Годины

На чтение потребуется 1 час 45 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Начало июня 1918 года в этих краях выдалось дождливым и холодным. Горячей сделалась сама жизнь. Города и городки захлестнул белочешский террор. Гражданская война разгоралась с новой силой.

В окрестных к Челябинску станицах пожилые казаки пытались вести гражданскую жизнь по-исконному, не ввязываясь в распри, происходящие в городах. Мало ли какой смуты в городе не происходило, за всякой не угонишься. Срамно было только сознавать, что вчерашние враги и поруганные пленники сегодня в самом центре державы ходят с оружием и вершат суды, не сильно-то вникая, кто прав, кто виноват. Одного, конечно, следовало пулей наказать, чтобы неповадно было, а другому бы и лавки с розгами хватило – но для инородцев все враги, всех на столбы да по фонарям. Жутко. Но это там, за сколь вёрст он нас. А мы тут своей жизнью, своим умом. Остережёмся, отсидимся. Может, Бог милует, смута вся эта мимо нас пройдёт.

Григорий Никифорович Яровеев распахнул дверь, впуская в избу человека в рыжей шинели, перепоясанной потёртыми ремнями портупеи.

– Проходи, Никодим Прохорович, проходи. Сейчас мать самовар раздует, а то, глядишь, с устаток и плеснёт в чарочку.

Из горницы навстречу мужу с гостем вышла женщина, не потерявшая ещё своей природной красоты и статности.

– Доброго здоровья вам, проходите. Гриша, дверь-то распашной не держи, мухи в горницу налетят. Проходите, сейчас пирога с судаком подадим, да свежего огурчика отведаете. С дороги, поди?

– Благодарствуйте, благодарствуйте. Не откажусь. Выть нагулял, дай Бог. Я ведь из Чебаркульской до вас.

 

Сели за столом в горнице. Жена и младшая сноха подали снедь. Жена сходила в погреб, принесла четверть, налила мужчинам по стопке. А потом и по другой. Никодим ел проворно, но обстоятельно. Попросил и третью ему налить.

Григорий, знавший за Никодимом особенность страшные новости под пьяный угар выкладывать, отодвинул от себя тарелку, облокотился одной рукой на стол, другую к сапогу с нагайкой протянул и весь подался к гостю.

– Выкладывай, почто лошадь в такую даль гнал?

Никодим прожевал, отёр рот.

– Пущай Варвара уйдёт. Нам с тобой вдвоем потолковать надо.

– Не тяни, – наступал Григорий.

А в сторону жены только взгляд бросил, как она что-то подхватила и из горницы вышла, плотно притворив двери.

 

– Плоху весть я тебе, Григорий Никифорович, привёз.

– Что, большаки стеной прут? Так слыхивали. Или не помнишь, как их, голоштанников-христопродавцев, на станичной площади выпороли? Они помлют. Не бывать им тута. Край не тот. Или казаки у нас перевелись, что за веру, за царя, за отечество головы не положат?

– Ранее не сомневался бы. А теперь сомнения.

– Что ты душу-то тянешь? Басурман да немцев испугался?

– Кабы так. А то…

– Ну! Чего мямлишь?

– Сын твой, Максим, с братьями Кашириными спутался. Я сам видал, как Максимка красный околыш поперёк папахи наверетенил. Пропасть у нас, Григорий. Пропасть. Не устоять. С голоштанными не совладать будет, коли уж у нас сыны поперёк нашей воли забирать стали.

– Пустое брешешь, Никодим.

– Истинный крест, Григорий. Порушат теперь домы наши.

– Не причитай. Наши не порушат, своих бы разом не сыскали. Доберётся рука моя до Максимки, сам тутова на лавке разложу и сам вот этой плетью выпорю, – глаза Григория расширились и смотрели на Никодима так, будто это он был повинен в клятвопреступлении Максима.