Полёт сокола

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за май 2023:

 

На чтение потребуется 2 часа | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Тяжёлые мрачные тучи скомканным одеялом покрыли небосвод от края до края. Ни единого просвета синевы не проглядывалось до самого горизонта, ни одного луча солнца не пробивалось сквозь косматые дождевые клубы. В ближайшее время будет пасмурно и дождливо. Будет тоскливо и безынтересно жить. Но такое случается. С каждым по отдельности и со всеми вместе. Можно лишь набраться внутреннего спокойствия и попытаться с пользой провести время непогоды и уныния.

Наконец небо надломилось под собственной тяжестью, и пошёл дождь. По расправленным в полёте крыльям капитана сокола побежали холодные капли. Скатываясь по перьям, вода попадала в многочисленные раны и приносила облегчение. И всё же лететь было тяжело, а непогода крепчала, и скоро дождь обещал стать непроницаемой стеной. Капитан накренился на крыло и приступил к снижению. Выйдя на бреющий полёт, он осмотрелся: впереди показалась невысокая, сплошь покрытая лесом гора, в самом центре которой острый глаз капитана разглядел подходящую пещерку, для того чтобы переждать непогоду и залечить раны.

Приземлившись под неровными сводами старинных пород, сокол тут же рухнул на замшелый пол. Ему было больно и горько. И если раны на теле ныли вполне конкретно и узнаваемо, то горечь, разливаясь в грудной клетке, носила характер неясный и спонтанный. Горько было то там, то тут, то везде. То затихая на секунду, а после шилом вспарывая грудь. «Какая ерунда, какая это всё ерунда», – думал сокол и всё же непременно каждый раз морщился от подлых уколов собственного ума.

«Мои стальные крылья целы – вот что важно. Остальное затянется. Чего же мне горевать? – безмолвно вопрошал капитан, беззащитно распластавшись на камнях. – Мне просто надо поспать… Спать, и спать, и спать. Долго и крепко, пока тело не восстановится, пока тоскливые тучи не разгонят ветра, что принесут с собой свежесть. А затем я улечу; улечу и никогда не вернусь обратно».

Но терзаемый чувствами сокол не смыкал глаз. Переживания не позволяли ему уснуть, но и бодрствовать он был не в силах. Оставалось лишь смиренно отстрадать положенное, надеясь, что болезненные спазмы тела и духа не продлятся слишком долго.

Из темноты в глубине пещеры послышались громкие шорохи. Если там прячется хищник, то у капитана серьёзные проблемы – прямо сейчас он совершенно не готов к сопротивлению.

– Какая встреча… Говорят, даже непримиримые соперники сплотятся перед лицом всеобщего ненастья. Кажется, это действительно так.

Капитан узнал этот голос. Он узнал бы его и через тысячу лет. Профессор Эвилик. Только его и не хватало! Впрочем, это закономерное окончание столь поганого дня. Сокол тяжело поднял голову, чтобы встретить взглядом старого врага. Но увидел лишь тёмный силуэт профессора – тот не спешил показываться на свет.

– Вижу, у тебя был тяжёлый день, капитан. – Голос Эвилика звучал сухо, без намёка на обычное злорадство. – Хотел бы я порадоваться твоим злоключениям, хотел бы поглумиться над беспомощным капитаном «свободой». А затем свернуть твою шею, чтобы ты наконец перестал мозолить глаза всем окружающим своей напускной горделивостью и показной беспечностью.

Капитан опустил голову и демонстративно положил её на камни, словно приглашая Эвилика исполнить сказанное.

– Посмотрите на меня! Я быстрый и сильный, и нет власти надо мной. Ни силы ветров, ни притяжение земное не совладают с моими крыльями. Я делаю что хочу и когда захочу, а вы все, там, на земле, только и делайте, что любуйтесь мной и радуйтесь за меня, – говорил профессор, словно бы передразнивая капитана.

– Но, как оказалось, и на тебя есть управа. И что? Как тебе почувствовать себя наравне с остальными? Не очень, да? – Эвилик говорил напряжённо, но без тени насмешки.

Капитан не мог поверить, но в голосе профессора явно прослеживалось сочувствие. Горькое сопереживание и больше ничего.

– Надеюсь, ты прочувствуешь, каково живётся большинству тех, кого ты даже не замечаешь с высоты своего полёта. Они для тебя лишь безликие точки на поверхности земли, чья роль в жизни – быть теми, с кем бы ты мог сравнить себя и почувствовать собственное превосходство.

Обвинения Эвилика были совершенно безосновательны. Бедолага рассуждал о соколе с ущербной и однобокой позиции, воображаемой им как незыблемое основание личности сереброкрылого. Сокол понимал, что профессор лишь озвучивает собственные ощущения, которые отчего-то расширил до всеобщего мнения, вероятно, чтобы придать значимости своей точке зрения. Обижаться на него было глупо, но, с другой стороны, капитан был даже рад, что после стольких лет вражды, он наконец лично услышал причины неприязни Эвелика. Доказывать что-либо обиженному на мир существу казалось совсем безнадёжной идеей, поэтому сокол хранил молчание. Вероятно, ему не помогут слова, и Эвилик всё же прикончит его после своеобразной исповеди. Но это ничего, сегодня, во всяком случае, подходящий для этого день.

– Думаю, тебя всё же стоит придушить. Ты этого заслуживаешь, – словно бы прочитав мысли капитана, сказал Эвилик. – Но я отказался от жестокости и отказался от мести. Мне больше невыносимо ощущать страдания живых существ. Пусть это даже будет означать моё собственное страдание. С этим я готов мириться.

Капитан удивился услышанному. Кажется, прагматичный и целеустремлённый Эвилик совсем пал духом и был разбит едва ли не больше, чем он сам.

– Мне больше нет дела до тебя. Ты победил, капитан. Хотя ты не походишь на победителя прямо сейчас, – со вздохом констатировал профессор. – На самом деле, я проиграл не тебе, сокол, а сам себе. Знаешь, внутри каждого из нас живёт непримиримый враг, которому мы неизбежно однажды проигрываем нашу жизнь. И меня утешает то, что с тобой случится то же – не потому что мне приятно знать, что ты в итоге провалишься, как я уже сказал, меня больше не радуют чужие разочарования, а потому что только так можно стать, наконец, свободным.

Профессор многозначительно смолк.

– Я знаю, что ты ищешь безграничной свободы – в этом цель твоей жизни, сереброкрылый. И ты считаешь, что сможешь её достигнуть, лишь преодолев все преграды на пути, подчинив своей воле все ограничивающие законы и подмяв под крыло установившийся порядок вещей, что для тебя есть не что иное, как происки чужой зловредной воли. Своими стальными крыльями ты пытаешься не столько взлететь, сколько разорвать этот мир на куски, чтобы покинуть его пределы, где в кромешной пустоте и темноте будет лишь луч твоего сознания, что сам станет целым миром для себя самого. И только одного ты не понимаешь: что ты и любой другой уже этого достигли от самого рождения. К сожалению, а может, к счастью, эту простую идею можно понять, только лишь потерпев поражение от внутреннего соперника. Ведь правда в том, что все твои желания на самом деле – это его желания, и когда нить их обрывается, ваше соперничество прекращается. Освобождаясь же от гнёта всепоглощающей вражды, ты наконец можешь заняться созиданием своего внутреннего мира и сваять его так, как посчитаешь нужным.

В этот раз профессор куда точнее угадал внутренние мотивы сокола. Прежде сокол никогда не задумывался о том, почему желает того или иного и зачем делает то, что делает. Просто нравится и всё, поэтому и делает. Внутреннее ощущение подсказывало ему, как поступать, а радость или горечь от результатов указывали на правильность или же ошибочность действий. Но никогда прежде вопрос не стоял подобным образом. Правильно – для чего? А неправильно – для чего? Радостно мне – потому что? Печально же – потому как?

Самая конечная цель его поступков существовала лишь в далёкой дымке неуловимого будущего, столь плохо различимая, что говорить о ней конкретно не имелось никакой возможности. Да и к чему всматриваться в кривые контуры завтрашнего дня, когда сегодня куча осязаемых и нетерпящих отлагательств проблем, требующих оперативного решения? Иначе никакого завтра могло не наступить вовсе. В самом деле: каждый день – новый бой с кем-то, кто требует от тебя то и это. Но гораздо чаще, если вдуматься, – это ты хватаешь себя же за грудки и с остервенением треплешь несчастное тело и душу, заставляя выполнять их всякого рода поручения, призванные неясно, почему, якобы улучшить твоё существование, хотя на деле все потуги лишь ещё больше умножают хаос и страдания.

Вероятно, профессор был не далёк от истины в своих рассуждениях. Вот только отчего голос его сломлен, и в нём не слышалось ни ноты той свободы и радости, которую ты получаешь, разрывая нить желаний?

– Когда ты, наконец, проиграешь сам себе, ты получишь то, что всегда хотел. Тогда ты перестанешь терзать этот мир и других живых существ, требуя от них собственного счастья. И тогда одним злодеем в мире станет меньше. И именно в этой мысли – моё утешение.

Тень Эвилика качнулась и осторожно двинулась вперёд.

– Это ты злодей, а не я, сокол! Это ты отрицательный персонаж нашего героического нарратива! И как для всякого зла, тебе уже уготовано поражение. И молись, чтобы после поражения тебя ждало искупление, а не забвение.

Соколу стало смешно слушать бедного дурачка. Но он по-прежнему не желал с ним спорить. Слабым голосом он прохрипел.

– А что если я всё же окажусь победителем? Как и всегда прежде?

Эвилик сделал несколько быстрых шагов и вышел на свет. Выглядел он ужасающе.

– Тогда в мире родится ещё один монстр. И всё плохое, что есть на этой земле, лишь приумножится. И тем ниже опустятся головы побеждённых праведников.

Нутро капитана заледенело от вида старого неприятеля. От прежней пышнотелости не осталось и следа: шкура пустыми складками свисала со скелета профессора; ярко-розовая шерсть выцвела и стала совсем серой; отрезанные уши безобразными обескровленными культями торчали из головы. Лишь глаза профессора оставались ясными и светло-голубыми, как мартовское небо. Именно они указывали, что перед тобой живое существо, а не иссохший труп некогда прекрасного зверя.

– Прости меня, Эвилик. Если сможешь, прости…

Профессор горько ухмыльнулся.

– Ты так и не понял. Не сожалей обо мне, но лучше плачь о своей участи. Я уже свободен, и мне ничего не грозит. А вот ты ещё закован в цепи и зарываешься в них тем сильнее, чем яростнее пытаешься вырваться.

Эвилик склонился над соколом и аккуратно, даже нежно, приподнял его голову своими сухими дрожащими лапами.

– Ты не видишь, сокол? – с искренним сожалением сказал профессор. – Где ты, по-твоему, находишься? Разве ты до сих пор не прикован цепями на вершине Одинокой горы? Всё ещё считаешь, что покинул её?

На секунду взор сереброкрылого померк, а затем, когда мир вновь предстал пред ним, Эвилика уже не было. Не было и уютной мшистой пещеры и тёплого проливного дождя за её пределами. Только лишь ледяной ветер ревел в ушах и застилал глаза колючими снежными хлопьями. Сокол оглянулся вокруг, но не увидел ничего, кроме мутного, как молочный суп, неба и тянущихся вдаль снежных покровов. Сокол попробовал встать на лапы, но почувствовал, как тяжесть стали сдавила спину и крылья. Он изогнул шею, чтобы посмотреть за спину, и страшная догадка подтвердилась. Всё его тело было покрыто непомерно толстыми, на манер корабельных, цепями – они уходили в снег и крепились прямиком в скалу. С ужасом капитан заметил, что кончики крыльев его проедены хищной коррозией так, что многие перья уже обломались до середины. Не веря в происходящее, сереброкрылый забился в горячке, пытаясь из последних сил стряхнуть с себя оковы. Но чем сильнее он рвался на свободу, тем сильнее впивались цепи в его истощённое тело, тем больше обламывались его прекрасные крылья.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в мае 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: