За сто минут до…

 

 

 

Он действительно стоял на платформе. В груди кольнуло от неожиданности, но резко отпустило, и тихое спокойствие разлилось по телу. Я не торопясь подошла к нему, не сводя глаз с его лица.

Он напряжённо улыбался, и едва заметные складки сбегали от крыльев его крупного горбатого носа к мясистым губам. Он неплохо выглядел, но заметно изменился, ведь в последний раз я видела его совсем мальчишкой. Фигура его стала тяжелее, массивнее; возможно, он слегка обрюзг. Волосы ещё больше потемнели, придав лицу некоторую надменность; солидными были теперь широкие плечи, упорством налились ноги, уверенными и грубыми стали кисти когда-то нежных рук – ничего не осталось от прежнего, неуловимого в юности мальчишки. Кроме глаз…

 

Когда я поймала его взгляд, маленькая девочка внутри меня обомлела, испугалась и готова была дать дёру. В глаза, изменившие цвет с густого коричневого на акварельный зелёный, вернулось всегдашнее выражение его детства и юности: злоба и любовь, способные слиться воедино только в нём. Когда мы расставались, его глаза были полны усталости, лившейся через край и не оставлявшей место для других чувств. Он будто бы просил освобождения от непомерной ноши – любви, которую он взвалил на себя слишком молодым.

Но теперь… Злоба не любимого сверстниками мальчика, одинокого изгоя, измученного застенчивостью неуклюжего лягушонка, вновь поразила его чёрные зрачки, словно проказа. И, изгоняемая ею, но нерушимая, вернулась его любовь: та, что поднимала над небесами, долготерпела и прощала, верила в счастье и будила всё лучшее, что пряталось в закоулках его души.

 

Одиннадцать лет назад… Тем летом мы собрались в путешествие на Байкал – автостопом, и это само по себе было чудом. Нас не пугали никакие трудности, ведь вместе мы совершали невозможное, но он вдруг заболел чем-то непонятным и две недели промаялся в больнице, где я исправно его навещала. Всё обошлось – его выписали, и несбывшееся путешествие уже не имело никакого значения, но с тех пор отношения наши резко ухудшились. Я по-прежнему любила его, но он стал вдруг сдержанным и холодным, колючим и злым, будто вновь вернулся в детство с его обидами и страхами. Я не могла понять такой внезапной метаморфозы, но терпела; ожидала, когда пройдёт разлад, прощая его обиды, оскорбления, унижения, ведь когда-то он уже был таким. Любовь изменила его неузнаваемо, но, увы, не необратимо; нужно было ждать его окончательного, духовного выздоровления, и я с готовностью приняла это, не сомневаясь, что скоро всё изменится.

Он бросил меня неожиданно, ничего не объясняя – разрубил надвое разом, безжалостно, вмиг обесценив чувство, в котором я безвозмездно купалась, не отдавая и половины взамен. «Разлюбил», – только и обронили мёртвые губы, но это было страшнее проклятия.

Я справилась, потому что не любила так, как он, и жизнь вернула мне силы, которые были выпиты одним глотком в тот день, когда он обманул меня, – потому что разлюбить не мог, несмотря на странное его поведение. Это чувство было его пороком, его болезнью, его участью – не жить без меня, не дышать без меня, не мочь без меня. В один миг он отрёкся от блаженства данного ему заклятия, потеряв всё, что делало его счастливым.

 

– И сумел выжить, – с улыбкой произнёс он, словно увлёкся моими мыслями, о которых догадывался.

Вместо ответа я непринуждённо улыбнулась, стряхивая с себя воспоминания, и в приветствии уверенно протянула ему ладонь, разом расставив точки над смыслом нашей встречи. Нас давно ничего не связывало. Он кивнул и благодарно пожал мне руку.

– Я не раз был в этих местах, – снова заговорил он легко, но тихо, осторожно перебирая хрусталь слов, чтобы ни одного не обронить, не разбить нечаянно. – Здесь очень спокойно, и душа перестаёт ворочаться там, в груди. Удивительный сосновый лес… А в глубине его есть небольшое озеро, над которым по утрам висят хлопья тумана. Поэтому я и попросил тебя приехать сюда. Пройдёмся?

 

В знак согласия я наклонила голову, и он увлёк меня за собой в лес, не переставая неторопливо говорить.

– Теперь я люблю быть один. Начал работать по дереву – ну, там всякие незначительные мелочи… Фигурки, шкатулки, иногда – свистульки. Пытался расписывать, но у меня не получилось.

– У тебя полно времени научиться, – вяло отозвалась я, поскучнев. Зачем он мне это рассказывает?

При моих словах он вздрогнул, но быстро справился с собой и указал рукой куда-то вдаль:

– Гляди, гляди, а вот и озеро!

Он сорвался с места и неуклюже бросился вперёд, сминая траву и размахивая руками. На мгновение мне показалось, что это бежит маленький мальчик, толстый и счастливый, и волосы его светлы, а помыслы чисты… Вдалеке действительно что-то блеснуло, и я ускорила шаг, устремляясь вслед за ним.

 

Озеро было очень спокойным. Вода, густо-синяя под случайными лучами солнца, мерцала в тени, словно волшебный камень из сказок, а на ощупь была мягкой и тёплой. Недалеко от берега колыхались в зеленоватой ряске жёлтые кувшинки; среди них была одна лилия, ослепительно белая. Я восхищённо замерла, и он, почувствовав моё изумление, смущённо улыбнулся и перевёл дух.

Ноги его вдруг задрожали, он тяжело всхлипнул и присел на траву. Я встретилась с его глазами. Как быстро они меняли выражение! Ни следа того, что поразило меня при первых минутах встречи; только доброта, и нежность, и ещё что-то, непонятное совсем, едва различимое в потемневшей радужке, как будто на меня глядел раненый…

 

– Что с тобой? – вырвалось у меня, неосторожно выпорхнуло из глубины души, вобрав в себя всю тревогу, нерастраченную за бесконечно долгие одиннадцать лет без него. – Ты смотришь странно.

Его улыбка стала ещё шире, но явственно видела я теперь, как разлетаются, словно стаи больных птиц, его черты. Я поняла вдруг, что его глаза не перестали быть карими: они просто потускнели, замутились ожиданием чего-то неизбежного, и сейчас, поражённые бесконечностью нашей разлуки, не могут сдержать эту не ясную мне боль.

Я не ожидала, что он ответит мне. Так и случилось: вместо ответа он тяжело поднялся, взял меня за руку, легко и быстро поцеловал кончики пальцев и совсем тихо проронил – будто капля росы упала с цветка:

– Спасибо тебе – огромное, необъятное, на всю оставшуюся жизнь, от всего сердца, от всего!