Тем утром я выехал из Шпандау на север...

 

 

 

До Нинбо мы добирались несколько часов.

Я впервые был в Шанхае – да что там, я впервые был в Китае, и то, что я видел, конечно, оставляло неизгладимое впечатление. В аэропорту Пудонг нас встретили друзья Вилмы – корейцы Ким Хун Тин и Ким Сун Сок. На их фургоне мы направились к городу.

Еще в самолете Вилма объяснила мне, что познакомилась с корейцами, когда они приезжали в Сопот на февральский лов янтаря. Ким Сун Сок, сидевший за рулем, был полным и жизнерадостным, похожим на ожившего Хотэя. Второй, Ким Хун Тин, был меньше его ростом, со спокойным, даже равнодушным лицом. Он всю дорогу молчал, предоставляя нам общаться на смеси английского и немецкого.

Воздух был очень влажен. Мы неслись по скоростной автостраде на юго-запад, минуя центр Шанхая, прямо по направлению к Ханчжоу. Вокруг мелькали пригороды мегаполиса, яркие, словно игрушечные домики, зеленые поля, десятки фигурок людей, копошащихся на них. Иногда мы проезжали какие-то стройки, и на каждой развевался ярко-красный флаг. Небо было белым, но не облачным, а просто затянутым, словно туманным. Жарко, жарко и душно, не смотря на открытые окна и ветерок.

Вилма рассказывала Сун Соку о перелете. Тот, насколько я понял его немецкий, на следующий год собирался приехать на немецкую Балтику рисовать акварели. Вилма смеялась, потом закурила, и они заговорили о предстоящей жизни на островах, погоде на весь сезон и тех, кто приедет и нет. Мне этот разговор был неинтересен и я заснул.

Проснулся я часа через три. Уже стемнело, мы ехали по широкой улице, освещенной мириадами огней витрин и фонарей. В воздухе витали сотни запахов. Вилма спала, спал и Сун Сок, а за рулем сидел Хун Тин. Я спросил, где это мы. Хун Тин, не оборачиваясь, произнес: «Ханчжоу».

Вскоре мы остановились на улице с невысокими домами. Здесь было довольно тихо. Хун Тин растолкал Сун Сока и они вылезли из машины.

– Мы сейчас.

Я кивнул. Напротив был какой-то ресторанчик с кухней, выходящей прямо на улицу. Толстый китаец размахивал куском теста. Рядом на табуретках сидели несколько местных и играли в карты. Среди них не было ни одной женщины. Маленький мальчик, сунув палец в рот, смотрел прямо на меня. Пахло вкусно, но незнакомо.

Вернулись корейцы и принялись укладывать чемоданы в багажное отделение. Сун Сок знаками показал мне, что Вилму лучше перенести на сидение, а кресло сложить. Я так и сделал. Как оказалось, ноги затекли, и я едва ее не уронил.

Наконец мы двинулись дальше. Голова Вилмы лежала у меня на ногах, и я смотрел на нее, и, странно, ни о чем не думал. Ее ресницы дрожали, а по лбу иногда пробегала морщинка, делавшая ее лицо еще более бесконечно милым и красивым.

Теперь мы ехали на восток. Трасса шла в стороне от городов, и лишь далекое зарево говорило о том, что мы проезжаем мимо какого-то города.

После полуночи мы прибыли в Нинбо.

На ночь мы остановились в придорожном хостеле. Комната на четверых обошлась нам примерно в двадцать долларов.

Вилма, по ее словам, чудесно выспалась. Она и в самом деле выглядела бодрой, в отличие от нас с Сун Соком. Хун Тин невозмутимо принял ее предложение сыграть в карты, и они еще долго сидели при свете ночника. Я, как ни старался следить за их игрой, сам не заметил, как закрыл глаза.

Проснулся я от голосов. Уже было довольно светло. Сун Сок и хозяин хостела горячо спорили. Вилма спала, прижавшись к огромной панде, которую Хун Тин вручил ей в аэропорту. Лучи рассветного солнца падали ей прямо на лоб, золотя волосы как тогда, на мосту, и в этих лучах она казалась совсем девочкой.

Я подошел к спорившим.

– Что случилось?

– Он хочет, чтобы мы уже съезжали, – объяснил кореец.

Хозяин, при виде меня, напустил важный вид и затараторил пуще прежнего.

– А если доплатить?

– Он говорит что это комнату заказали месяц назад на неделю. Мы вчера приехали, и он разрешил нам переночевать с условием, что когда начнется день, мы уедем…

– Сейчас только раннее утро, – заметил я. – И все спят.

– Его это не интересует.

Мы могли бы вернуться на кровати и лечь – и хозяин бы ничего не смог сделать. Не стал бы он, в самом деле, вытряхивать нас из этих несвежих лежаков?

Проснулся Хун Тин. Широко зевая, он смотрел на своего друга, потом вдруг заговорил. Они спорили минуты три. Потом что-то сказали китайцу – тот было заспорил, потом улыбнулся и заспешил вниз по лестнице.

Я разбудил Вилму.

– В чем дело?

– Нам пора.

– Я не выспалась.

Подошел Сун Сок.

– Они обещали накормить нас.

– Идите вы оба к дьяволу со своим завтраком! – крикнула Вилма, натягивая на голову одеяло. – Только извращенцы завтракают в четыре часа!

Я подхватил ее на руки, и, как она была, – в одеяле, с медведем, визжащую и дерущуюся, снес вниз по лестнице. Следом спускался Сун Сок и громко смеялся.

Внизу уже кипела жизнь. Старый китаец в грязном белом колпаке и столярном фартуке готовил что-то у плиты, позвякивая сковородкой-воком. У столиков, которые занимали весь холл первого этажа, уже сидел какой-то тип в старом костюме. Он о чем-то говорил с хозяином и во все глаза уставился на нас.

Я донес Вилму до фургона и усадил в ее кресло, накинув сверху одеяло. Растрепанная, она зло уставилась на меня.

– Будешь что-то есть?

– Пошел вон.

Я вылез из машины и сел за столик, накрытый липкой клеенкой. Старик-повар принес нам три тарелки лапши с темно-зелеными, сморщенными листьями. На Ибице кто-то учил меня есть палочками, и сейчас это умение пригодилось как нельзя кстати.

Мы доели под натужный стон ржавого велосипеда, на котором посетитель поехал вверх по дороге. Небо с каждой минутой становилось все белее и белее, и вскоре ни осталось, ни единого голубого пятна – все закрыл знакомый белый туман.

Хозяин был теперь очень любезен с нами. Прощаясь, он долго тряс нам руки. Старик-повар стоял, опершись на косяк и курил вонючую сигаретку, сплевывая прямо в ведро с грязной посудой.

Наконец мы отъехали от хостела и через несколько поворотов снова выбрались на трассу. Вдали мелькали дома Нинбо. Движение было довольно сильным. Вилма опять заснула, свесив голову на грудь. Я поправил одеяло на ней и поймал взгляд Сун Сока:

– Она тебе нравится? – спросил он с улыбкой.

Я просто кивнул.

Хун Тин, следивший за мной в зеркале заднего вида, заохал и засмеялся, и начал что-то говорить Сун Соку. Они снова загоготали. Сун Сок показал мне большой палец – мол, все нормально, мы смеемся о своем.

В Нинбо мы подобрали еще одного пассажира – кореянку с большим чемоданом, по имени Ким Тай Вонг. На мой вопрос об их родстве, все трое радостно рассмеялись и объяснили, что в Корее всего несколько десятков фамилий.

Тай Вонг была маленькой и щуплой, в бейсболке, чей длинный козырек казался еще длиннее в сравнении с ней. Она что-то взахлеб рассказывала своим друзьям.

Вилма опять проснулась. Потянувшись и кивнув кореянке, она закурила.

– Ты поел?

– Ну да.

– А мне?

– Тебе?

– Вы взяли мне этой лапши?

Я похлопал по плечу Сун Сока:

– Эй, мы взяли еды для Вилмы?

Кореец замотал головой.

– Эгоисты, – Вилма сплюнула в окно. – А ты особенно.

Я пожал плечами. Честно говоря, эти игры начали подводить меня к точке кипения. Поэтому я закрыл глаза, и постарался никак не реагировать ни на какие фразы, и уколы Вилмы до самого парома.