Жертвенник. О сакральном и профанном литературного творчества

На чтение потребуется 12 часов | Скачать: doc, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Такова функция праздника в социальном масштабе. А на уровне индивида? Оставив за скобками привязку к древней традиции, можно с уверенностью сказать: праздник – это трансгрессия, выход за предел каждодневной профанной жизни.

Объективно, трансгрессия – факт. Субъективно – эмоция. Она имеет эйфорическую окраску. В момент преодоления предела человек испытывает тревожное возбуждение и, одновременно, ощущает эйфорию раскрепощения, освобождения, воспарения, опьянения, ухода в отрыв. Улыбаясь навстречу стихии, он восклицает с ужасом и восторгом: вот она, настоящая жизнь!

Ключевое определение здесь – «настоящая жизнь». Подавляющую часть своего бытия человек ощущает ненастоящим, фальшивым. Чаще всего это ощущение покоится в подсознании, надежно придавленное тяжким грузом разумной необходимости. И все равно, любой человек, каким бы разумным он ни был, пытается найти для себя хоть какую-нибудь да отдушину, которая давала бы ему ощущение праздника для души.

Для писателя это значит – писать.

Можно много рассуждать, почему, для чего человек пишет, какие цели он преследует своим творчеством, но в основе писательства лежит, несомненно, тот факт, что сам процесс человеку нравится. Это – праздник души. Праздник именно в том трансгрессивном аспекте, в каком письмо выводит за предел обыденной жизни. В момент погружения в творчество, в состоянии сочинительства, писатель не здесь, в этом мире – он там, в ирреальном, мифическом времени и пространстве.

Там он творит свой собственный мир. Не принципиально, о чем, в каком жанре он пишет. Главное – он погружается в хаос мыслей и чувств, из которых созидает новое мироздание, то, чего до него еще не было. Нет, он, конечно, использует жизнь, какой ее знает, расчленяет ее, перемешивает, заново комбинирует. Но уже не он служит профанному миру, а профанный мир служит ему. Кто писал, знает – каково это, быть вне мира, над миром.

Эйфория затягивает. Писатель пишет все чаще, все больше. От произведения к произведению он все меньше присутствует здесь, в этом мире. В этом правда есть какая-то праздничная невоздержанность, злоупотребление, чрезмерная трата. Трата чего?

Трата жизни профанной.

В принципе, это состояние перманентной трансгрессии, которую пишущий для себя открыл как возможность, имеет тенденцию поглотить все его человеческое бытие и длить и длить это пребывание в эйфории. Но профанный мир не дает. У него свои требования, свои к человеку претензии. Нужно делать, прежде всего, практические дела. Нужно возвращаться из беспредельности мифа и впрягаться в очерченную судьбу.

Если он, конечно, не хочет остаться в мифе навечно. Как знать…