Жертвенник. О сакральном и профанном литературного творчества

На чтение потребуется 12 часов | Скачать: doc, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Последний блок зарисовок – о народе и о лагере, – скомпонованных мной из исследования Агамбена, дают повод задуматься вот над каким вопросом: до какого предела можно уничтожать душу народа?

Уточняю в очередной раз: я говорю не о физическом уничтожении (хотя статистика демографии выявляет и этот ракурс, но это тема отдельная), и не об этнической принадлежности (ибо в свете современных реалий я рискую быть обвиненным в политнекорректности), а говорю я только о том, что составляет основу культуры некогда великого российского сверхнарода, его глубинной ментальности, его коренного самосознания. Одним словом, я говорю о литературе.

Теперь, когда мы понимаем, что такое биополитика, можно диагностировать нынешний кризис нашей литературы не как объективное следствие спонтанных культурных процессов, а как итог далеко идущей стратегии. Хочется верить, итог – не конечный, хочется верить в выздоровление, однако тенденция пока заставляет только «крепиться»: отечественная литература погружается все глубже и глубже в направлении гаснущего сознания.

В свою очередь, литература как сфера творческой мысли – диагностический маркер того, что происходит вообще. Обыватель вздыхает об отсутствии (!) современных русских писателей, но совсем не тужит (похрустывая поп-корном), к примеру, о том, что кино задавлено Голливудом; что магазины оккупированы иностранными брендами; что, любая техника у нас, как правило, теперь импортная; что промышленность, в основном, производит сырье; что экономика подчинена иностранной валюте; и что политика продолжает курс на грабеж населения.

Я говорю о русской литературе, потому что я – русский писатель. Но что-то подсказывает мне, если взглянуть на проблему шире, глобально, окинув взглядом политико-культурные тенденции цивилизации ХХI века, окажется, что оболванивание – главный метод и стратегический курс.

Коллапс, в котором сегодня пребывает литература – это коллапс общей социальной потенции; потенции в самом пошлом, биологическом смысле; потенции как возможности радости жизни, но и потенции как возможности продолжения жизни – той самой, священной, отверженной, голой жизни, к которой сведено существование «среднего класса». Пресыщенность и усталость – вот одна сторона высокотехнологического итога биополитики; тревожность и бесперспективность – вот другая его сторона, выявляющая хроническое чрезвычайное положение. Это предобморочное состояние, это ватное равнодушие, эта апатия современного человека активного возраста, когда всё ему становится безразлично, и сама жизнь не более желанна, чем смерть – не что иное, как психокомплекс лагерного синдрома. Затюканный человек уже не отличает развития от развлечения, таланта – от заработка, книги – от гаджета, любви – от коннекта, досуга – от пьянства, культуры – от коммунальных услуг, искусства – от продуктовой корзины, а поход в гипермаркет – от выборов президента.

Так есть ли предел, до которого можно, с одной стороны, глушить в народе остатки самосознания, а с другой – упорно выжимать из него энергию жизни, прикрываясь политической демагогией? Не близится ли та грань умерщвления в людях души, где государству угрожает уже не революция, а реанимация – запредельная кома народного тела с весьма сомнительной клинической перспективой? Доколе?

Вот в чём вопрос…