Глазачева Марина.
Рассказ «Тюк с красивой жизнью».
...Этот дом был её автопортретом. Её, отторгнувшей свою нищету и старые как мир правила социума, которые мы с детства пишем под чью-то диктовку.
– Красиво жить не запретишь! – сказал я и тут же пожалел о сказанном, испугавшись, что это волшебное место вдруг исчезнет, спрячется от моей банальности.
– Что, нравится? – хохотнула она.
– Что?
– Ваза.
– А… Да…
– Забирай! Раз нравится. Ты мне тоже нравишься, – сказала она, походя споласкивая кофейные чашечки, похожие на напёрстки для пухлых пальцев. Мне говорили, что она была практически нищей, что зарплата поломойки была чуть ли не больше её основного дохода. Мне говорили, что она по-царски одаривала всех, кто ей нравится, и могла убить или просто зачеркнуть всякого, кто впал в немилость.
– Это из моего детства ваза. Мать привезла эти вазы и наше серебро, и ещё серьги с бриллиантами, огромные, с эту люстру, – снова засмеялась она, сгребая кучки книг в одну, чтобы освободить пространство на столе для кофе, и горького шоколада, и южных помидоров, и сыра с запахом Франции.
– Мать моя была красавица, каких свет не видывал, – продолжала она. – Мы жили за границей. Чёрные мужчины её озолотили. В золото одели, в золото обули. А потом эти же чёрные мужчины её чуть и не убили. Нож к горлу ей. Мама рассказывала, как тогда глаза в глаза ему, шёпотом. Убивай, говорю, женщину, у которой дочь твоей крови. Не убил… Межнациональный конфликт там случился. Ей какая-то тамошняя старуха кой-какое барахло в покрывало собрала и серьги из ушей своих вынула. Отдала ей и сказала: «В счёт дома твоего. Мой это теперь дом». А мать рада была уже и тому, что ноги унесла. Говорит, бежала, не оглядываясь, там такое творилось! Вот и прибежала со своим тюком к нам с Аринкой...
