Записки Ивана Наумова

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Больные, вшивые, грязные, мы с днём ото дня становились ближе к фронту. Фашистам не хотелось уступать Днепр, по которому отправляли награбленное имущество, поэтому победоносное шествие советских частей, в том числе и нашего 1055 полка было приостановлено. Блуждая по линии фронта, мы с большим трудом нашли штаб корпуса, откуда нас направили в штаб полка, а в конце сентября я добрался до своего батальона, где, наконец, встретился с Кузьминым, удивлённо воззрившимся на меня. Когда я рассказал о своих злоключениях, капитан вызвал Добрякова, который, поставив градусник, обнаружил температуру выше 39 градусов. Осмотрев, ощупал селезёнку. Она давно болела у меня и увеличилась в размере, а сердце готово было выскочить из груди. Но тот сослался на указание: «Никакого пока лечения – всех на передний край!».

– Но какой из меня солдат сейчас?! – изумился я. Я всё еще про себя надеялся, что меня пугают.

– Ничего не поделаешь, – вздохнув, сказал Кузьмин. – Каждый человек дорог и на учёте. С Северского Донца нам не давали пополнения. В полку осталось 40 солдат, из которых сформировали две роты по 20 человек.

Добряков добавил, что санитар принесёт мне хинных порошков, которые я буду пить 3 раза в день. Меня отправили в роту Лукашука, который расположился в разбитой украинской деревеньке с домиками без окон, дверей и крыш, зато с грудами обломков. Посёлок, где находились немцы, был цел и невредим, а там, где были мы, почти не осталось камня на камне. Из этого я сделал вывод, что фашисты ещё превосходят нас в артиллерии и авиации. Покормив супом из дроблённой кукурузы и тушёнки, меня отвели на ночлег в дом, где чудом уцелел потолок.

Восходящее солнце осветило верхушки деревьев малиновым светом, когда, выйдя знакомиться с окрестностью, я попал под артиллерийский огонь. Мы с бойцами уселись под защиту саманных стен, но на нас повалились глыбы, угрожающие похоронить заживо. Я подыскивал глазами более надёжное убежище, однако обстрел внезапно прекратился.

Между нашей и вражеской стороной проходил примыкавший к оврагу противотанковый ров, который нам предстояло штурмовать и занять сегодня. В 4 часа, после обеда, нам раздали патроны. Меня к этому времени снова трепала малярия. Я, посиневший, подошёл к старшине набить патронташ.

– Вы не больны, Наумов? – спросил он участливо.

– Уже больше месяца мучаюсь от малярии, – чуть не застонал я, тронутый его отзывчивостью. Он промолчал, лишь посмотрел с жалостью.

На закате прямо с места по-пластунски стали расползаться по фронту. Полковые батареи дали несколько залпов по посёлку, где засели фашисты. Были уже сумерки, когда солдаты подползали к противотанковому рву и с криком «ура!» стали прыгать в ров. И тут произошло то, чего мы совсем не ожидали. Ров метров 500 тянулся прямолинейно, а потом круто сворачивал к западу, где на повороте со станковым пулемётом засел фашист. Он стал строчить из пулемёта, а нашим бойцам во рву совершенно негде было укрыться. А немец всё сыпал и сыпал в нас пулями. Меня спасло то, что я наткнулся на огромные круглые камни-валуны, за которыми смог укрыться. Гитлеровец, израсходовав пули, бросил пулемёт и убежал по траншее к своим. Девятерых из нас убило, троих ранило. Во рву был кошмар – кто-то просил перевязать раны, кто-то в предсмертных судорогах и в бреду вспоминал дорогие ему имена, кто-то, мучаясь от нестерпимых болей, просил товарищей пожалеть и прикончить его.

Бой на этом закончился. Противотанковый ров остался за нами. Тут откуда-то пришёл неряшливо одетый и небритый Лукашук. Дав мне в подчинение двух бойцов, велел выдвинуться вперёд метров на 200, и, сидя в секрете, следить, кабы враг не напал на сонных бойцов. В случае чего, мол, поднимай выстрелом винтовки тревогу. Раненых, по его распоряжению, убрали, а мёртвые остались лежать – к утру они вздулись и начали разлагаться.

В ров принесли нам еду, поужинали и пошли на позицию. Найдя яму от старой каменоломни, залегли в ней. Наступила ночь. Я предупредил товарищей, соблюдать исключительную тишину. Не надеясь на незнакомых мне бойцов, я зорко всматривался в темноту, но ничего не было ни видать, ни слыхать. Всю ночь пробыв в дозоре, утром мы вернулись в ров и заметили около 40 молодых людей, вооружённых до зубов, но одетых в гражданскую одежду – в пиджаках и фуфайках. Это было пополнение из недавно освобождённой территории. Не нюхавшим пороху парням захотелось пострелять в сторону немцев. Командира с нами не было и я, подойдя, начал уговаривать, не тратить без пользы патронов. Но украинцы народ упрямый и своевольный. Никто и слушать меня не стал – я отошёл от них. Фашисты навели артиллерию, дали залп по ним. Троих ранило – это их угомонило.

В ожидании очередного приступа малярии, я спустился по рву к ручью, напился, набрал воду во фляжку. В 2 часа, когда я горел в жару, поступила команда штурмовать злополучный посёлок с немцами. Полковые батареи дали несколько залпов по окопам противника, а Лукашук – команду: ползком и с короткими перебежками вперёд, на сближение с врагом! Прежде чем выбраться изо рва, я наметил, где мне продвигаться, чтобы не задела вражеская пуля. Место, где нам предстояло наступать, было вспахано, и я, выбрав глубже борозду, начал ползти. Враг немилосердно строчил пулемётами и бил из пушек. Я всё полз, хотя пули свистели над моей головой. Как я и предполагал, они меня не доставали. Метров 20 осталось доползти до той ямы, где я в прошлую ночь стоял в дозоре. Но для этого нужно было преодолеть бугор, где фашисты могли меня убить. Я залёг под ним и стал ждать, когда перестанет строчить с левой стороны пулемёт. Дождавшись, когда он смолк, я быстрее кошки докарабкался до знакомой мне ямы. Однако пулемётчик успел пустить в меня очередь. Боли я не чувствовал, ощупав себя, раны не нашёл. Но вещмешок был изодран пулями, и котелок тоже пробит насквозь. Кусок хлеба я положил в карман, остальное всё бросил вместе с мешком. Немец немилосердно поливал нас свинцовым огнём. Бойцы в поисках спасительного убежища тоже начали стягиваться в яму. Нас собралось 6 человек. Фашисты, заметив это, стали бить по нам артиллерией. Снаряды рвались на самом бруствере – двоих легко ранило осколками камней, но в яму они не попадали. Когда стемнело, дали команду, обратно отходить в ров.

На следующий день атака повторилась. Мы ползли на сближение с врагом по-пластунски, на локтях, не отрывая тела от земли. Я по-прежнему полз по борозде, но немец, решил, видимо, расстрелять нас в упор, подпустив ближе. Пройдя ползком мимо вчерашней спасительной ямы, я ещё издали заприметил большой круглый камень на относительно ровной местности и стремился быстрее добраться до него, чтобы укрыться от смертельного огня, который ожидал с минуты на минуты. Осталось до камня метров 20, как противник изо всех орудий открыл уничтожающий огонь. С воем и свистом летели и рвались снаряды и мины. Сердце моё от волнения и высокой температуры готово было выпрыгнуть из груди. Камень уже был в метрах пятнадцати правее от меня. Но добраться до него я не решался. Со всех сторон до меня доносились душераздирающие крики и стоны раненых. Между мной и камнем упал среднего калибра снаряд, осколки с шипением пронеслись выше меня – всё заволокло пылью и дымом. Воспользовавшись этим, я молниеносно перебрался к камню-хранителю. Когда дым рассеялся, я уже был в укрытии. За 2 дня я хорошо изучил огневые точки врага. С левого фланга пулемётные пули, хотя и низко летели надо мной, но задеть не могли. Меня могли убить лишь прямым попаданием снаряда или миной.

Бойцы залегли – вперёд ни шагу. Постепенно враг ослабил ураганный огонь, и ко мне ужом подполз плотный новобранец-украинец.

– Здесь, около тебя, кажу, убьют, больно уж пули свистят над головой, – заговорил он. – Надо перейти на ту сторону камня, там будет безопаснее.

– Лежи, – посоветовал я неугомонному соседу. – На ту сторону переходить нельзя, она видна вражескому пулемётчику, тебя сейчас же убьют.

Он не захотел слушать, перелез и залёг, но не пролежал и трёх минут, как из правого фланга дали по нему очередь – он взревел, как бык. Подползти, перевязать рану было невозможно, лишь спросил его, куда ранили? Оказалось, в мякоть бедра.

– Притворись убитым, а то добьют, – порекомендовал я.

Совсем немного оставалось до немецких позиций, однако близок локоть – да не укусишь! Некому было поднимать бойцов в атаку – лейтенант тоже отсиживался где-то в тылу. Для чего тогда эти людские потери – для видимости, что ли? Обе наши атаки, почти не подкреплённые артиллерийским огнём, не говоря уже об авиации, захлебнулись. Выходит, вчерашние и сегодняшние жертвы напрасны, лишь ради галочки о проведенных атаках?

Между тем немцы, убедившись, что у русских уже нет сил для новой атаки их позиций, совсем прекратили огонь. Я лежал за камнем, умирая от жажды. Во рту от высокой температуры было сухо, жаром полыхали все внутренности, и я рискнул отползти обратно к противотанковому рву, чтобы напиться. Немцы по мне огня не открывали и, когда до рва оставалось совсем немного, я встал и побежал. Спрыгнув в ров, я, ни с кем не разговаривая, спустился к ручью напиться.

После ужина из кукурузной баланды меня вызвали к Лукашуку, у которого сидели трое незнакомых мне бойцов.

– Сегодня ночью вы пойдёте с ребятами в разведку, – сказал он деловито. – Доведёте их до проволочного заграждения, они сделают там проход. Вернётесь, доложите мне об этом. На рассвете снова будем наступать.

– Товарищ лейтенант, вам же известно, что я второй месяц болею, еле ноги таскаю, – грустно проговорил я. – Какой из меня разведчик? Мне бы лежать лечиться, а не в разведку ходить.

– Знаю, Наумов, но, кроме вас, послать некого! – нетерпеливо прервал он меня. – Старых солдат, на кого можно положиться, кроме вас, не осталось. Зато я не пошлю вас на штурм населённого пункта, – обнадёжил он, и я вынужден был согласиться.

Предварительно проинструктированные об осторожности, в 11 часов мы тронулись на задание. Стояла лунная ночь. Сначала шли, потом поползли по-пластунски. Я часто давал знак рукой, чтобы товарищи остановились, и прислушивался к тишине. Мы долго ползли, пока на фоне чёрного неба не появились крайние хаты посёлка, а проволочных заграждений всё не было. Я прилёг ухом к земле, сзади послышалась гортанная немецкая речь. Значит, мы прошли немецкую линию обороны и ищем то, чего нет? Я подал знак – ползти обратно. Теперь впереди были товарищи, я – позади.

Когда вернулись ко рву, он был полон новым пополнением, и мы едва нашли Лукашука, которому я доложил об отсутствии проволочного заграждения. Он передал эти сведения командованию новой части, которая сменила наш полк, отошедший к нашему приходу на формирование. Не думаю, что Лукашук не знал об этом, посылая меня в разведку. Значит, обманул меня, больного, обещая завтра не посылать в атаку на посёлок?

Занималась заря, когда Лукашук, разбудил нас, уснувших в его ожидании, и мы отправились искать свой полк. Признаться, в тыл было идти гораздо легче, чем в бой. Сколько раз я мысленно прощался со своей жизнью! Сколько испытаний выпало мне с товарищами, многих из которых уже нет в живых! Начиная с Северского Донца, ни разу мы не мылись в бане, не меняли нижнее бельё, не стирали гимнастёрок и брюк. Вши не давали ни минуты покоя истомлённым, усталым бойцам. Наконец мы догнали полк и батальон.

– А, Наумов, живой! – обрадовался за меня молоденький Кузьмин.

– Живой, да не здоровый! – пробормотал я, трясясь так, что зуб на зуб не попадал. – Малярия снова взяла меня в оборот.

– Лечись, – посочувствовал он, – потом опять возьму тебя связным.

С таким сердцем воевать нельзя…

В санчасти встретили меня на этот раз вежливо.

– Как вы ещё на ногах держитесь? – поразился Добряков, когда померили температуру. – Температура – 41 градус, пульс 137 ударов в минуту.

Хотел сказать, всё, благодаря вам, но промолчал – что толку спорить. Да и сил для этого не осталось. Потом была баня, где не только сам помылся, но и бельё с одеждой пропарили от вшей. Предварительно постригли, побрили. Спать уложили на земляном полу, постелив солому. Давно я не спал с такими удобствами! Над головой крыша и потолок украинской хаты, а главное – ничто не угрожало моей жизни.

В медсанбат мы, несколько больных, еле дошли пешком. Врач Королькова, опрятная, приятной наружности женщина, осмотрела меня.

– От малярии я вас, Наумов, вылечу, но как быть со слабым сердцем, с которым воевать нельзя?! – Она поправила под белоснежной шапочкой русые волосы, бросила добрый, сочувствующий взгляд на меня, худого, изнурённого болезнью. – Я крайне удивлена, что вы, доведённый до полного истощения, только что вышли из боя.

– Приходится воевать, коли не отпускают лечиться, – развёл я руками.

Когда мне стало легче, она предложила параллельно лечить ещё и сердце. Я был тронут, искренне поблагодарил её и, в свою очередь, вызвался выполнять лёгкую работу при медсанбате: приносить еду для тяжелобольных, подметать, убирать в палатке, вместе с Прищепой свертывать и устанавливать их при переездах. Вместо дырявой куртки мне выдали новую, и я стал помощником Прищепы. Однажды, наводя вокруг больничного барака порядок, встретил майора Дрогина с костылём и без погон. Я был рад увидеть бывшего командира и сердечно приветствовал его. А он внимательно расспросил меня о ранении и болезни. А однажды вечером в тяжёлом состоянии привезли к нам Ивана Севрюкова, как оказалось, моего земляка из Курвасильевки. Говорил он со мной через силу и в ту же ночь умер. Мы с Прищепой похоронили его – вещи его я послал семье.

Подходил к концу октябрь 1943 года. Войска 3-го Украинского фронта форсировали Днепр, поэтому медсанбат тоже перекочевал ближе к фронту. После лечения мне назначили комиссию. Врач с обильной сединой на волосах выслушал сердце и лёгкие, заставляя при этом приседать.

– С сердцем у него не всё в порядке, да и с лёгкими не важно. Направим его в гарнизонную комиссию? – обратился он к Корольковой.

– Думаю, дальше на комиссию направлять не следует, – улыбнулась краешками губ моя добрая покровительница. – Всё равно домой не пустят. Надо дать документ, что годен к нестроевой службе, и направить в часть.

Направление мне написали в полк, который находился в семи километрах от медсанбата в посёлке Пубнинский на берегу Днепра. Но полк я догнать не сумел, он успел переправиться на противоположный берег. Я полюбовался величавой рекой, широко и раздольно несущую свои воды. На закате она была во всей своей красе. Заходящее солнце перекинуло через неё огненный разноцветный мост. Я перешёл через понтонный мост на другой берег, где и переночевал в попавшемся на пути селе у доброжелательных украинцев. Когда обратился к лейтенанту-регулировщику с просьбой помочь найти мой полк, он посоветовал обратиться в военкомат, где происходит мобилизация освобождённых украинцев. Я прислушался к его совету. Выслушав, военком, записал меня в команду новобранцев.

Под вечер сделали перекличку. Каких только чудных украинских фамилий я не услышал: Кукуруза, Конопля, Ягода, Земляника, Вертипорог, Вертигора, Кулибаба. Ночевали в клубе, где находился военкомат. Утром нас, 127 человек, направили в запасной полк – мы пошли не на запад, а на восток. Украинцы тащили с собой огромные мешки с продуктами. Часто делали привалы с обильной едой. Меня тоже не обделяли, щедро предлагали то жареную курицу, то сало. Я питался с ними как на большом празднике и был очень благодарен как им, так и военному регулировщику за дельный совет.

Уже было темно, когда мы подошли к мосту через Днепр, где стояла очередь. На восток переправляли раненых, на запад – технику и вооружение. Перейдя мост, старший повёл нас вниз по течению Днепра, в так называемый запасной полк, где украинцев проверил особый отдел. На четвёртый день мы пошли на запад, а ещё через день нас представили вербовщикам, которые быстро разобрали всех.

Я попал в транспортную роту, которая обслуживала полк боеприпасами и продовольствием. За каждым закрепили по паре лошадей и бричке. Мне попались самые худшие лошади, потому что у молодых украинцев остался немалый запас продуктов, которыми они делились с лейтенантом Базуриным, обладателем острого подбородка, соответственно и отношение к ним было иное, чем ко мне. Получив лошадей, стал осматривать упряжь: хомуты, постромки, где было неладно, устранил. Стоял ноябрь 1943 года. Была страшная грязь, в которой утопали лошади. Продовольствие, снаряды, мины мы доставляли под артиллерийскими обстрелами. Двое моих товарищей взорвались на минах. Троих ранило. Один с лошадьми попался на передней линии в плен к немцам. Вскоре из 9 бойцов в транспортной роте остались трое. Но в этой роте я прослужил недолго.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: