Как бы?».
...Его голос был тихий, осевший, дыхание неровное, Алексей с состраданием посмотрел на больного, тот кивнул:
– Давай. Тоже вслух.
– Зарекомендовал себя трудолюбивым, исполнительным и технически грамотным специалистом за время работы в войсковой части. Производственный план выполняет ритмично, продукцию выдаёт с высоким качеством. Активный рационализатор. За добросовестный труд и выполнение социалистических обязательств от командования части имеет 115 поощрений. Присвоено звание ударника Коммунистического труда.
– Хватит. Другую бери.
– В 1942 году во время перелёта через Ладожское озеро в Ленинград самолёт ТБ-3 потерпел катастрофу. В самолёте летели офицеры и сержанты для выполнения служебного задания. Самолёт упал в воду на расстоянии около трёх километров от берега, глубина в месте падения была около четырёх метров. Самолёт разрушился, наполовину затонул и коснулся дна. Часть людей спаслась на выступавших из воды обломках самолёта. Положение было тяжёлым: все промокли в ледяной воде, получили ушибы и даже ранения. Начавшийся шторм чрезвычайно ухудшил положение людей. Через 29 часов после падения самолёта в воду люди были сняты с обломков самолёта кораблём Ладожской военной флотилии.
– Больше не надо читать. Теперь меня слушай.
Макарий помолчал. Он смотрел в открытое окно перед собой, ему были видны верхушки зелёных деревьев и яркое синее небо с мелкими светлыми облачками. Он вздохнул, закрыл глаза. В комнате было тихо. С улицы доносились детские голоса, чириканья птиц. Свежий воздух наполнял комнату, вытесняя тяжёлый дух лежачего больного.
Через несколько минут он стал говорить:
– В числе пострадавших был сержант Кочергин Макарий. Я сильно ударился головой и грудью. Я не мог разгибать рук, не мог двигаться. Было сломано ребро. Вместе с Егоркиным мы смогли продержаться больше суток на левом крыле самолёта. Потом нас доставили на аэродром, оттуда в гарнизонную санчасть, и две недели на госпитальном режиме. Мне забинтовали грудь, и целый месяц я ходил перевязанный. А теперь главное. Когда самолёт начал падать, Егоркин сказал: Макарий, переходи в носовую часть, там точно спасёмся. Так и получилось. Но в последнюю минуту, выбираясь из тонущего самолёта, я почувствовал, как за мою ногу кто-то ухватился. Этот парень смотрел на меня умоляющими глазами. У меня было несколько секунд. Или оттолкнуть его от себя и самому спастись, или протянуть ему руку, и затем вместе выкарабкиваться. Но это был огромный риск и почти не было шансов на успех. Времени не оставалось. И скорее всего, я бы утонул вместе с ним, начни его тащить за собой. А что делать. Такова жизнь. Хотелось жить. Это и есть война. Но, Алексей, теперь, когда всё, когда жизнь подошла к краю, я думаю всё время о том парне, который так смотрел на меня. Я спасся, а он остался там, на дне. Его глаза, его голос, это всю жизнь сидит во мне. И когда я смотрю на стопки благодарностей, груды наград, слышу каждый год торжественные речи в свой адрес, то думаю, а зачем мне они, разве могут они перевесить смерть того парня, которому я не протянул руку. Тот парень хотел жить так же сильно, как того хотел и я.
Его лицо было спокойным, он говорил всё так же тихо, медленно, негромко. Отдышавшись, он сказал:
– Так вот я тебе хочу сказать. А как бы ты поступил на моём месте? Нет, не отвечай. Я просто говорю. Как бы кто другой поступил на моём месте? Это мы дома герои. А там, на войне, никто не знает, как поступил бы он сам лично в такую минуту. Поэтому не надо, не надо…
