Жертвенник. О сакральном и профанном литературного творчества

На чтение потребуется 12 часов | Скачать: doc, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

То же самое относится и ко времени. Когда писатель погружается в работу над текстом, его субъективные внутренние «часы» соответствуют течению мысли и написанию, а время внешнее, объективное, суточное, календарное – практически для него исчезает.

 

«Что отличает сакральное время от профанной длительности, предшествовавшей ему и за ним следующей?.. Оно может означать время, в течение которого совершается тот или иной ритуал… Им может также быть обозначено мифическое время, воскрешенное ритуалом или простым повторением какого-либо действия, имеющего мифический архетип. Наконец, так могут называться ритмы Космоса (например, "иерофании Луны"), если их понимать как моменты, в которые обнаруживает себя, т.е. проявляется, изначальная сакральная сила, движущая Космосом. Таким образом, момент или фрагмент времени могут в любое мгновение превратиться в иерофанические… обнаружить перед нами то, что мы для удобства называем абсолютным, сверхъестественным, сверхчеловеческим или сверхисторическим».  

«В религии… периодическое повторение чего-либо означает главным образом, что мифическое время идет именно теперь и может длиться бесконечно… Страсти Христовы, его смерть и воскресение не просто вспоминаются во время служб на Святой неделе – они происходят именно в эти моменты перед "имеющими глаза"».

«То же можно сказать и о магии… Люди отправляются искать целебные травы со словами: "Мы соберем травы и приложим их к ранам на теле Спасителя". Этим магическим обрядом целительница превращает себя в современницу страстей Христовых, лечебную же силу трава обретает благодаря тому, что прикладывается… к ранам Иисуса или растет у подножия креста».

«Периодические возвращения, повторения, вечное настоящее – вот три свойства религиозно-магического времени».

«Совершением любого ритуала и, следовательно, выполнением любого значимого действия (к ним относятся, например, охота, рыбная ловля) первобытный человек помещает себя в мифическое время... Это период Творения в том смысле, что именно тогда, in illo tempore, был сотворен и упорядочен Космос, а боги, предки и культурные герои научили людей действиям, ставшим архетипическими».

«С точки зрения первобытной духовности любое начало есть illud tempus, а значит, момент и акт выхода в Великое время, в вечность».

«В желании начать новую жизнь в лоне нового Творения – а это чаяние выражают все церемонии встречи одного года и проводов другого – есть и парадоксальная жажда достичь подлинно исторического существования, жить только в сакральном времени. Человеку хочется возрождения неделимого, нерасчлененного времени, превращения последовательности в "вечность"».

«На всех уровнях – от космологии до сотериологии – понятие возрождения связано с идеей нового времени, с верой человека в возможность в какие-то моменты достигать Абсолютного начала».

«Чувство, которое можно назвать "ностальгией по вечности" доказывает, что человек жаждет вполне конкретного рая и верит в возможность иметь его здесь, на Земле, и сейчас, в данную минуту. Именно в таком смысле древние мифы и обряды, связанные со священными местами и сакральным временем, можно, похоже, генетически вывести из ностальгических воспоминаний о "земном рае" и некой "реализуемой" вечности, в достижимость которой, может быть, все еще верит человек».

 

Таковы функция и осуществление сакрального времени. Человек архаичный всё свое бытие стремился сделать максимально сакральным, и всякое действие, начиная с рутинных и кончая торжественными, он проецировал на некий божественный архетип.

Сегодня эта практика людьми позабыта. Человек современный – это человек сугубо профанный. Он проживает профанную жизнь в координатах, лишенных божественности. И только некоторые интуитивно стремятся за этот мертвый предел – люди творчества.

Художественное творчество, в глубинной основе, есть реализация вечности. Дело не в том, что картина или книга может пережить своего автора, а в том, что еще при жизни, находясь в конкретном «здесь и сейчас», художник ужé живет в вечности; вечность – его основной инстинкт. Удаляясь за рамки профанных пространства и времени, художник существует в совершенно иных измерениях, и пока он находится там, в бесконечности и безврéменьи, он ни к чему не привязан здесь, в мире календарном и смертном. Он – бессмертен.