Ночные блики

Пейзаж

Осенний пепел снова липок,
Костры потушены дождями.
Стволы окаменевших липок
В пруду уснули с лебедями.

Как будто звук размоклых скрипок,
Дождя неловкое бряцанье.
Безмолвное рожденье крика,
И ветра в листьях растеканье.

Остановись на этих гиблых
И неразборчивых минутах,
Когда не иссякают силы,
Но – ищут нежного приюта.

Душа – она, как дождь бездомна,
Ныряет, воет, изнемогнув,
А небо – тускло, небо – томно,
Тебя оплачет, грустно вздрогнув.

В слезах дождя – немая прелесть,
В струях тоски – слепая жалость.
Но очи всё же насмотрелись,
Но сердце всё же надышалось…

Две ипостаси

Делом занявшись, перестаю понимать содержанье часа.
Лени предавшись, бегаю взглядом по циферблату небесной сини.
Время – река, ибо уносит всё безвозвратно,
Вечные воды его – то бурлят, то стынут…

Две ипостаси мира – покой и движенье:
Слившись в одно, опять озадачат разум.
Тайны вселенной – формулами Эйнштейн
Выразить всё не может, – как и Софокл – фразой…

Вдвоём...

Она не понимала равнодушья,
Хотела быть навечно молодой,
Когда она не пользовалась тушью,
То просто побеждала красотой.

Её немного всё же удручала
Скупая обезмолвленность души.
Боялась тишины и не молчала,
Ломала по ночам карандаши.

Изысканности столько – сколько правды.
Играющее грустное дитя,
Так иногда задумавшись под лампой,
Она припоминала вдруг меня.

Я был дикарской замутнённой крови,
В своих мечтах я тоже был дикарь,
Но запинался я на полуслове, –
Лет сто назад ей подошла б вуаль…

Теперь другие нравы и заботы:
Мечтатель – прокажённому сродни.
Озёра превращаются в болота,
На тех болотах глохнут глухари.

Кирпичных стен ненужная опора,
И отчуждённость между этих стен.
И нервный тик ночного светофора,
И синей ночи «тёмный, тёмный плен…».

Она любила этой ночи почерк,
Отсутствие подчёркнутости черт.
Её бы раньше подвозил извозчик,
Ну, а теперь – автобус-интроверт.

Да, мы расстались с этими мирами,
Воистину мы в будущем живём,
Хотя – точнее – между временами,
Так временно, безвременно вдвоём….

Околичность

Мне всегда было трудно расставаться с вещами
И прощаться с местами, которыми жил.
Моё детство, настроенное скрипачами,
Вездесущим молчаньем наполнило мир.

Или, может, я должен забыть эту вечность?
Неужели сломается бедный смычок?
Обрывается скрежетом бег мой по встречной,
Остаются лишь вещи, остаются лишь вещи,
Закоптелый подсвечник да неба клочок.

Я всегда принимал околичность претензий,
Притязаний бессмысленность и наготу,
Прямоту пробежавших запястьями лезвий
И беззвучие в деревенеющем рту.

Боже мой! О какой я толкую здесь вечности?
Наша память – всего лишь летучий обман.
Всё в тоске и поспешности, все в беде и погрешности
первородной телесности нажитых ран.

И пока суицид до конца не рассердится,
Не просунет свой нос в заслоняемый стыд.
Бесконечная лестница, бесконечная лестница
В наше детство как в тайное небо спешит…

По-детски

Я буду ждать всегда.
И если надо – вечность.
Хоть между нами времени погрешность
И в отрешённости ночные облака.
Любовь в себе имеет бесконечность.
И столь трудна – насколько и легка.
Я буду ждать, покуда чувство живо.
Пока оно так горестно хранимо.
Пока не сгинут вечные века.
Я буду воскресать бумажной тенью
На позабытой школьной перемене
И падать, соскользнув, на белые колени
И на запястье цвета молока.

* * *

Я почти что уснул.
Только сумерки в синих глазах.
Вот остались обиды
и слёзы твои на листах.
Я почти что уснул,
Только строки горели на письмах.
Пусть останутся детские мысли
Звёздной пылью в ночных небесах.
Это купленный совестью страх.
Или – знанье, что истина только в устах.
Я прошу тебя – только приснись мне...

Обручённый

О смерти думал я и долго и печально,
В уединенье кельями влеком.
И вдруг открылась мне она случайно.
И суть её, светла и безначальна,
Теперь вокруг присутствует во всём...

Как к наготе святой, не знающей касанья,
Я подойду к звезде, светящей под Луной.
И будет шествовать печально предо мной
Душа, исполненная святости и знанья.
Так через зеркало, в котором нет стекла,
Меня влекла сюда петлистая дорога.
Душа возвысилась – дотронулась до Бога,
Взлетела радостно и в выси утекла...

* * *

Я как будто забыл всё, о чём рассказать собирался.
Словно силился вспомнить и опять провалился в печаль.
Словно вихрь безумный над городом мрачным метался,
И осталась в мозгу от него только чёрная мелкая гарь.

И закат – как зараза, и ночь – как распятье немое.
Я сегодня узнал, что такое бессмертья позор.
Я над Духом почувствовал звёздную силу покоя
И пропитанный жалостью Бога прощальный укор. 

Даруется

Земное – ласково и нежно.
Как трудно нам проститься с ним.
Но мы уходим неизбежно.
И божий суд неотвратим.

Мы постоим на перепутье.
Помедлим ночью под Луной.
Вдохнём тоску озябшей грудью
И тихо вступим в мир иной.

В юдоли этой мы – одной
Стоим ногой, а слух – за гранью.
Но в искупление страданья
В конце даруется покой.

* * *

Без слов мне стало ясно, что мы любим.
Так бессловесен медленный закат.
Когда взлетающие звёзды – мирно спят,
И путь вечерний ласково-безлюден.

Я тоже знаю, что в конце тропы
Вечерний сумрак холоден и тяжек.
Но милое окно огонь свечи покажет,
И вход домой счастлив и тороплив.

Сегодня тайны мира – все просты –
Твои персты спокойные на пряже.
Я даже знаю – ветер с нами ляжет
В одну постель и наколдует сны.

Пробужденья

Мне снился снег. Свет искрами смеялся.
Ребёнком я бываю лишь во сне.
Быть может, – просто память о звезде,
Где я снежинкой неба воплощался…

Там музыка играет лишь для тех,
Кто сам в душе немного музыкален.
Из ноты вынимая детский смех,
Экстаз мы пьём и тут же погибаем.

Других миров предчувствуя виденья,
Мы усомнились в плоти бытия.
А звёзды льют лучи – и говорят, светя:
«Уже грядут иные пробужденья...»

* * *

Светловолосая, ты пришла в сны мои издали.
Среброголосая, как душа полюбила, тебя забыть не могу.
Как руки твои целовал исступлённо.
Ты говорила, что нас разлучила любовь непонятая твоя,
А я говорил, что моя.
Но полно, забудем обиды и злые ошибки,
Теперь разлучить никто нас не сможет!

Волна

Я слышу неясные звуки,
Как будто из-за стены.
Как будто ласкает шлюпку
Шёпот речной волны.

Какое-то шелестенье
Кувшинок – или камыш.
Как будто стекает время
На сдвинутые колени,
На которых ты спишь.

Будто я снова грежу
Тем, что ушло навек.
Слияние рук твоих нежных,
Словно смыкание рек.

Ты сопричастна тайне
Грустной моей любви.
Клумбы покрыты цветами.
Хотя бы один, на память,
Ты сегодня сорви…

Нет, я не знал, что трепет,
Этот детский простой,
Меня повзрослевшего встретит
Лёгкой, немой тоской.

Думаешь – я забылся
В глупой возне речей?
Тот поцелуй, что не сбылся,
Нет его горячей.

Если терзает память,
Значит – где-то есть путь.
Я земными руками
Мечтаю тебя вернуть.

Море

Я хотел бы спуститься к морю,
Сесть на прибрежный валун
И долго-долго, до головокружения,
Наблюдать за волнами…

Моё тело подчиняется законам распада.
Белки бесполезно размножают себя,
Посылая почти идентичные копии в будущее.
А море остаётся морем,
Даже если меняет берега…

Песчинки, опускаемые и поднимаемые водой,
Удовлетворённо чавкают.
Я закрываю глаза:
Бесконечный, бездонный шум…

Твоё лицо… смотрит на меня,
Подсвеченное экраном компьютера…
С каждым наступлением утра и наступлением вечера…
Мой взгляд, проникнув в твои зрачки,
Найдёт твою душу в астральном бытии…
Мой вздох обнимет твоё тело лёгкой дрожью…
Нас разъединяют такие пространства…
Такие безнадёжные сны…
Мы должны были разучиться мечтать,
Но море, море… продолжает нашёптывать твоё имя…

* * *

Приходит время забывать
Все муки тяжкие земные,
И медленно – в миры иные
Ночные окна открывать...

Изнанка

Подёргиваясь и мыча,
Проходят мимо два придурка.
Как будто – тема для смычка.
Изнанка божьего искусства.

И если думать сгоряча –
И не грустишь, и не жалеешь.
Идёшь, мыча, и душу греешь
У «добродушного» врача…

Сегодня Солнце ставит банки.
И пухнут улиц синяки.
А мы – избранники тоски,
Рассказываем людям сказки
О том, что это пустяки:
Болезни взрослые близки
И ада жаркие подарки…

Слеза

Молчанье длится три секунды,
И тихо падает слеза.
Я никогда смотреть не буду,
Смотреть опять в твои глаза.

Нам начертали расставанье
Дороги, звёзды, фонари.
Я вспомню о твоей любви,
Пространства жизни покидая.

Остались песни и стихи,
Не воплотившиеся всуе.
В надзвёздном мире нам рисуют
Блаженно тихие пути… 

Песня женщины

Мне твоё лицо бывало страшно:
Столько изуверства и добра!
То – в цвета тоски оно окрашено,
То в нём – просветления жара.

Иногда печалями погашено,
А порой светлей, чем благодать,
Мог ты и серьёзно и дурашливо
Мудростью всегда располагать.

На тебе миров прикосновение,
Битва вдохновенья и греха.
Я всегда искала объяснения,
Смысла конвульсивного стиха.

Не был на улыбки расточителен,
Но всегда, с какой-то высоты,
Упадал кадык душе-мучительный,
Наглотавшись горькой пустоты.

Через губ убийственных расщелину
Сыпалась усмешка на меня.
Да, конечно, я была растерянна,
Слишком влюблена, чтоб обвинять.

А теперь, кому споёшь ты песенку?
Кто оценит царский этот гимн?
С кем тебе однажды будет весело?
Для кого ты будешь дорогим?

В холодном воздухе

В холодном воздухе весны
Снежинки медленные тают.
Так сны печально отлетают,
Забвеньем в ночь унесены.

Мне остаётся вспоминать
Прикосновенье и улыбку,
В которых невесомой пыткой
Ко мне струилась благодать.

И чем печальней – тем прекрасней,
И чем нежнее – тем больней,
Воспоминания погаснут
Закатным солнцем меж ветвей…

На Уме

Я жду приближения сна,
как алкаш с трясущимися руками
ждёт водки в шалмане:
Он – на грани! На грани! На грани!

Соскочила со старой пластинки игла.
Граммофон мой не выдержал грустного блюза.
И таращит глаза на меня из угла,
Одинокая, голос сорвавшая муза.

У меня на уме отрывки из Упанишад,
Я вчера со смертью выпил на брудершафт.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июле 2025 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: