Лёд

 

Купить в журнале за декабрь 2017 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 3 часа | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Тем временем из Ашхбада, где Вилли снимал фильм, приходили какие-то странные вести. Доброжелатели, остававшиеся неизвестными, звонили в офис «Дельта-фильм» и говорили придушенными голосами: «Недоучка Улугбердыев снимает ляжки девок и монтирует их с бычьими яйцами…». В конце концов Фартучный не выдержал и предложил мне: «Давай слетай туда, разберись. Ляжки, яйца… Ничего не пойму! Да, заодно получишь у них аванс. Я договорился со спонсором». Прибыв в Туркмению, я не обнаружил встречающих. Хотя накануне Фартучный в моём присутствии связывался с директором фильма, неким Селимом, и предупреждал его о том, что сценарист прилетит. «Встретим! Встретим! – кричал Селим в телефонную трубку так, что было мне слышно. – Встретим и отвезём в самую лучшую гостиницу! Или, может быть, сценарист хочет остановиться в пансионате на нашем горном курорте Ферюза?!» – «Ты где хочешь остановиться?» – спросил меня Фартучный. «В пансионате в горах». Самолёт вылетел ночью и из ледяной слякоти московского ноября перенёс меня в царство солнца, голубого неба и зелени. Времени – четыре часа утра. Ну что ж, автор сценария не такая уж большая птица, чтоб встречать его в этакую рань. Чтоб скоротать время, я перекусил в чайхане при аэропорте. Блюда подавал смуглый, чудовищного роста и толщины туркмен. Поднос с заказанным мной лавашем, чаем и пловом он принёс, держа двумя пальцами. Еще два таких же гиганта стояли за стойкой чайханы, изнывая от безделья, поскольку наплыва посетителей не наблюдалось. Подкрепившись, я отправился в видеосалон, расположенный в зале ожидания, посмотрел два фильма «кунг-фу» подряд. Скоротав таким образом время, я в восемь часов твёрдой рукою набрал номер телефона директора. «Садись в автобус, – было сказано мне мягко и ласково, – приезжай на студию «Туркменфильм». Побудь там в офисе 407. А я за тобой приеду». Я сел в автобус (денег у меня оставалась – какая-то мелочь) и проехал по городу, который выглядел так, что, казалось, сейчас из-за того глинобитного домика появится Аладдин с волшебною лампой. Но потом замелькали обычные стандартные хрущёвки с окнами, закрытыми решетчатыми ставнями – данью местным условиям. В офисе №407, куда меня беспрепятственно пропустил молодой, с белыми чётками, намотанными на тонкое смуглое запястье, охранник, я обнаружил письменный стол, сейф, несколько стульев и туркмена средних лет с налепленной на подбородок напитавшейся сукровицей бумажкой. Обитатель кабинета вперил в меня тяжёлый взгляд, в котором была почти угроза. «Что происходит? – подумал я. – Почему в коридорах студии мне не встретилось ни одного человека? Отчего здесь такие пыльные окна?» Я представился. Суровость с обитателя кабинета как ветром сдуло. Он судорожно улыбнулся, в глазах его метнулась какая-то детская робость. «Саид, – назвал он себя. – Я вторым режиссёром работаю. Со вчерашнего дня. Ещё не успел войти в курс дел…» Он рывком выхватил из кармана записную книжку, глядя в неё, накрутил номер стоящего на столе телефона и закричал в трубку: «Василий Григорьевич, это Саид с киностудии беспокоит! У тебя танковский аккумулятор бар? Вот хорошо… Я за ним сегодня приеду! До свиданья, дорогой!». Я украдкой взглянул на часы. Половина девятого… У второго режиссёра, перелистывающего свою записную книжку, на лице всё больше проявляется отчаяние и безнадёжность. Он снимает с аппарата телефонную трубку так, словно она весит по меньшей мере пятьдесят кило, тужась, подносит её к уху. Набирает номер, говорит в трубку придушенным голосом: «Товарищ подполковник, Валерий Сергеич, Саид с киностудии… вас… по вашу душу… Скажите, уважаемый, у вас танковский аккумулятор… Есть? Ну, так я сегодня за ним… Спасибо». Вернув трубку на место, Саид, не сводя с неё укоризненного взгляда, говорит: «Вот, оператор, Виктор, он из Киева с женой-костюмершей к нам на съёмки приехал, работал, между прочим, с Параджановым, вчера мне говорит: «Саид, требуется танковский аккумулятор. Режимную съёмку делать хочу, подсветка мне нужна будет». Второй режиссёр безнадёжно махнул рукой. «В чём, собственно, проблема? – думал я. – Ну, нужен оператору танковый аккумулятор, привези его ему». – «Вот, – прерывисто вздохнул Саид, – сам видишь, обзвонил уже всех знакомых начальников танковых дивизий. Позвоню ещё… Потом». Неожиданно встав из-за стола, второй режиссёр рывком распахнул дверь, выглянул в коридор и решительно подошел к сейфу. Открыв его ключом, Саид достал из сейфа бутылку водки и пиалу. «Немножко, – пробормотал он, наливая водку в пиалу, – для блеска глаз…» Осушив пиалу, он осторожно взглянул на меня и спросил тихо-претихо: «Будешь?» – «Не пью». Второй режиссёр поморщился, словно его ткнули в грудь шилом. Вернул бутылку и пиалу в сейф, запер его и, схватив телефонную трубку, закричал в неё, не обращая внимания на раздающиеся оттуда короткие гудки: «Николай Сергеич, дорогой мой товарищ майор, выручай, нужен танковский аккумулятор!!.» Бросив трубку и попав мимо аппарата, Саид вновь метнулся к сейфу. Наполняя пиалу, дрожавшую в его руках, цедил сквозь зубы: «Понаприезжали… бездарные… которых никто нигде не берёт… Думают, на «Туркменфильме» могут делать всё что захотят… Танковские аккумуляторы им подавай!» Выпив две пиалы подряд, Саид посмотрел на меня с невыразимой любовью и вдруг всхлипнул. «У меня племянника, вернее, товарища по школе в Афганистане убили. Пуля попала сюда, – показал Саид свой мизинец. – А вышла отсюда, – ткнул он себя пальцем в лоб. – У парня вывались кишки, как у барана. Но он ещё прожил три дня. А потом умер. В госпитале. У меня на руках». Благодаря реплике товарища Сухова из «Белого солнца пустыни» я был в курсе того, что Восток дело тонкое. Но я понятия не имел, насколько именно это тонкое дело. Кажется, теперь я получил возможность познакомиться с этим поближе. В одиннадцать часов дверь распахнулась, вошёл Селим в чёрном костюме, белой рубашке с распахнутым воротом. Глаза его удивлённо округлились. Кажется, он не ожидал здесь увидеть меня. Возможно, он думал, что я уже улетел туда, откуда прибыл. А вид упавшего головой на стол второго режиссёра Селима не удивил. Мне этот субчик начинал нравиться всё меньше. Я решил быть краток. «В общем, так, или я немедленно получаю аванс, или забираю сценарий и говорю вам: – «Удач!» Лицо Селима посерело. «Да ты что… Сейчас… Только новый договор подпишем… Спонсор, понимаешь, требует подписать новый договор…» Из «дипломата» директора фильма появился чистый листок бумаги. «Вот здесь, – протягивая мне шариковую ручку, попросил он, и я почувствовал, что Селим задыхается, а рука его дрожит, – вот здесь… поставь подпись…» И я подписал чистый бумажный лист. Дело в том, что Вилли рекомендовал мне Селима как своего друга. Поэтому и тени сомнения не было у меня, когда я ставил на чистом листе подпись. Только гораздо позднее я узнал, что в понятие «друг» на Востоке вкладывают другой смысл – по-восточному тонкий. Приняв из рук директора сумму, равную десяти процентам от гонорара, который я должен был получить после завершения съёмок, я поднялся, сказав, что не прочь с дороги принять душ и завалиться спать в своём отдельном номере, выходящем окнами на отрог Копетдага. Селим взглянул на меня, словно услышал непристойную шутку. А потом вскочил на ноги, крича: «Да! Да! Сейчас шофёру скажу, и он тебя отвезет в Ферюзу!» И… не тронулся с места. Замечаю зелёные заеды в углах Селимова рта. Проходит минута, и Селим с некоторым усилием преодолевает оцепенение. «Поехали…» – шепчет он, видимо, забыв, что хотел отправить меня с шофёром. Мы садимся в машину, это такси, работающее на съёмочную группу, и, судя по выражению лица водителя, он благословляет судьбу за то, что не нужно искать клиентов по городу, который солнце накалило уже добела. Мы садимся в такси, и Селим, кажется, считая, что больше нет надобности соблюдать тяжеловесный бонтон, начинает доставать из кармана своего пиджака и засыпать в рот пригоршни «наса» – гашиша, смешанного с куриным или овечьим помётом, кому что больше нравится, и вскоре щёки директора фильма раздуваются как у хомяка, а из бездонного кармана выгребаются всё новые и новые пригоршни. Я решил быть терпеливым. Я решил наблюдать и не вмешиваться в местные обычаи. Мой любимый герой – Миклухо-Маклай. Буквально через пять минут вырвавшись из города, такси помчалось по отличной асфальтовой дороге, петляющей между не слишком высоких, сделанных из терракоты гор. Слева к дороге вплотную примыкали тугаи, между которыми блестела вода, текущая по камням. Справа тянулись сплошные заросли верблюжьей колючки. Жуя свою жвачку, изредка сплёвывая в открытое окно, Селим посвящал меня в курс дел. «Часть съёмочной группы в городе живёт, а часть в Ферюзе, в пансионате МВД. Сейчас у нас всё остановилось из-за того, что художник-постановщик павильонную декорацию никак не достроит. То досок нет, то краски, то клея. Это раньше было – только свистни, всё появится. А сейчас в республике ничего не осталось, кроме ковров. Тебе нужен ковёр? Настоящий туркменский, чистая шерсть, ручная работа!» Разумеется, мне был нужен ковёр. Как и скакун-ахалтекинец, белая папаха с длинным курпеем, а также золотая, осыпанная бриллиантами шкатулка, которую мне предлагали в туалете аэропорта по бросовой цене. Чтобы переменить тему, я решил задать какой-нибудь отвлекающий вопрос. Но Селим опередил меня, выдав то, что вертелось у него на языке. Дело касалось первого туркменского конкурса красоты, который Виктор и Вилли посетили, захватив с собой кинокамеру. Затем режиссёр и оператор рванули в совхоз под Ашхабадом. Там в объективе кинокамеры оказались быки-производители. Сам Селим не видел отснятый материал, но те, кто видел, говорят: «На подиуме зардевшиеся от смущения девушки в купальниках ходят, и… вдруг появляются быки, покачивающие волосатыми мешками между ног!» – «По-моему, выразительно смонтировано», – хотел сказать я, но впереди показались исполинские, никогда не виданные мною раньше деревья, между которыми белели кажущиеся игрушечными дома. И вот я живу в Ферюзе, курортном посёлке, втиснутом между двумя отрогами Копетдага. Слева по окраине посёлка проходит контрольно-следовая полоса государственной границы. Справа, за каменной стеной вытянувшихся цепочкой гор, притаились Каракумы, свирепое дыханье которых иногда сюда долетает. Ферюза разделена на две половины широкой асфальтовой дорогой. По сторонам её растут платаны невероятной мощи. Говорят, им не меньше пятисот лет. У подножия деревьев журчит прозрачная вода в арыках. Иногда они забиваются листьями, падающими с платанов, и тогда вода выходит из бетонных желобов, растекаясь по асфальту. Вилли, в шортах, с повязанной вокруг головы алой ленточкой, за завтраком объявил мне, что павильонная декорация наконец построена. Мы сели в голубой «бобик» операторов и отправились на смотрины. Вопреки моим ожиданиям, мы приехали не на киностудию, а в школу-интернат, расположенную где-то на окраине Ашхабада. «Бобик», с явно чем-то удручённым русским юношей за рулём, повиляв по засыпанным песком, украшенным пьяными столбами уличкам, остановился перед бетонным забором. Вилли, я, Виктор-оператор, художник-постановщик, вышли из машины и пошли вдоль забора. Художник, игравший роль проводника, постучал в железную калитку. Из-за неё тотчас раздался такой басовитый лай, что мне сделалось не по себе. Залязгал засов, калитка отворилась. Человек в галошах на босу ногу, с метлой в руке, посторонился, давая нам возможность войти. «Салам, – с улыбкой говорил он. – Проходите. Вся ваша декорация в полном порядке. Мы тут с Абреком её охраняем». Абрек, сидевший в просторной металлической клетке алабай, прекратив лаять, смотрел на нас глазами из жуткого сна. За двухэтажным зданием из красного кирпича («Это – мой родной интернат, – пояснил мне Вилли. – Я здесь проучился с первого по десятый класс. Вон там, под теми чинарами, я мечтал стать кинорежиссером…») стояла большая загородка, обтянутая брезентом. Художник, покашливая (что-то у него вдруг случилось с горлом), рывками стащил брезент. И вот трёхмерная декорация: две стены, сколоченные из не струганых досок, картонная лестница, якобы ведущая на второй этаж, и нарисованный на задней стенке камин. Вот как, оказывается, выглядит вилла короля преступного мира Туркмении. Виктор, остановившись посередине декорации, жалобно улыбнулся и проговорил, обращаясь почему-то ко мне: «Не хотел лететь! Жена уговорила: «Я там дешевых украшений местного промысла куплю…» – «Виктор! – топнув смуглой ногой в сандалии, крикнул художник. – Ты хочешь уехать отсюда в цинковом гробу?!» Мы вернулись к голубому «бобику». Стоявший возле него юный шофёр за время нашего отсутствия помрачнел ещё больше и вдруг объявил, что отказывается работать. «Буду из аэропорта людей возить! Заработаю больше!» – «Чёрт, – скрипнул зубами Виктор, – каждый день одно и то же… Ну сколько тебе ещё надо?» – спросил он у водителя иным тоном, мягким и дружелюбным. Водитель что-то прошептал на ухо оператору. Лицо Виктора исказила дикая гримаса. Но в следующую секунду он произнёс с ангельской кротостью: «Ладно. Я с директором эту сумму обговорю». Мы загрузились в «бобик» и помчались в Ферюзу, где нас ждал обед. Улучив момент, художник-постановщик сообщил мне: «Я с красным дипломом институт кино окончил. А теперь должен работать с этим недоучкой – Улугбердыевым… Вот пусть он предоставит мне строительные материалы! Тогда я ему сделаю декорацию!». И я понял, кто звонил в «Дельта-фильм».

 

В Ферюзе шелестят, опадая, листья. Зеленеет лишь туя да элдерская сосна. Днём температура воздуха поднимается выше тридцати градусов. Однако эта сухая жара даже приятна. Я пишу сценарий о контрразведчиках, которые в лучших традициях комедии-буфф осуществляют поимку шпиона, орудующего в Кремле. С директором картины вижусь дважды в день. После завтрака, когда группа уезжает на съёмки, и вечером, на подведении итогов рабочего дня. «Селим, ты привёз мой договор?» – «Нет. Но обязательно привезу». – «Когда?» – «Вечером», – отвечает директор, если дело происходит утром. «Завтра», – говорит он, если дело происходит вечером. Современного Робин Гуда, отбирающего деньги у богачей, чтоб купить на них подержанный «БМВ» и одеть свою девушку во всё импортное, играет друг Вилли по интернату Нияз. Он похож на брата-близнеца Митхуна Чакроборти. Только у него почти чёрная кожа и золотые зубы. Он говорит мне, не глядя в глаза: «Ты не видел Ашхабада, тебе его надо показать…». Эту фразу он произносит каждый раз, когда мы встречаемся. Однако Ашхабада мне не показывает. Почти весь полученный от Селима аванс я отправил переводом в Н. Поутру пробежав по Ферюзе кросс вдоль журчащих арыков, я целый день пишу сценарий, с перерывом на завтрак, обед и ужин. В соседнем номере отдыхает милицейский опер из Новочеркасска. Он целыми днями спит и пьёт. Но иногда им овладевает желание пробежаться со мной. Мы бежим по палой, пахнущей коньяком листве, опер рассказывает о том, что работа у него азартная, интересная, но нужно уходить, потому что ни черта не поймёшь. «Я ловлю жуликов, а мой начальник их отпускает». – «Чем думаешь заняться?» – «Крышечками для банок. Пользуются бешеным спросом». Однажды Вилли пригласил меня в гости ко второму своему интернатскому другу, живущему здесь же, в Ферюзе. Его звали Вовка, он работал водителем автобуса, возил отдыхающих. Вовка показал нам свой дом, построенный им собственноручно на склоне горы по возвращении из армии. В каждую комнату вели три-четыре ступени. Всего комнат, которые нам показал Вовка, было пять. Перед закрытой дверью шестой он остановился и сказал, почему-то приложив палец к губам: «Здесь моя тёща». Тёщи я так и не увидел. Но познакомился с Вовкиной женой, улыбчивой русой медсестрой одного из здешних пансионатов. Мы явились в гости довольно поздно, в одиннадцатом часу, и обе дочери хозяев дома, школьницы двенадцати и десяти лет, уже спали. Вовка развёл огонь в мангале, стоявшем у колючей проволоки, за которой была граница. Мы сидели под усыпанным звёздами небом, ели шашлык, пили виноградное вино. Вовкина жена говорила, что с работы, кажется, придётся уйти. Начальник пансионата Берды прочит на место медсестры племянницу из горного аула. Когда жена отправилась спать, Вовка сказал, что уже поступали предложения продать дом. Вилли смотрел раскисшими глазами на пламя, шевелящееся в устроенном на плоском камне костре, и вдруг заговорил о том, что не считает меня автором сценария фильма. Что автор сценария – он, Вилли Улугбердыев. Это он придумал шестьдесят эпизодов. Он нашёл спонсора. Он будет великим режиссёром, а я – никто, недоучка из Сибири, где ничего, кроме снега! Вовка, переведя изумлённый взгляд на меня, моргнул с некоторым усилием. Лицом я чувствовал, как от нагретой костром плиты волнами распространяется жар, но за воротник мне струился ледяной холод. Пламя, побледнев, сделалось сизым. Вдруг с шелестом рассыпались головешки, брызнуло парой искр в пустоту за колючкой, и тишина начала давить на уши.

 

Из Москвы поздним вечером прибыл Фартучный. «Ну, что тут у вас?» – задал он мне вопрос. «Сами увидите, – сказал я. – Лучше один раз увидеть». Поутру, перед завтраком, руководитель «Дельта-фильм» собрал всех членов съёмочной группы у себя в номере. Смысл его не слишком длиной речи можно было свести к следующему: группа брендит, фунит и оттаптывает штаны. «Ты почему являешься на работу под газом?» – задал он вопрос Виктору. Оператор крикнул: «Две недели танкового аккумулятора добиться не могу!» – «Вот, сценарист не даст соврать, – не зная, куда деть глаза, забормотал второй режиссёр, – ни в одной дивизии… куда обращался… танковского аккумулятора нет!» – «Очень жарко сниматься в костюме, – подал голос популярный московский актёр Вадим, играющий роль брата современного Робин Гуда. – Но мы с Васей не ропщем. Вот только хотим спросить: когда нам аванс выдадут?» – «Такие вопросы с кондачка не решаются», – пробормотал Селим, ладонями вытирая зелёную плесень на подбородке. Вася, выпускник мастерской Бондарчука, аж вскочил с места с возгласом: «Да с какого «кондачка»! Уже месяц здесь торчим и не добьёмся ни аванса, ни суточных!». Ассистентка второго режиссёра, Клава со студии Довженко, прогулявшая где-то ночь, проснулась и едва не свалилась со стула. Второй режиссёр с тоской посмотрел на потолок и громко вздохнул. После завтрака ко мне в номер ворвался Вилли. «Фартучный приказал Нияза снять с роли! Его роль теперь будет играть Вадим!» – «Ну и пусть играет Вадим». – «Ты не понимаешь… Нияз – мой друг! Я ему дал эту роль! Весь город знает, что он снимается в моём фильме! И вдруг… Он потеряет лицо! А я… Да я не смогу здесь выйти на улицу!!» – «Что же я могу сделать?» – «Поговори с Фартучным! Он тебя должен послушать…» На следующий день в главной роли опять снимался Нияз. Только свои золотые зубы он замазал какой-то белой субстанцией, отчего создавалось впечатление, что у современного Робин Гуда обширный кариес.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.