Лёд

 

Купить в журнале за декабрь 2017 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 3 часа | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Мертворождённые газеты описывали одно: приключения палачей. Ростропович с оркестром Мюнхенской филармонии плыл по Енисею на дизельэлектроходе «Антон Рубинштейн». Концерты артиста Фазанова, разговаривающего голосом Горбача, собирали аншлаги. Сам Горбач удалился в Польшу. Как – в Польшу? Да так, в Польшу. Там он ходил по улицам быстрым шагом с непокрытой головой, а Максимовна в застёгнутом до горла пальто, в этой своей косынке с рисунком Эйфелевой башни бежала за ним и набрасывала ему на плечи мохеровый шарф. Фартучный куда-то исчез. Я ездил на электричке в Снегири. Обошёл вокруг запертого дома. Приложил ухо к бревенчатой стене. Тишина. Я спросил громко: «Где Фартучный?!». Но никто не ответил. Борис Гуров, автор сценария и режиссёр громкого фильма «Флибустьеры наших дней», где играет актёр, гибкий как воздух и бешеный как гроза, актёр, забитый впоследствии насмерть завистниками, Борис Гуров, руководитель сценарной студии «Дельта-фильм», торжественно сообщает мне: «Фартучный за наши деньги уехал в Америку. Живёт там на вилле на берегу океана. И не дует в ус». При нашем разговоре присутствует заместитель Фартучного Самвел Каспаров, производитель вестернов с чекистами вместо ковбоев. Он смотрит на меня загадочно и вдруг начинает рассказывать о своём «мерседесе», который недавно подарил ему брат – владелец расположенного в Химках завода по производству телевизоров «Самсунг». «Я купил руль из чёрного дерева к своему «мерседесу»! Теперь нужно найти мастерскую, в которой мне поставят этот руль не как попало, а как следует!» Я ещё минут пять слушаю про руль. Затем друг и наперсник Фартучного меняет пластинку. «Мы с Верой, женой моей, скрипкой-баритоном из Большого театра, вдруг поднялись сегодня среди ночи и давай есть сосиски. Они у нас на кухне, в холодильнике «Аристон» лежат. Немецкие сосиски консервированные. Мы весь день их ели. И вот ещё ночью начали есть. Едим – и не можем остановиться! Проклятые сосиски! Потом пиво начали с Верой пить. Потом опять есть сосиски. Утром Вера едва смогла поехать на репетицию в Большой театр. У меня сегодня целый день в животе какой-то дискомфорт. И – вот, несчастье, дождаться не могу, когда приеду домой и вновь начну есть сосиски!» Гуров тоже припомнил историю про сосиски. «Поехал я этим летом в Германию. Мой партнёр, Вольфганг Грасс, миллионер, вызвал меня к себе, в Вестфалию, чтоб я помог ему перевести с русского на немецкий мой сценарий. У Вольфганга хобби переводить сценарии. «Ну-с, – говорит мне Грасс, – поскольку ты, Боря, потомок дворян и должен быть щекотлив, объявляю тебе сразу: пить в моём доме ты можешь всё что угодно, а что касается еды – тут у нас с тобой табачок врозь!» И ведь так и не дал мне ни крошки. Хотя сам каждые полчаса шёл на кухню и накачивался пивом, заедая его сосисками. Ну, выждал я момент, когда немчин уберётся в туалет, ка-ак рвану с низкого старта на кухню, выхватываю из холодильника банку с сосисками, набиваю ими рот, жую и, кажется, что ничего в жизни я вкуснее не ел! Хотя, разумеется, ужасная гадость их сосиски». На следующий день после этих посиделок я позвонил в «Дельта-фильм», чтобы узнать, когда получать зарплату, и бухгалтерша, племянница Гурова, сказала мне: «Ты уволен. Каспаров уволил тебя». Вскоре Каспаров уволил и бухгалтершу, и Гурова, и всех остальных. Когда я пришёл забирать свою трудовую книжку, столкнулся с Гуровым в полутёмном коридоре первого этажа Дома кино, по которому сновали рабочие, унося куда-то серые дерматиновые перегородки, за которыми так славно кипела работа порхающих над компьютерной клавиатурой наманикюренных пальчиков. Круглое, украшенное по бокам седыми кудрями лицо руководителя сценарной мастерской было расстроенным. Он сообщил, что Каспаров не только уволил его, но и велел сдать ключи от приобретённой за счёт фирмы «тойоты». Я догадывался: «Дельта-фильм» потрясло какое-то междоусобье, но смысл всех состоявшихся здесь метаморфоз станет мне понятен позднее.

 

Чибо оказался упорен. Он почти ежедневно являлся к Серёгину, чтобы узнать, как идут дела по моему выселению. Садился напротив меня, закуривал и спрашивал, не созрел ли я, например, для написания киносценария, состоящего из новелл. Если да, то вот мне ингредиенты, из которых предполагается приготовить блюдо: секс, насилие, мода. В то время я читал воспоминания современников о Толстом: «Граф, возвратившись с косьбы, обыкновенно вешал косу в своём кабинете на оленьи рога». О, как я завидовал графу! У него почти не было зубов. Он разгуливал по дому в протёртом халате. Умывался по-иностранному, из лохани, в то время как Софья Андреевна со домочадцы отчищала от грязи лицо и руки водой, которая набиралась в рот. Иметь имение в Шах-Мамае, ходить в церковь, где крестьяне крестятся так, что слышно хлопанье пальцев по армякам, возвращаться с косьбы и вешать косу на рога в своём кабинете – единственное, о чём я мечтал! Увы, в том широченном раздолбанном мире, где затевалось очередное переустройство, у меня не было места, куда я мог бы прибить рога. Тем временем, следом за певцом Пресняковым, литература, кино, журналистика перешли на какой-то интеллектуальный фальцет. Я был нервен. Всё время собирался написать тузовую вещь, которая бы открыла мне путь к успеху. Мурат поселился над комнатой Серёгина, у индийца по имени Радж. Иногда я поднимался к ним. Радж рассказывал о своей учёбе в Сорбонне и Оксфорде. Типичный вечный студент, приторговывающий веществами. После отлёжки в лондонской клинике, где был вынужден чистить мозги и печень, он переместился в институт кино. Из недавней поездки в Тулу вернулся с синяком под глазом. «Зачем ты поехал в Тулу? – спрашивал его Мурат, забивая в папиросы волшебный чилим. – У тебя что, там кто-то знакомый?» – «Нет». – «Так чего же ты туда попёрся?» Иногда к нам на огонёк заглядывал Миша Азадянц, недавний выпускник мастерской режиссуры документального фильма. По стечению обстоятельств, он снимал документальный фильм об одной из танцовщиц ансамбля Моисеева. Только не о той, которую снял для эпизода Чибо, а о другой. Мы с Мишей обращались друг к другу: «Отец». Например: «Добрый вечер, отец. Давненько вас не было видно». – «Что же делать, отец! – в тон мне отвечает Миша со своей обаятельной грустной улыбкой. – Я теперь обретаюсь в Медведково и, чувствуя там себя лицом кавказской национальности, потихоньку курю «план». – «Ну и как?» – «Тупеешь». Иногда я тоже курю «план». Иногда Мурата навещают джентльмены, интересующиеся преступлениями. Сделав себе по укольчику, которые откуда-то из сумрака туалета доставляет пахнущий благовониями Радж, джентльмены обнаруживают наклонность к воплям души. Ни имён, ни конкретных мест действия, однако, не называется. Откровенно говоря, все их истории могли бы показаться вымышленными, если бы не газеты, сегодня кричащие о том, что я слышал вчера от джентльменов, недоступных изящному. Неожиданно выпал из окна шестнадцатого этажа каратист Мустафа. По общаге ползли слухи, что это получилось не само собой, и слово «Хезболлах» было произнесено. Как-то я забрёл в зоопарк. По замёрзшему пруду бродили лебеди, клевали лёд. Белый медведь плескался в ванне, устроенной посередине тесной клетки. Бурый лежал на спине и разглядывал когти на лапах. Волк взглянул на меня так, словно это не он, а я был взаперти, затем продолжил свой бег по бесконечному кругу. Фазаны, распустившие хвосты. Зяблики. Гепард, сидящий на снегу. У вольеры с гиенами я неожиданно встречаюсь с Верой Ефимовной, помощницей Мастера. Белые, как пух, волосы, лицо без единой морщинки. Такие Веры Ефимовны словно созданы для того, чтоб тетешкаться с теми, кто намерен пропуделять свою жизнь в окружении мелькающих на целлулоидной плёнке теней. Вера Ефимовна привела в зоопарк внуков. Пока они разглядывали пингвинов, мы с помощницей фланировали между клетками с братьями меньшими, занимавшимися своими делами, не обращая малейшего внимания на нас. «Дурак! – первым долгом воскликнула, увидев меня, Вера Ефимовна и сочла нужным повторить: – Дурак!» Я рассмеялся и, с неизвестно откуда берущейся у меня в таких случаях ловкостью, поцеловал её ручку в вязаной варежке. «Ну-ка, дай-ка я на тебя посмотрю. Какой был на первом курсе, такой и остался. Только в бороде седина. Говорят, ты разбогател?» – «Нет, этот мир не шутка, – думал я, идя с Верой Ефимовной под руку. – Снег растает, и будет потоп, в котором захлебнётся и сгинет всё, что должно захлебнуться и сгинуть. Нужно продолжать. Расслабься. Не нужно сильных страстей. Блёклость, мягкость и матовость. Ступай в Третьяковку, застынь на фоне нестеровских тихих пейзажей. Чепуха! – отвечаю я Вере Ефимовне. – Поверьте, я рад был бы служить мамоне. Но…» Под занавес встречи, пока внучата объезжают замёрзший пруд на пони, Вера Ефимовна рассказывает о Киме и Хоне, корейцах из КНДР. Мне в общих чертах уже известна их история. …Ким и Хон, оглядываясь по сторонам, показали несколько показавшихся мне замысловатыми приёмов. «Кюк-суль», – сказал Ким. «Рука-нож», – перевел Хон. Оба низкорослые, пухлые, с зачёсанными наверх чёрными жёсткими волосами. Мы задержались после урока физкультуры в спортзале института кино. «У нас очень любят советские фильмы, – сказал Хон. – Но когда ваши хулиганы на экране дерутся…» Он из деликатности смолк. А Ким, не выдержав, прыснул. «Очень легко справиться с вашими хулиганами», – сказал Хон и, оглянувшись по сторонам (пустынным был зал в этот час осеннего утра), взорвался серией движений, показавшимися мне нелепыми, но зловещими. Я попробовал повторить их и, к своему удивлению, повторил. «Ты занимался каким-нибудь спортом?» – спросил Хон. «Никогда и ничем». Тогда я ещё не перешёл на бег. Бум каратэ, кунг-фу и всего, что с ними связано, тогда ещё не захлестнул страну. Хон и Ким преподали мне ещё несколько уроков, всё так же оглядываясь по сторонам. Потом я уехал. «Нужно, чтоб перед глазами плясал огонь», – говорил Хон. «Если Ким Ир Сен прикажет, – говорил Ким, – я вырву себе глотку». Они оказались разведчиками, пытавшимися выведать какие-то из наших секретов. Серёгин мне рассказывал, что в последние месяцы перед вызовом в Пхеньян корейцы, учившиеся у Мастера, отбросили осторожность. Пашка бывал у них в комнате и видел чемоданы, забитые модными очками, джинсами «Ливайс». Затем последовал вызов на родину предков. Оттуда Ким прислал Вере Ефимовне письмо, в котором рассказывал об участи, постигшей Хона – в управляемой торпеде он был послан к берегам Кореи Южной. Торпеда не взорвалась, однако Хон от пережитого шока скончался. Би-Би-Си показало его по всему миру: маленький человек в гидрокостюме, с мокрыми волосами, рассыпавшимися по лицу, лежащий на усыпанном галькой пляже. Ким умолял Веру Ефимовну и Мастера, вызвать его на учёбу в институт кино. «Я написала в Пхеньян, – говорит Вера Ефимовна, – но ответа не последовало…» Глаза животных блестели из-за прутьев клеток, и я вдруг понял, что напишу сценарий для Чибо. В течение десяти дней дело будет сделано. Февральскою ростепелью, когда вода текла с крыши и барабанила по жестяному подоконнику, я, сидя голой спиной к окну, в которое жарило совсем не зимнее солнце, отстучу на машинке «Юнис», принадлежавшей Серёгину, «Клубнику со льдом», сценарий, состоящий из новелл, переходящих одна в другую. Чибо, прочитав сценарий, сморщит нос: «Я несколько иное имел в виду». Однако «Клубнику» заберёт с собой. «Возможно, всё не так безнадёжно, как мне показалось». И, на всякий случай, ещё раз напомнит, что мне следует подыскать другое место жительства. Гриша Ларин порекомендовал меня Неле, своей дальней родственнице, бывшей пловчихе, преподающей в институте кино на кафедре физвоспитания. Огромная тётка в спортивном костюме, с которой мы побеседовали в институтском буфете, сообщив, что ключ от входной двери хранится под тряпками в комоде, стоящем на веранде, а сторожевую собаку зовут Дуська, благословила меня поселиться на втором этаже своей фазенды. Фильм же по сценарию из новелл показали пару лет спустя на известном фестивале. Ветвь с золотого дуба за этот фильм обломилась филинюге-американцу с похожим на маску арлекина лицом. Давая интервью, филинюга потягивал шампанское и выражался примерно так: «Боги прессовали Прометея… Китай сделан из вещества, напоминающего желудочный сок… Одна эпоха – вдох, другая – выдох…» Я сидел в ледяной гостиной громадного кирпичного дома, на диване перед телевизором, закутавшись в старую женскую шубу из искусственного меха, и таращился на свежеиспечённого лауреата. Произведение его я уже посмотрел в видеосалоне на Патриарших прудах. Режиссёр аккуратно оставил за кадром все не надтреснувшие звуки и многоточия авторского текста, предпочтя эффекты и оригинальность. Название сценария он тоже заменил. В русском переводе оно звучит как «Жвачка для глаз». На коленях у меня лежала белая кошка. Она громко мурлыкала и портила воздух совершенно бесшумно. Я пил обжигающий чай, не понимая, откуда берётся зловоние. Я размышлял о том, что идеи носятся по миру, как пыль. И что из того, что эту пыль мексиканские режиссёры уносят в Голливуд на своих сапогах.

 

Да, я поселился у Нели. Огромный двухэтажный домина, который прямо просился, чтобы его описали в романе о каком-нибудь надломленном элементе общества, отщепенце, не приемлющем телесных и психических границ человеческого «я». Занимаю позицию на втором этаже, в большой комнате с чрезвычайно низким потолком, под которым болтается оранжевый покрытый пылью абажур с бахромой. Застилаю кровать с комковатым влажным матрацем парой казённых клетчатых одеял, которые привёз из общаги, и постель моя готова. От испытующих взоров, проникающих с улицы, я завесил три окна моей кельи газетами. Набросил на кресло, оказавшееся удобным и мягким, но выглядевшим так, словно его извлекли из желудка динозавра, найденную в шифоньере старую плюшевую скатерть. И очень быстро наши с Нелей отношения трансформировались в отношения батрака и просвещённой помещицы. Поскольку я копейки за душой не имел, расплачиваться за кров приходилось работой по хозяйству. Я очищал двор от снега и носил воду. Мужем Нели был Коля. Окончив строительный институт, он в своё время помотался по стране, надышавшись воздухом строек. Одним из образчиков его инженерной мысли был дом родителей. Возведённый по Колиному проекту, дом этот состоял из двух – одна внизу, другая наверху – комнат. Остальные шестьдесят процентов площади занимали очаровательные крохотные чуланчики и кладовочки, в которых хранились пустые стеклянные банки, подшивки «Роман-газет», какие-то мохнатые корни. С наступлением тёплых дней в руках моих появилась штыковая лопата и грабли. Я вскапывал и боронил. Коля гнул спину рядом со мной. Неля готовила обед, поглядывая на нас из окна кухни. Затем прибыли её племянники и племянницы. Разместив эту ораву на веранде, на ящиках, накрытых старыми ватными одеялами, тётушка ежедневно отправляла племянников и племянниц на огород. Там детвора всё лето полола грядки, поливала их. В этот период я полюбил дальние прогулки по окрестным лесам. И отправлялся на них ежевечерне. Я шёл, не глядя под ноги, сначала по узкой тропе, потом вообще без дороги, перешагивая через гнилые, покрытые мхом колоды, перепрыгивая через журчащие в густой траве ручьи. Дуська сопровождала меня в этих прогулках. В июне приехали жена и дочь. Я встретил их на Казанском вокзале, привёз к себе. Потом позвонил Азадянцу и, нарушив один из своих принципов, занял у него довольно приличную сумму. Свозил жену и дочь на ВДНХ, в парк Горького, и были карусель, колесо обозрения, катание на пони, водных велосипедах, все эти бесконечные мороженые, пирожные, блинчики, кока-кола. Затем я купил путёвку и, сославшись на неотложные дела, которые держат меня в столице, отправил жену и дочь к морю. Через пару недель, посвежевшие, загорелые, они остановились у меня на три дня, проездом из Пицунды в Н. «Как твои дела?» – спросила жена. Бесполезно было говорить с ней о гуманистическом тумане, кажется, опять окутывающем страну духовных катастроф. Я бодро отвечал, что стал своим человеком на «Мосфильме» и студии Горького, а остальное – дело времени. Я только умолчал о том, что странные дела творились там. В перспективах студийных коридоров мелькали священные тени. В кабинетах сценарных редакций сидели симпатичные люди, мявшие в руках мои сценарии и закатывавшие глаза. С некоторыми из них я ходил вокруг пруда, фонтана или по саду, посаженному Довженко. Моих чутких внимающих ушей касались рассуждения о ценах на партию курток из свиной кожи, обычаях племён, населяющих Огненную Землю, которую недавно посетил имярек, и вчерашнем происшествии в Киноцентре. «Там в вестибюле поскользнулись на банановой кожуре четырнадцать лиллипутов…» Я ничего не понимал. Вот сценарий, герой которого, молодой человек, обладающий воображением, умом, по всей видимости, доброй душой, в реалиях современного ему общества становится убийцей, затем торговцем оружием и, спасаясь от правосудия, следующего за ним по пятам, встречает настоящую большую любовь. При чём здесь куртки из свиной кожи?! В подвале на Тверской, оклеенном малиновыми коврами, мне говорили: «Мы только что прилетели с Филиппин. Ужасный климат. Жара. Но красота – экзотическая». Я сидел в ковровом подвале, связанном какими-то непонятными мне узами с «Мосфильмом», со студией какого-то Пьера Кюршона в Майами и с финансистами из Манилы. Сидящие напротив меня лысый, черноглазый, с усами, и другой, бледный, измученный перелётом с Филиппин, объясняют мне напрямик, что мой сценарий следует адаптировать к филиппинской почве. «Ну, или не филиппинской, но к такой, где пальмы, лианы и змеи. Змей – вставьте обязательно! У нас будет великолепная партия змей, которыми с нами расплатится один наш партнёр!» Засим сценарий с филиппинской почвой принимается у меня на ура и… возникает пауза в переговорах. «Позвоните завтра», – вот что я слышу всякий раз по телефону. В конце концов, устав накручивать телефонный диск, вновь являюсь в подвал на Тверской. Он по-прежнему оклеен. Только уже не малиновыми коврами, а виниловыми весёленькими обоями: жёлтые пальмы, зелёные облака на лиловом фоне. Черноглазого с усами и бледного, измученного перелётами, в подвале уже нет. Вместо них сидят и пьют пиво откормленные молодые люди в бейсболках. Ни о каких сценариях они не слыхали. «Мы пивом торгуем. Пива хочешь?» Пива мне не хочется. «Ну, гуляй так».

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.