Васильки

 

 

 

Аверьяныч для Кольки был человеком особым. Познакомились они при первом шаге Кольки на территорию этого детдома. Сначала Колька жил в другом детдоме, наверное, не близко от этого, так как его оттуда сюда долго везли на машине. В том детдоме ребятишки не ходили в школу, а в этом учились. Кольке же подошёл срок идти в школу, поэтому он здесь и оказался.

Привезла его медсестра. Они остановились возле ворот и увидели старика, сидящего на лавочке. Медсестра подошла к нему и спросила, как найти директора детдома. Старик ответил, что директор вот-вот будет, он уехал по делам в райцентр.

– Новобранец или как? – кивнул старик на Кольку.

Колька не понял, о чём спросили, не знал, что ответить.

Медсестра же пояснила:

– Нет, не новобранец, давно служит.

Старик повёл их в корпус. Кольке протянул руку.

– Берись, давай знакомиться, меня все тут зовут Аверьянычем. Запомнишь? А тебя как звать? Колькой? Это хорошо. Глянул на тебя и сердце ворохнулось, больно ты на моих ребят похож, они вот такими же были. Трое их у меня. Теперь большие, самостоятельные.

Кольке было необыкновенно приятно то, что он на кого-то похож. Значит, не так уж и одинок он, если есть люди, такие же как и он. От этого сразу уверенней почувствовал себя, надёжней на душе сделалось.

С того самого дня Колька всей душой привязался к Аверьянычу, старик отвечал ему тем же.

Если Колька по какой-либо причине не придёт к Аверьянычу день-другой, то тот сам находит его и спрашивает:

– Не заболел ли часом?

Со слов Авсрьяныча Колька стал знать о себе то, что он не по годам высок ростом, тонок в кости, льноволос, голубоглаз, цепок, сметлив, что по всей вероятности он будет большим человеком, к этому вроде бы все данные его располагают.

Колька был в той поре, когда начинают понимать, что у каждого живого существа, а особенно у человека, обязательно есть мать и отец, от которых существо это зарождается. Значит, есть они и у него. Где сейчас они – это вопрос сложный, на него Кольке никто ответить не мог. Ещё в том, прежнем детдоме, ему кто-то сказал, что его нашли на железной дороге. Колька представлял по кино, что такое железная дорога. Ему страшно делалось, когда он видел, как по рельсам мчатся поезда. Он никак не мог понять: как живым остался. Он задавался вопросом: а как попал он на железную дорогу? Слышал, что детей оставляют, бросают матери. Выходит, и его мать оставила, бросила на железную дорогу? Тогда, кто же она такая? Как она посмела это сделать?

Примерно с такими вопросами Колька и подкатился к Аверьянычу. Ему очень надо было узнать правду. Аверьяныч выслушал путаный Колькин рассказ и посуровел, даже прикрикнул на него:

– Не смей так говорить и так думать! Не верь, мать не могла тебя оставить на железной дороге. Ты ещё мал и глуп, а потому выбрось из головы это! Если будешь так считать, то из тебя не получится большой человек. Помни это. А мать, что ж... Мало ли какие причины были у неё'. Она сама, может, не рада теперь, что рассталась с тобой. И если живая, то, поди, знаешь как ищет тебя. Вот и верь, ищет она и найдёт. А на железной дороге не оставляют. Это так говорят, а ты потерялся, видно, на вокзале, в толчее. Мало ли...

Аверьяныч убедил Кольку в том, что не такой уж он окончательно брошенный ребёнок, что надо надеяться и ждать, что мать его найдёт, отыщет где угодно. А если не сразу, если Колька сам вырастет, то тогда он уже будет искать свою мать.

У Аверьяныча, оказывается, тоже когда-то были мать и отец, но давно умерли. Была и жена, Ксения, которая умерла не так давно. Колька выслушал, высчитал и спросил:

– А моя жена, как, живая или умерла уже?

Аверьяныч долго смеялся над Колькиным вопросом, погладил его по голове и сказал:

– Твоя жена, поди-ка, не родилась ещё. Вот родится, вырастет, и вы встретитесь с ней. А как же? Так оно у всех бывает.

«Так, оказывается, вообще жить можно, – радовался Колька своим открытиям. – Глядишь, мать найдёт или сам найду её, когда вырасту. А там и жена встретится. Интересно, какие же они, хоть одним глазком поглядеть бы на них сейчас».

Аверьянычу Колька хотел сделать что-нибудь приятное, предложил:

– Давай, я тебя буду звать папой, а ты меня сынком Колькой.

– Не годится, – не согласился Аверьяныч, – я в отцы тебе не гожусь, а ты в сыновья мне, возраст у нас с тобой не тот. А вот дедушкой если будешь звать, то не обижусь.

Колька согласился на дедушку. С тех пор, если его кто-либо обижал, теснил, то он грозил, что пожалуется дедушке. А чтобы все знали, что Аверьяныч и есть самый настоящий дедушка ему, он по делу и без дела шумел через весь двор:

– Де-душ-ка! Де-да-ня!

Если Аверьяныч слышал Кольку, то откликался ему:

– Здесь я, внучек!

У Кольки от удовольствия уши делались красными и горели, а на глаза набегали слёзы.