Раз уж зашла сюда, скидываю ссылку на последнюю публикацию исключительно в рекламных целях:
https://gostinaya.net/?p=24703)
Ну, и текст для тех, кому лениво переходить по ссылке:
Вздрогнем.Вилора Прохоровна опять закутила. В её золотистых кудряшках запутались лепестки гладиолусов, а в глазах распахнулась та отрешенная задумчивость, что уходит дном в самую глубину памяти. Она бредет по магазину неуверенно, и я понимаю, что она где-то не здесь, она далеко в прошлом – папа играет ей на баяне, она подпевает ему, белокурая девчонка с ярко-синими глазами и мелким рассыпчатым смехом. Она и нынче смеётся как-то так – еле слышно, но крошась лицом в приветливом смешливом удовольствии. Я ставлю ей на компе БГ «Не пей вина, Гертруда», она рассыпается своим беззвучным хохотком, присаживается у прилавка.
Ей 87, даже сейчас она выглядит аккуратно-невинной, хотя совсем недавно проснулась на газоне. Пьет она обычно тихо, не привлекая к себе внимания. Оседает на скамейке со шкаликом водки и пирожным наполеон и, жмурясь от солнца и наслаждения, отхлебывает из бутылки, отламывает по чуть-чуть сладкую закуску, отправляет её в рот, бережно промокая губы носовым платочком. Медленно и неторопливо опрокидывается в сонливое забытье, сползает с лавочки на землю, через некоторое время спит. Ей надо мало. Летом ей никто не мешает, соседи привыкли, разве что дочка, возвращаясь домой с работы, растолкает её с причитаниями и ведёт за руку, ругая по дороге. Вилора Прохоровна бредёт за ней, как сонное дитя, топающее по утрам в детский садик – недовольно, но послушно.
Периоды пьянства продолжаются у неё не очень долго, максимум пару недель, и прерываются резким гипертоническим кризом, поневоле возвращающим её в хмурую хлопотную трезвость, наполненную хождением по врачам и долгими бессонными ночами. Но пока у неё период блаженного инобытия. С утра она удирает из дома и сорвавшейся с цепи дворняжкой бродит по окрестностям. Сейчас дошла до меня. Я знаю, что ей надо, покупаю в супермаркете напротив водку и шоколадку, возвращаюсь к себе в магазин, мы разливаем по стаканчикам дурманящую жидкость. До закрытия магазина остался час, людей уже нет, можно чуток побесчинствовать.
Мы вливаем в себя алкоголь, она осматривает магазин, в глазах её привычное недоумение: «Дин, неужели, это всё людям надо?». «Чрезвычайно – отзываюсь я – чем чепуховее вещь, тем больше людям это надо. Ложка и поварешка есть у всех, а вот что-то эдакое, типа вспенивателя молока для кофе или вращающегося подноса для специй, это всё весьма заманчиво. Это из сферы бестолково-неосознаваемого «Хочу», с иррациональным желанием невозможно бороться.». Она качает головой, у неё нет иррациональных желаний, все её желания предельно просты и понятны. Она блуждает по закоулкам памяти и сталкивается там с тенями любимых людей. Она пытается их оживить, она живет ими. Они не отвечают, они давно умерли.
Таня заглядывает мимоходом, по вечерам она всегда идёт мимо, прикупает в соседнем ларьке пару паучей для кота, кидает свое «привет» мне. «Вы чего это бухаете?» – смеется она. «Садись – двигаю ей табуретку, плескаю жидкостью в пластиковый стакан, она опрокидывает его сразу. Когда я думаю о Тане, в моей голове невольно всплывет образ красивой сломанной куклы. На первый взгляд она кажется неказистой – усталое лицо, небрежно зачесанные назад соломенные волосы, ломанная угловатость худощавой фигуры. Но это на первый взгляд. Вглядываясь пристальней, понимаешь как она хороша – мягкое сияние глаз, улыбка страдальческая и смешливая одновременно. Она печет божественные торты на заказ, красотой своей обуздывающие любой самый чудовищный аппетит. Она лучший кондитер в городе, до семнадцати ноль-ноль она творит чудеса, потом отпускает себя на свободу. С тех пор как умерла её младшая дочь, трезвой она не была ни дня. «Я каждый день слышу её шаги – типа мокрые пятки по полу – плюх, плюх, уходящие куда-то. Ей было 4 месяца, 4 месяца… Ей было бы сейчас 10 лет и семь месяцев и три дня».
Таня не грузит своими проблемами, нет- нет, ей просто надо сказать, мы слушаем, запиваем, смеемся. Её дочке было бы сейчас 10 лет, она была бы вредная и хорошенькая, как и любая девочка 10 лет.. А Танька была бы напомаженная мадам, рассекающая дороги на дорогом драндулете, она бы вытягивала свою узкую породистую ногу в лакированной туфельке из машины… Она создана для красивого драндулета и ярко-красной помады, изящество её коленок тщательно прикрыто нынче заношенными трениками. Все заработанные деньги она отправляет в Корею, где учится старшая дочь, вечера коротает по магазинам – после меня переберется в круглосуточный через дорогу, оттуда её заберет муж, возвращающийся с работы – он заедет за хлебом и за женой. Хлеб он засунет в сумку, а жену возьмёт в охапку – она маленькая и хрупкая. Большому взрослому мужчине ничего не стоит донести её домой. Каждый вечер он бережно несёт её домой. Ему очень дорога эта ноша.
Таня хмелеет мгновенно: «Ты знаешь, за гробиком летела огромная бабочка. Она взялась ниоткуда. Это не бред, это правда. Ты веришь, что бабочки посланники иного мира?». «Если оборвать бабочке крылья она будет не краше таракана, право же» – улыбаюсь я. «Не надо, Дин, пожалуйста. Не надо обрывать бабочке крылья. Бабочке без крыльев никак. Зачем бабочку превращать в таракана» – огорчённо кривится Таня. «Вздрогнем, девчонки – отзываюсь я, разливая остатки алкоголя. Мы втроем вздрагиваем. Пора закрывать магазин.
