Осколки. О Бытии и Ничто литературного творчества

 

 

 

Чем более суверенно существование человека, тем больше он сам себе имманентен, тем дальше от положения вещи и, соответственно, ближе к божественной первозданности. Для массы людей эта радость недостижима. Люди, включенные в цепь полезных деяний, порабощенные сложившимся порядком вещей, не живут жизнью, а терпят жизнь. Такая ситуация копит в людях негативный заряд, который в наше время называется словом «стресс». Впрочем, во все времена, начиная с примитивных сообществ, человек социальный испытывал это гнетущее накопление, которое требовало разрядки, отдушины.

Такой отдушиной стало явление праздника.

 

«Божественной мир заразителен, и его заразительность опасна... Неотвязная проблема, обусловленная невозможностью быть человеком, не становясь вещью, или же желание вырваться за пределы вещей, не вернувшись в животный сон, находит себе ограниченное разрешение в празднестве», – пишет Батай.

 

Ключевая идея здесь – «вырваться за пределы вещей». Временно сбросить свою социальную оболочку и с головой окунуться в утраченную свободу.

Таким образом, празднество – это акт трансгрессии...

Однако в данном случае трансгрессия контролируема:

 

 «...в празднестве прорывается тяга к разрушению, но она регулируется и ограничивается консервативным благоразумием... Празднество терпят поскольку, поскольку оно оставляет неприкосновенными закономерности профанного мира».   

«Празднество – слияние жизни всех людей. Для вещей и индивидов оно служит тиглем, где все различия расплавляются в жизненном жаре сокровенности. Но его сокровенность разрешается в реально-индивидуальном полагании той целостности, чья судьба разыгрывается в обрядах. Празднество ограничено именно тем, что совершается для некоторого реального сообщества, для некоторой социальной данности, наличествующей как вещь, – для некоторой совместной операции, нацеленной на будущее время; празднество само включается в цепь полезных деяний... Празднество – это не настоящий возврат к имманентности, а дружественное (или полное тревоги) примирение двух несовместимых необходимостей».

«Празднество происходит для того, чтобы вернуть человека к имманентности, но условием этого возврата является помрачение сознания. Таким образом, к имманентности возвращается не человечность человека – поскольку именно ясностью сознания она противостоит животному началу. Собственно праздничное начало не включено в природу сознания, и, обратно, праздничный разгул оказался возможен лишь благодаря неспособности сознания принять его таким, как он есть. В этом фатальном непонимании празднества заключена основная проблема религии. Человек есть существо, утратившее и даже отбросившее то, чем оно является втайне – неразличимую сокровенность».

 

Получается, празднество в основе религиозно. Оно восходит к тому первобытному состоянию, когда человек пребывал в лоне природы, в ее непрерывности, как зверь, как вода в воде. На протяжении всей истории человечества, собственно, празднества и находились под эгидой религий. Светские праздники в последнюю сотню-другую лет – лишь бледный отблеск иссякающей эманации. Все более рассудочные требования цивилизованного социума все менее приемлют неистовый, стихийный разгул.

И в тем большей степени делают праздник трансгрессией.

Можно даже сказать, праздник тем больше – праздник, чем в большей степени он – трансгрессия.

Суть трансгрессии раскрывается в утренней фразе, знакомой каждому цивилизованному человеку, произносимой с иронией вопреки головной боли и тягостным фактам: «Праздник удался».