Граница

На чтение потребуется полтора часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Осень уже полыхала пожаром берёзовых листьев, кусты в палисадниках поредели, и солнце, спускаясь, садилось не в поле за лесзаводом, а на откос соснового берега за Зеленёй, когда показалась над городом первая стая отлётных гусей.

– Чего-то они рановато, – заметил Рябков.

Краснолобов не согласился:

– Самое время!

Они ступали под тополями, взбивая ботинками жёлтые листья, два леспромхозовских сослуживца, любивших пройтись время от времени по высокому берегу, чтоб не только глазами, однако и телом, и всем своим существом почувствовать связь с внешним миром, который им открывала большая река. Там, под берегом в зыбкой тени задичавших рябин стояли торговые балаганы. Там же были и кассы, и зал ожидания, и шалаш с негасимым костром бородатого, как пират, караульщика лодок. А чуть правее, за якорем, вплывшим в песок, под линяющим флагом над драночной крышей смотрелась на город дородная пристань. Здесь, по вечерней поре, надо или не надо, густо скапливался народ, словно его притягивало магнитом.

– С родины улетают, – сказал Рябков, всматриваясь в надречье с исчезающей в нём верёвкой гусей. – Не хочется, а летят, – добавил, – туда, где никто их не ждёт.

Краснолобова меньше всего волновали пролётные птицы. Он улыбнулся, как более умный над менее умным, и иронически произнёс:

– Романтик ты, Митя!

– А ты? – огрызнулся Рябков, не любивший, когда его друг начинал выставляться.

– Я – реалист, – сказал Краснолобов, кивая к двум водорезам, возле которых пыхтел грузовой        пароходик, заводя на мелкое место неповоротливую баржу. – Птичкам сочувствуешь! А этим?

 

Митя молча вгляделся в слепую, без окон, баржу, из трюма которой зашевелилось что-то живое, превращаясь в цепочку людей, один за другим потянувшихся к трапу.

– Откуда они? – удивился.

– С Кубани, – сказал Краснолобов, – вчера их тоже сплавляли на такой же точно барже.

Рябков не вспотел, но вытер платочком свой лоб.

– Горемыки из горемык. Птицы весной назад возвратятся. А эти?

– Этим – каюк, – сказал уверенно Краснолобов.

Митя смотрел на гладкие валуны и перевёрнутые вверх днищем лодки, на которых справляли трапезу выселенцы, для кого сегодняшний вечер был, быть может, последним, ибо рядом стояла, дыша им в затылок, слепая осенняя ночь, а в ночи – уходящая по реке в неведомое баржа. Смотрел Рябков на людей с отобранной родиной и испытывал стыд, словно был перед этим становищем он повинен.

– Давай-ко, Броня, отсюда. Пошли, – предложил Краснолобову.

Краснолобов не был заносчивым человеком, но любил подтрунивать над людьми, в которых вдруг замечал замешательство или слабость.

– Что-о? Задрожали коленки?

– Что есть, то есть, – согласился Митя.

– А я предлагаю туда! – Краснолобов кивнул на серую ровность реки, на фоне которой темнели разбросанные фигурки.

– Я лучше домой, – отказался Рябков, для чего-то расстёгивая пиджак.

– Храбрец! – брезгливо выцедил Краснолобов и, хотя не хотел он туда, к этим выброшенным из жизни обитателям Черноземья, наперекор своему настроению, тронулся к ним.

Митя, словно его уличили в чем-то неблаговидном, вспыхнул. «Нет!» – сказал сам себе и, застегивая пиджак, прыгнул с берега на откос, осязая текучесть песка, поплывшего вместе с его ногами по склону.

 

Суплес против баржи пестрел от вязаных кофт, пиджаков, картузов и платков. Был привал, и приезжие пользовались минутой, чтоб успеть подкрепиться скудной едой не всухую, а запивая её водой.

Пахло семечками подсолнуха, мокрой галькой, баржой и сопрелой одеждой. Краснолобов, чуя шаги за спиной, шёл по песчаному суплесу, приближаясь к привалу переселенцев. Среди них особенно выделялся костистый мужик в двухпудовых, со складками сапогах, сидевший на дне перёвернутой лодки и качками руки отправлявший семечки в рот. Другой еды, видимо, не было у него, и семечки ел он, не очищая.

Не успели приятели осмотреть человеческое становье, как от трапа баржи подался в их сторону худощёкий, в фуражке-сталинке, с треугольной морщиной во лбу молодой конвоир. Поглаживая щепоткой грубо выбритый подбородок, подошёл к ним и дернул плечом, за которым дёрнулась и винтовка.

– Дале, дале держитесь! Сюда нельзя!

Краснолобов в ту же секунду где-то вверху, над обрывом приметил выблеск стеколышек и, холодея, сообразил, что кто-то их выслеживает в бинокль. Костистый был уже рядом, но справа. В руке у него только что были подсолнечные семянки, и вот – белел треугольник письма.

– Хлопцы, – выдохнул он, умоляя, – ради Христа, бросьте это в почтовый ящик.

Краснолобов сообразил, что это рискованно и опасно.

– Чего захотел! – И, посмотрев на смутившегося Рябкова, обжёг его едким взглядом:

– Не вздумай брать!

Не глазами уже, а кожей шеи и головы Краснолобов почувствовал шарящий взгляд. Кто-то смотрел на них с берега, где стоял милицейский дом, обнесённый с востока и севера забором из кирпича. Тут же понял: смотрит на них в свой бинокль один из сотрудников этого дома, кому положено наблюдать за участком реки, куда притыкаются баржи, везущие в трюмах переселенцев.

 

– Уважьте! – добавил костистый, протягивая письмо.

Рябков подзамялся.

– Не смей! – повторил Краснолобов.

А Рябков, как глухой. Словно товарища и не слышит. Зато на охранника посмотрел, как на единственную причину, какая ему помешает взять это тонкое письмецо. И что же? Он снисходительно улыбнулся, назвав в душе приятеля паникёром, ибо охранник в эту минуту вдруг отвернулся, зевнул и скучающим шагом поплёлся куда-то к реке.

Забирая письмо, Митя заметил глаза подконвойных. Глядели они на него с удивлением и восторгом, как на безумца, который рискует собой ради них, самых-самых незащищённых.

Краснолобова он догнал на улице Володарской. Хлопнул его по плечу.

– Мимо почты пойдешь. На-ко! Брось его в ящик! – И хотел уже, было, отдать этот маленький треугольник, да увидел лицо Краснолобова – красное и тугое, с нижней губой, с которой выскочило шипенье:

– Шиш на!

Ещё более изумился Рябков, когда Краснолобов, не взяв у него письма, чуть ли не опрометью рванул по улице Володарской, и шаги его, удаляясь, стучали по тротуару так зло и быстро, словно спасали его от беды.