Замутнение. Опыт популярной политэкономии

На чтение краткой версии потребуется 1 час 15 минут, полной – 1 час 20 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за июль 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

■ □ ■ □ ■ □

 

В начале ХХ века, когда обозначился масштабный конфликт между капитализмом и коммунизмом, воплотившийся в противостоянии стран Запада и СССР, идеологически этот конфликт выглядел довольно контрастно, и симпатии к той или к другой стороне определялись упрощёнными штампами. То была эпоха Модерна, в последней его фазе. Модерн – это вера в науку, в прогресс и во всё лучшее, что есть в человеке. Модерн начался с европейского Просвещения, которое вылилось в Великую Французскую революцию, которая провозгласила идеи свободы, равенства, братства, которые зажгли всю Европу, оформились в идеи марксизма, привели к падению Российской империи и рождению на востоке сверхновой звезды – СССР. То было время, когда появилось принципиально новое государство, поставившее своей целью строительство коммунизма, где хорошо будет всем. Капиталисты взирали на это явление с ясно осознанным ужасом.

Модерн завершился бескомпромиссным разделением мира надвое.

Между 1-й и 2-й мировыми войнами в ряде стран возникли движения, контрнаправленные в отношении политико-гуманистических идеалов, и главным образом – в отношении марксизма и развития коммунизма. На сцену истории выдвинулся фашизм. В наиболее общем идеологическом смысле это был Контрмодерн – как реакция на достижения прогрессивной мысли Модерна. Чем это обернулось, известно. В свою очередь, возникло движение антифашизма, естественным образом возглавленное коммунистами, и в результате исхода 2-й мировой войны антифашизм стал господствующей парадигмой, что ещё больше укрепило позиции коммунистов и симпатии к ним во всём мире. Такой оборот, в свою очередь, ещё больше ужаснул держателей капитала. Чтобы не утратить влияние, капиталистам требовался внушительный аргумент. Фашизм уже пал, когда аргумент предъявила страна, неплохо нажившаяся на войне – США, явив всему миру новый виток Контрмодерна – атомную бомбардировку.

И опять мир был разделён. Это было всё то же разделение, что и раньше, с той лишь разницей, что граница сместилась на меридиан Берлинской стены. К востоку от неё пролегли страны прокоммунистического лагеря и Варшавского договора, к западу – прокапиталистического и, соответственно, НАТО. Началась гонка вооружений. Каждая из сторон держала руку на ядерной кнопке, ставя под вопрос тем самым существование всего человечества. Конфликт идеологий опять стал контрастным, но в этом зубовном скрежете двух военных машин терялись последние вздохи наивных надежд состарившегося Модерна.

В конце века всё стало сложнее. Контраст стал размытым, стушёванным. Меж двух политических крайностей легли причудливые полутени. СССР больше нет, Восточный лагерь распался. Холодная война официально объявлена завершённой: так будет спокойнее. Драматизм больше не в моде, острые углы стараются сгладить, политическая борьба деградирует до дебатов, ток-шоу, игры. Между разными идеологиями и партиями больше нет чётких границ, а общественное сознание затуманивает хмель потребительства. К ХХI веку стало возможным всерьёз говорить о таких феноменах, которые раньше воспринимались не иначе как оксюморон, а теперь же явились объективной реальностью: красный капитализм китайского типа (во главе с Председателем) и капиталистический социализм, названный шведским (увенчанный Королём).

Это и есть политэкономический Постмодерн: уменьшение общественной напряжённости через смешение всех известных теорий и практик.

Смешение произошло. Но вот гармонии нет. Нет такой страны, которую не сотрясало бы народное недовольство. Чем же народ не доволен? Тем же, чем и всегда – эксплуатацией, социальной несправедливостью. Модерн завершился разделением мира на две враждебные половины. Постмодерн упёрся в глобальный мировой кризис. Гибель Модерна агонизировала двумя мировыми войнами. Маразм Постмодерна эпилептически содрогается припадками третьей.

 

Постмодернистское смешение крайностей помимо прочего проявляется и в том, что исчезло чёткое разделение между войной и миром. Нет больше такого времени, которое мы могли бы назвать военным, и такого времени, которое могли бы назвать мирным. Всякий день нашей жизни протекает на фоне боевых действий, которые то ближе, то дальше от нас, но они всё время где-то пылают, грохочут, убивают людей, и одновременно этот же день исполнен горького чувства несправедливости, экономического гнёта, политического прессинга, эксплуатации. Так или иначе, идёт война, и «по горизонтали», и «по вертикали», мы существуем в состоянии хронического чрезвычайного положения^[2] – и те усилия, которые прилагаются СМИ, чтобы народ как-то развлечь и, тем самым, отвлечь, всё более напоминают угар карнавала, пир во время чумы.

Раз так, раз уж война всё равно занимается нами, хочешь не хочешь, приходится вставать под чьи-то знамёна. Но – под чьи? Постмодерн, всё смешав, лишил нас ясных ориентиров. Одинокий воин теряется в полчищах одиночек. «По горизонтали» выбора нет, во всяком случае, для человека порядочного: надо защищать родную страну, вот и всё. Но вот «по вертикали»… За какое именно государство ты готов проливать свою кровь? За какой тип государства? Вот тут-то и ухмыляется арлекин постмодерна.

Я, пожалуй, согласен, что капитализм – это фашизм, поскольку эксплуатация человека труда в предельном развитии ведёт к эксплуатации рабов в формате концлагеря. Но ведь подобная эксплуатация подконвойных людей имела место и в СССР, хотя идеологически страна строила коммунизм. Капитализм – это фашизм, ибо массовая обработка сознания граждан складывается из демагогии, развлечений и циничного оболванивания. Но ведь и в СССР, да и во всех странах прокоммунистического ориентира, применялись аналогичные приёмы воспитания «правильных» граждан.

Что ж это получается? Две непримиримые, антагонистичные, диаметрально противоположные политические платформы, состоящие во взаимном противоборстве и декларирующие совершенно разные цели, для обычного человека несут одно и то же ярмо? Как же так?

Какая-то во всём этом муть, какой-то туманный обман, который иногда на миг озаряется всполохами острого прояснения, но тут же гаснет, погружается в сумерки, в неразличимость, в дезориентацию.

И вот что по этому поводу пишет С. Кургинян:

 

Начну с дедуктивного описания гипотезы. Она состоит в том, что религиозная красная метафизическая традиция предполагает, что Творец со своей благостью (благостью!) внедрился в нечто, начинённое злом и именуемое «Тьмой над Бездною». Освободив от Тьмы какую-то территорию для осуществляемого им Творения. В силу наличия того, во что внедрено Творение, оно неустойчиво и подвержено внешнему (внешнему!) злу. Защищая Творение, Творец ведёт с Предвечной Тьмою вечный бой. В ходе этого боя он:

– отстаивает отвоёванную у Тьмы территорию;

– расширяет эту территорию;

– защищает её, поелику возможно, от внешнего зла;

– противостоит попыткам Тьмы пожрать Творение, вернувшись к первоначальному примордиальному злу.

Тем самым, эта красная (антитеодицейная хилиастическая) метафизика ДИАМЕТРАЛЬНО ПРОТИВОПОЛОЖНА чёрной (гностической и столь же антитеодицейной). При этом она не имеет ничего общего с дуализмом…

Предположим, что данная метафизическая традиция передалась светским красным последователям. Предположим, что и впрямь существует неочевидная, но неизымаемая из истории идей связь между данной метафизикой (о, ужас, красной), в субрелигиозном плане маркируемой хилиазмом, и коммунистической светской доктриной в её классическом марксистском и иных вариантах.

Тогда понятно многое. И то, что именно улавливают как Пиама Павловна Гайденко, так и её более продвинутые сторонники. И то, почему они – сознательно, я убеждён – замутняют существо дела и не противопоставляют красное чёрному, а устраивают совершенно неправомочный метафизический микст.

Ведь политический микст, поразительно похожий на этот метафизический, соорудили Поппер и его последователи, заявив о «двух неотличимых тоталитаризмах». Неужели и это не зарождает у читателя хотя бы смутных ощущений небеспочвенности моих построений?

 

Похоже, именно этот фрагмент отвратил товарища Лачина (слово «товарищ» я здесь употребляю в двойной ипостаси: в модернистской, то есть всерьёз – как привет моему товарищу по «Новой Литературе»; и в постмодернистской, то есть шутя – как традиционное обращение к коммунисту). Будучи жёстким марксистом, а значит – материалистом, презирающим всякую околорелигиозную метафизику, он открестился от философии Кургиняна, примерно как средневековый христианин открещивался от науки, если та несла ересь, выходя за пределы церковной догматики.

Я ведь тоже человек внецерковный. Мои познавательные интересы простираются шире какой-либо одной мифологии, а моя мировоззренческая объективность не позволяет примкнуть к какой-либо конфессии, то есть к одной, единственно «правильной» партии. В то же время, к религиозным системам я отношусь с уважением и вниманием, поскольку все религии, дошедшие до нас со времён седой древности, существовали и существуют в неразрывности с мыслью вообще, с всеобъемлющим, философским осмыслением мироздания, являются предтечей мышления современного и его действующим контрапунктом – особенно учитывая то замалчиваемое обстоятельство, что мировоззренческие концепции, называемые современными и даже научными, в значительной мере несут иррациональное содержание, слепое следование культовым догмам учения – веру.

Да, да, именно так! Будь то идеализм или материализм, и все производные отсюда политэкономические модели, эмпирически доказывая на каком-то этапе свою подавляющую убедительность, по прошествии времени оказываются не вполне состоятельными, и мы вновь и вновь вынуждены признавать, что прогнозируемое развитие и опирающиеся на эти прогнозы проекты эпох, в своё время заявленные как расчёты, оказались на практике верой – верой в то, что это правильные расчёты.

Таким образом, между мышлением научным и мышлением религиозным (я имею в виду так называемые общественные науки) мы не можем провести чёткой границы. Не можем мы её провести и между метафизиками и политиками. Мы можем установить её только условно, искусственно.

И всё же граница необходима. Граница расставляет акценты. В клубящемся хаосе граница выделяет ориентиры. Особенно это необходимо для ориентиров общественных, и если одинокий мыслитель за пределами социума может позволить себе развлекаться жонглированием идей, то мышление общественное настоятельно требует определённого курса. Одиночка может быть безответственным. Общество – нет.

Река времени нас куда-то несёт, в затуманенную, смутную даль, существуя поодиночке, мы всё равно находимся все в одной лодке, и это значит, что индивидуальное «я» неразрывно связано с обобщающим «мы». Быть в социуме – значит быть в градации «мы». Говорить «мы» – значит брать на себя ответственность.

Итак, понимая условность каких угодно границ, мы с необходимостью эти границы проводим. Мы сообща определяем свой курс. Мы делаем выбор.

И здесь я опять даю цитату из С. Кургиняна:

 

Организаторы метафизической путаницы и организаторы политической путаницы работают в одной команде, что называется, плечом к плечу. И имеют общие неафишируемые политико-метафизические основания...

А что если политический микст и метафизический микст устраивают не две чуждые друг другу группы… а одна группа, разделившаяся сообразно специализации?

Выдвинув такую гипотезу на рассмотрение читателя, я, конечно же, оговорю, что не питаю никакого желания кого-то в чём-то обвинять, прокурорствовать… Договоримся о метафизиках. Установим, что красная метафизика (опосредованно не чуждая коммунизму) непримиримо враждебна метафизике чёрной, то есть гностической.

Что гностическая (чёрная) метафизика связана с историческим фашизмом гораздо менее опосредованно, чем красная метафизика – с историческим коммунизмом.

Что война фашизма и коммунизма – это в определённой степени война красной и чёрной метафизик.

Что победа над фашизмом (не зря названным «силой чёрною») – это великий подвиг красной метафизики и страны, которая её, эту метафизику, неслучайным образом подняла на знамя, – России.

Что смешение коммунизма с фашизмом, хилиазма с гностицизмом, красной метафизической традиции с чёрной метафизической традицией – это проект «Замутнение».

Что группам, осуществлявшим этот проект, надо было до предела замутнить разницу между хилиазмом и гностицизмом, между красным и черным.

Что сверхзадача такого замутнения – вырвать с корнем из человеческого сознания всё, что связано с метафизическими составляющими коммунистической традиции, а значит, и с историческими заслугами этой метафизической традиции, и с исторической правотой России, взявшей на вооружение эту традицию, и с возможностями, которые такая традиция может подарить будущему человечеству.

Что мало обнажить эти две антагонистические метафизические традиции, нерасторжимо связанные с двумя антагонистическими религиозными течениями. Надо ещё понять, как эти традиции преодолевают классическую религиозную заданность, как осуществляется выход этих традиций за религиозные рамки.

 

ЗАМУТНЕНИЕ… Хорошее, верное слово. Жутковатое в своём содержании, в неразличимости надвигающейся угрозы. Трактовать Замутнение как «проект», то есть как целенаправленные действия тёмных сил, отдаёт слегка паранойей, как и всякий поиск врага, не нашедший прямых доказательств. Однако и объявлять идею бредовой на основании отсутствия прямых доказательств – что всегда и делают тайные канцелярии и ангажированные журналисты – с нашей стороны было бы нас же обезоруживающим легкомыслием. Замутнение, куда ни глянь, замутнение.

В контексте данной моей статьи между Замутнением и Постмодерном с некоторой осторожностью можно ставить знак равенства. С осторожностью, потому что мы не знаем, какая доля в смешении ориентиров приходится на целенаправленные действия менеджеров человечества, а какая – на бессознательное и стихийное социально-культурных процессов. Какой бы ни была доля слагаемых, сумма одна – дезориентация.

Мы не просто дезориентированы, мы дезориентацией разобщены, мы не слышим друг друга, не воспринимаем, знать не желаем. Социальное «мы» распадается на сообщество одиночек, политическая вселенная бессвязно мерцает мириадами «я». К чему всё это ведёт? К одному простому последствию. Сформулировано оно задолго до нас. А по безотказной своей эффективности оно даже проще, чем револьвер. Это ведёт к утверждению принципа «разделяй и властвуй».

Взять того же С. Кургиняна. На первый взгляд, его «Проект Сверхмодерн» служит консолидации светлых сил российского общества, а в перспективе – и всего мира. Однако правящая нынче верхушка в оторочке приверхучечных партий дистанцируется от него, вытесняя в безнадёжную оппозицию. В свою очередь, коммунисты, и чем они более радикальные, тем делают это более рьяно, также дистанцируются от автора концепции Сверхмодерна, не взирая на коммунистический дух его философии, считают Кургиняна державником^[3], засланным казачком, троянским конём бюрократ-буржуазии, «нашистом» и даже фашистом^[4].

Вот оно – Замутнение в действии. Мы не можем чётко сказать, на чью мельницу льёт свою воду тот или иной политик, за кого или против кого та или иная инициатива, социальная концепция, проект, философия. И всё же хочется что-то понять. Хочется ориентиров. Хочется сознавать, куда нас тащит, и куда мы сами идём. В мешанине ускользающих смыслов хочется хоть какого-то прояснения. ПРОЯСНЕНИЯ.

Что ж, попробуем разобраться.

 

 

 

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в июле 2015 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июль 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение июля 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров.
В соответствии с пожеланием автора, все деньги, полученные от продаж публикации,
пойдут на развитие журнала «Новая Литература».