Линии

 

 

 

Вот не попал бы в эту командировку, и ничего бы не было… Жил бы себе спокойно, летал бы, как раньше… То есть, он и сейчас летал, конечно. И жил… И жену целовал, и дочек воспитывал. Но она, она, та, другая, плотно сидела в груди и не давала дышать… Может быть, будь она рядом, живи через два дома или даже в соседнем городе, он помотался бы к ней месяц-два, насытился и успокоился бы быстро… Но она сразу после той роковой командировки улетела в Москву, где он бывал, в лучшем случае, раза два в год, и чаще всего – садились только на дозаправку на привычный Чкаловский, и взлетали тут же… Он, военный летчик, не мог слетать к ней всего-то за две тысячи километров – ну что за насмешка судьбы… Нет бы ей улететь жить в Питер, где они бывали часто и задерживались надолго… Нет. Она выбрала Москву.

 

Ты помнишь, как прижималась ко мне тем утром, потому что на рассвете стало холодно, и шептала: «Не спи»?

 

Она выбрала Москву ещё до той командировки. И тогда уже знала, что улетит. И конечно, очередной женатый роман ничего для неё не изменил. Она с удовольствием созванивалась с ним, разговаривала обо всём на свете, отвечала на забавные интимные сообщения, поздравляла с днём ВВС… Но планы свои менять – не меняла…

Так и получилось, что за историю многолетнего телефонного и письменного романа у них была всего одна ночь. Та, первая, с которой всё началось. А может, это уже и не было потом романом, просто дружба, настоящая дружба между мужчиной и женщиной, которой, может быть, и не бывает в природе… Даже жена потом уже знала о её существовании. Кроме истории той первой ночи, конечно.

 

А как ты наклонялась надо мной и – нет, не целовала, а мелко и бегло прикасалась губами, как будто оставляя свои метки на моей коже – помнишь?

 

Так странно и непонятно – потом, уже за 40, он стал многое забывать… Даже как девочки начинали ходить или какие-то шкодные штуки вытворяли – воскрешал в памяти только после подробного рассказа жены… А вот, что она сделала или сказала в ту ночь и их краткое совместное утро – помнил так отчётливо, как будто было вчера…

Они тогда поехали в боулинг. Из кабака, где сидели всей толпой… Решили – крайняя ночь командировки, гуляем! Думали, её придется уговаривать, просить… Но нет – она неожиданно легко согласилась. И поехали. Потом она говорила, что хотела по-настоящему погрузиться в командировочную жизнь лётчиков, проникнуть в самую суть этой обожаемой ею профессии…

 

А первый поцелуй в коридоре гостиницы у двери в твой номер? И как ты долго не могла попасть ключом в замочную скважину, и я взял у тебя ключ, и открыл сам?

 

К ней многие в ту ночь пытались клеиться… И из их экипажа, и из других. Она легко и необидно отшивала всех. Шутила. Весёлая, забавная девчонка. Своя… Его посягательств она не опасалась, как потом рассказывала. Кольцо на пальце, да и общее впечатление порядочности, «заточенности» на семью… А он уже в самом начале ночи, в боулинге, чувствовал, как хочет её, и готовился сделать этот решающий опасный рывок… Даже если она оттолкнёт, скажет «нет»… Он будет знать, что хотя бы попытался…

 

А как у меня сначала не получалось, и я, нервничая, сказал об этом тебе, а ты ответила очень спокойно: «у нас всё получится» – помнишь? И получилось…

 

Он пошел провожать её до номера. 401-й – как сейчас… И надо было прощаться. Она сказала: «ты замечательный», обвила руками его шею, поцеловала. Хотела в щёку, но он подставил губы, и – в губы… Тягучий, обжигающий поцелуй… Она сказала – нельзя. Он ответил – но очень хочется… И ещё одно сладко-томное прикосновение… Может быть – можно? Я-то свободна… Тебе решать. Открывай. Хорошо подумал? Открывай. И открыла… Он открыл…

 

Я спрашивал – когда прилетели? Ты говорила – 5 дней назад… Вот я дурак… А я ещё в прошлом году… была… с вами… Ну, я совсем дурак… Ты это помнишь?

И как мы обнаружили в прайсе гостиницы пункт: пульт от кондиционера – и честно искали кондиционер в твоём номере? И решили, что он – это окно, а пульт – ручка…

И как мелочь рассыпал у тебя на ковре, одеваясь, и ты шутила – мало оставляешь, мало!

А за что я называл тебя волшебницей и о чём говорил – «Как??? Как ты это делаешь?» – тоже помнишь?

Или ты давным-давно всё забыла? Вышла замуж, счастлива… Мы по-прежнему хорошие друзья с тобой… Ты всё такая же весёлая, озорная, и шутишь… Своя.

Но почему же, почему столько лет спустя… Почему же я так отчётливо помню все эти эпизоды, так остро хочу вернуться в ту ночь и в то утро, и многое готов отдать, только бы ещё раз прикасаться к тебе, чувствовать тебя рядом и до самого утра слушать твой голос? Могли мы быть теми, кто предназначен, предначертан друг другу, и кто однажды даже друг друга нашёл, но не смог рассмотреть, распознать… Или смог, но не решился сам себе в этом признаться… И если да, если это действительно так – то – как жить с этим?

 

Конечно, я всё помню. И за что ты называл меня волшебницей, и после чего спрашивал, как я это делаю… И еще помню, как кто-то, идя мимо нашей двери по коридору, бросил: молодцы, бля… И ты ответил вполголоса: и не поспоришь… Я помню. Вот только ничего это не меняет. Я – та, твоя, осталась там, в гостинице. И мы оба, кем бы ни были друг для друга, не имели права всё перекраивать, менять, рушить. Или… Если мы действительно были ДРУГ ДЛЯ ДРУГА, то… имели?

Да о чём я, собственно? Ставки сделаны, ставок больше нет.