Осколки. О Бытии и Ничто литературного творчества

 

 

 

«Суверенность, о которой я пишу, имеет мало общего с суверенитетом государств, определяемым в международном праве. В общем и целом речь идет о том, что в человеческой жизни противоположно рабству или подчинению».

 

Такую трактовку дает сам Батай в одноименной работе «La souveraineté». Французское название я привожу здесь потому, что в одной из переводных книг мне встретился термин «самовластность», который, на мой взгляд, неудачен. Во-первых, «суверенность» чисто фонетически больше соответствует оригинальному звучанию. А во-вторых, понятие «власть» предполагает подчинение других, и, хотя «суверен» такой возможностью, в принципе, обладает, слово «суверенность» имеет смысл, прежде всего, как собственная «неподчиняемость». Исходя из этого, я буду придерживаться термина «суверенность».

 

 «Ранее суверенностью обладали те, – пишет Батай, – кто под именем вождя, фараона, короля, царя царей играл ведущую роль в формировании того человека, с которым мы себя идентифицируем, – современного человека. Помимо этого суверенностью обладали также разнообразные божества, одним из которых является верховный бог, а также священники, этим богам служившие и воплощавшие их собой, порой совпадавшие с этими царями; таким образом, суверенностью, по сути, обладала целая феодально-священническая иерархия... Более того, по сути, суверенностью обладают все люди, которые имеют и никогда не теряли значимость, приписываемую богам и "иерархам"... В самом деле, вопреки всему будет иметься в виду только та, казалось бы, утраченная суверенность, к которой нищий иногда может быть столь же близок, как и вельможа, но которой в принципе и по собственной воле совершенно чужд буржуа. Иногда буржуа располагает средствами, позволяющими ему пользоваться всеми мирскими благами, но природа его такова, что он пользуется этими благами скрытно, стараясь придать этому видимость рабского служения пользе».

 

Здесь я должен уточнить значение слова «буржуа», как я его понимаю. Не этимологическую, не политэкономическую и не социальную трактовку, а его ментально-психологическое содержание, из которого вытекает жизненная позиция человека. Как мне кажется, в этом смысле французскому «буржуа» соответствует то, что у немцев называется «бюргер», а в русском языке эквивалент того же явления лучше всего, пожалуй, выражен понятием «обыватель». Жизненные устремления такого человека сводятся к тому, чтобы работать, зарабатывать, получать выгоду, и всякое действие им оценивается в единственном ракурсе: принесет оно материальную пользу или нет.

 

 «Суверен потребляет, но не трудится, в то время как антиподы суверенности: рабы, неимущие люди – трудятся и ограничиваются потреблением лишь необходимых продуктов, без которых они не смогли бы ни жить, ни трудиться».

«…суверенность (суверенная жизнь) начинается тогда, когда все необходимое обеспечено и открываются неограниченные возможности жизни. И обратно, суверенностью является использование таких возможностей, которые не оправданы пользой (польза – это то, целью чего является производительная деятельность). Область суверенности располагается по ту сторону пользы».

 

На первый взгляд, желанным качеством суверенности может обладать только человек обеспеченный. Однако уровень материального благосостояния не всегда коррелирует со свободой распоряжаться собой. Гораздо чаще даже люди довольно богатые тратят жизнь на поддержание и преумножение богатства, постоянно заботясь о завтрашнем дне, фактически превращаясь в рабов своего положения, а вероятность банкротства вызывает у них смертельный ужас.

 

 «Именно постольку, поскольку мы существа подчиненные, принимающие свою вещественную подчиненность, мы и умираем по-человечески. Ибо умирать по-человечески, в тревоге, значит иметь такое представление о смерти, которое вытекает из разделения себя на настоящее и будущее... Если мы живем суверенно, представление о смерти невозможно, ибо настоящее больше не покоряется требованиям будущего. Поэтому жить суверенно – это по глубочайшей сути значит не поддаваться если не смерти, то, по крайней мере, смутной тревоге. Ненавистно не умереть – ненавистно жить в рабстве...

Суверенный человек живет и умирает так, как зверь».

«Суверенный мир, конечно, имеет аромат смерти, но только для человека подчиненного; для человека суверенного дурно пахнет мир практики – пахнет если не смертью, то тревогой, толпа в нем потеет перед призраками, смерть в нем существует в скрытом виде, но целиком ее заполняет».

«Суверен – это человек, которые есть, как если бы смерти не было… Это не индивид, который в тождественности с самим собой является отдельной вещью. Это не человек в индивидуальном смысле слова, но бог – это, по сути, воплощение того, кто существует, но и не существует, он тот же, что и тот, кого он заменяет, а тот, кого он заменяет, – это тот же, что и он сам...

Среди прочих людей он предстает не как операция или труд, а как игра»...

 

Иными словами, жизнь благоразумного обывателя представляет собой нечто серьезное, озабоченное, постоянно нацеленное на извлечение пользы – и в корне отличное от существования суверенного. Обыватель порабощен вещественным миром, и сам в этом мире является вещью. То, что принято называть «средний класс» есть основа социальной стабильности, залог поддержания сложившегося порядка вещей. Очень немногие способны вырваться из этого плена. И дело не в количестве денег, а ментальной позиции по отношению к жизни. На любом социальном и финансовом уровне человек может быть суверенен, а может и нет, равно как и иметь различные степени подчиненности или свободы.

Остается напомнить, что в сфере искусств, и как частный случай – в литературе, антиподом Обывателя выступает Художник.