Расставание с иллюзией

На чтение потребуется два часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

В юности мне всегда мечталось побывать на настоящем пасхальном сейдере. В памяти застряли мамины рассказы о её детстве и о том, как у неё дома всё это происходило. У нас дома, однако, ничего такого не праздновалось, а поэтому по части Пасхи (Пэйсах), как впрочем и других еврейских праздников, я была сугубо теоретиком.

И вот наш первый год в Нью-Йорке и нас, в числе других русскоязычных эмигрантов, приглашают в местный Еврейский Центр, где специально для таких как мы устраивается «традиционное» празднование Пэйсах – первый сейдер. Конечно же, мы одеваемся в лучшее и идём праздновать, а я иду на встречу с моей сбывающейся мечтой...

 

Большой зал ланч-клуба. Длинные, покрытые белыми одноразовыми скатертями, столы, за которыми уже расселись наши соплеменники. Садимся и мы. В зале царит таборный ажиотаж. Снующие взад и вперёд работники центра быстро уставляют полупустые столы традиционными яствами: блюдами с листьями зелёного салата, хреном и прочим набором, который полагается испробовать в этот вечер: бледной фаршированной рыбой из банок, кусками румяной бройлерной курицы и, конечно же, мацой и бутылками красного кошерного вина фирмы Manischewitz.

На отдельном столе стоит большой серебристый семисвечник-менора. Возле стола молодой человек с бородкой, в чёрно-белом одеянии, ермолке и с микрофоном в руке. Это местный русскоговорящий раввин.

– Пожалюста, попрошу вниманий! – говорит он с сильным акцентом. – Ми сейчас будем начинать... – раввин приглашает женщин подойти к меноре. Я в группе женщин подхожу и, следуя его инструкциям, покрываю голову приготовленным для этого случая кусочком белого кружева, прикрываю глаза руками и, ничего не понимая, повторяю вместе с другими слова раввина: «Барух ата адонай элохейну...».

Со столов доносится нарастающий шум: церемония публике явно не интересна. Одна из нас зажигает на меноре две свечки: одну в центре, другую – самую крайнюю.

Праздник официально начинается.

Раввин рассказывает историю Исхода по-русски и по-английски попеременно, объясняя значение традиционной еды и порядок её вкушания.

Шум усиливается, заглушая микрофон.

Раввин прерывает свой рассказ.

– Пожалюста, сейчас очень важно, и надо, чтобы било тихо.

Шум замолкает, но ненадолго.

Раввин продолжает рассказывать. Он говорит о тяжёлой доле евреев, выведенных Моисеем из египетского рабства, о манне небесной, замешанной на слезах людей, и ещё о чём-то соответствующем, проводя параллель с нами, беженцами от советского гнёта, которые впервые получили возможность соблюдать свои традиции и свободно отмечать этот великий праздник.

Параллельно с его рассказом нарастает застольный шум. Полностью потеряв интерес, люди оживлённо разговаривают и уже открыто накладывают еду в свои тарелки.

– Маня! Положи мне вон ту ножку! – раздаётся чей-то возглас, – и вон тот кусок рыбы! Нет, не этот, а вон тот, с краю... шо побольше!

Раввин осекается на полуслове:

– Люди! Люди! Подождите немножко кушать... ещё нельзя! – взывает он к оголодавшим эмигрантам. Его призыв тонет в шуме застолья, а сам он куда-то исчезает. Также куда-то исчезают и работники центра.

Снедь поглощается с завидным аппетитом, и столы быстро пустеют.

«Ну, будем здоровы!» – мужчины чокаются Манишевицем, разлитым в пластиковые стаканчики.

– Идёмте домой... противно, – мы с мужем вытягиваем остальных членов семьи из-за стола.

– Тебе хоть что-то досталось? – спрашивает мама папу по дороге домой.

Папа нечленораздельно мычит.

– На столько человек и так мало еды! Ты курицу ел? – не отстает от него мама.

– Я ничего не ел. Мне было стыдно! – с дрожью в голосе, но чётко произносит папа.

– Что сказать, наши соотечественники вели себя безобразно, – замечает бабушка.

– Да, но это не значит, что надо голодать, – подводит итог мама.

Мы с мужем молча вышагиваем впереди. На душе гнусно. Ясно, что наш первый «традиционный» общинный сейдер уже превратился в последний.