Наблюдая за водой

Завтра

Стекут года…

не отыщут нас –
даже по карте
безымянные улицы как

2002

Внеклассное чтение

В детстве меня посещали
Пушкин,
Баратынский, Шефнер,
и кто-то еще – неизвестные в школе.
Потом Маяковский, Рубцов, Пастернак
открыли меня (были еще БГ и Мартынов).
После армии шумной концепт-
уальной ватагой ввалились
Всеволод Некрасов, Искренко,
Бонифаций и Холин,
зачем-то прихватив с собою карточного шулера
Рубинштейна (Кибиров опять опоздал).
на огонек царственной походкой захаживали
изысканно-строгие дяди
Куприянов и Бурич,
«Воум!» Сафранский сидел в уголке,
ложным призраком недобитого коммунизма
мерцал где-то Пригов Д.А.,
отменивший все
это

И вот, спотыкаясь,
я сам вошел в эту дверь

подо мною Космос
надо мною небо
а по середке я –
обезвоженный
пустынник,
соблазненный крошевом звезд

2005

Уважайте критиков

уважайте критиков!

они лучше вас
знают, каково это
– не быть поэтом

2005

Час пик

Люди -
волны
люди -
цунами
брызги -
люди
на-
катывают
сминая
оди-
нокий
кораблик

махонький
кораблик = человечишко
такая малость для волны
но каждая капля челоцунами
такая же несчастная
смята-
Я
малость

дыши в такт человолне
выжить сумеешь возмож-
Но если
посмеешь

2001

История поэта

В одной литературной газете
похвалили мои стихи –
и радостно так мне стало,
захотелось писать еще больше
таких же
хороших
стихов
и дарить свои книжки
красивым
девушкам –
обязательно с автографом и
телефончиком внизу
титульной страницы
а потом в журнале другом
о моих стихах написали плохо
ох и гнусь же на душе
обра-
зовалась
депрессия нахлынула водкой
захотелось плюнуть
на все
и всех
бросить писать и дарить
красивым девушкам
книжки с автографом
и телефончиком
      (внизу титульного листа)
накинуть петлю горизонта
на шею
и уйти в монастырь нафиг
но потом
в альманахе
про мои стихи
снова написали хорошо
и я опять стал дарить девушкам
свои книжки
(от 250 экземпляров тиража
как раз осталось десятка полтора)
а потом плохо написали
но я был уже заматеревший
и наглый
поэтому решил наплевать
не на всех
а только
на критика-
дурака
потом хорошо написали
потом опять плохо
потом гением назвали
потом прикнопили
ярлыком "графоман"
а потом опять хорошо
а потом снова пло...

а потом я взял
и умер вообще
и больше уже никто не писал
про мои стихи:
ни хорошо (как о покойниках)
ни плохо (как о живых)
про меня все
забыли
такая вот судьба –
не пушкинская
совсем

2005

В четырех стенах

  (Из Венцеслава Кисьова)

В четырех стенах
слушаю
гулкое биение сердца,
тихое падение секунд –
обезличенных,
незримых…

Сквозь окна комнаты
дни вытекают –
тихо-
ходные,
крово-
точащие

и нет тропинки
к утру.

В ладонях
линию жизни сжимаю…

Боже, как извилиста
она
в своем стремлении
к нулю!

О литературном процессе

где вы,
фавориты «букера»,
герои списков и таблиц
бестселлеров недели,
будете
завтра?

А я?..

2000

Июнь

душный ветер
лижет стекло окна
коньяком
согретые мысли
тополиный пух на губах

начало июня

2000

* * *

Господи,
не истязай меня
Своим терпением

2005

Последний день земляничной поляны

странные люди
в кумачовых рубашках
ровным строем пришли на поляну
спелая земляника соком
кровоточа умирала
под кирзовым сапогом кумачового строя

серый мышонок забился в норку
испуганно-тихо глядел –
это я.

1999

Осень

(Из Ивана Сухиванова)
Расхлябилась земля
промозглый ветер размазал пятна
и так бесстыдно сгорбил
опозоренно-нагие ветви –
арматуру
меланхолического образа

сумрачно

лужи запотевшее стекло разбей
и средь осколков увидеть
сумеешь:
леса, низины, хуторки –
вблизи обезлюдевших
кладбищ

айва осыпалась

земляные орехи

Гордость отца

Моя
десятилетняя шалунья
так ловко
уже сплетает рифмочки
в косички

2003

Мы будем жить вечно

(Из цикла «Стихопроза»)
Мы сидим на холме. Мы провожаем изумрудный закат –
это такая традиция. Пальцы моей руки неуверенно мнут
твое плечо, вздрагивающее в такт твоим тревожным
мыслям.

Изумрудный закат стремительно поглощается черным
космосом, и рыдания вот-вот готовы вырваться из тебя,
излиться на синие сумерки. Еще чуть-чуть и ты затопишь
своей влажной любовью холм, на котором мы сидим – вдвоем

(Боже, уже совсем темно, где же дочка? Все-таки как
эгоистично наше желание побыть наедине!)

Ты что-то сказала? Ах, да, конечно, ты опять о своем,
милая моя дурашка. Опять о смерти, глупенькая.
Ты бормочешь, и слова-всхлипы скатываются с твоих губ
тяжелыми каплями слез и роняются в почти невидимую
уже траву.

Милая моя, милая, ну почему ты не хочешь говорить
ни о чем другом, когда так хорошо?
Почему красота рождает мысли о смерти?

«Я, правда, не знаю.
Не знаю.
Не знаю!
– влажно бормочешь. –
Но когда
мы
приходим
сюда
когда
я
вижу
этот
закат
черт бы его побрал!
я
не могу
не
думать –

не думать что
когда-то
однажды
и это случится
так
незаметно быстро –
как всегда –

в нашей
жизни
будет
последний день
последний закат
вообще все
в последний раз!
Зачем так?»

Сухими губами трогаю соленые росинки на твоих
ресницах и шепчу, ощущая неловкость, неуверенность
и смутную тревогу (куда же дочка запропастилась?)
«Ну что ты! Нам еще так рано. Ну, не плачь, прошу тебя.
Хочешь, займемся любовью? Прямо здесь! Хочешь?»

Ты не успеваешь ответить. Где-то совсем рядом босые
детские ножки (шлёп-пошлёп) примяли звенящую
от света непадающих звезд
траву.

«Папа! Мама! А вот и я!»
рождественским колокольчиком звенит
голос дочки.

Ее ладошки взъерошили мои волосы (проказница!)
С легким сердцем я отправляю послание в Космос:
«МЫ БУДЕМ ЖИТЬ ВЕЧНО».

Твоя улыбка проявилась на румянящемся,
откормленном лице луны.
Громкий поцелуй ребенка (ЧМО-О-ОК!!!!) сделал нас –
Бессмертными.

2005

35 – наблюдая за водой, бегущей из крана

Вот так же
струйкой воды из другого крана
сбегают дни,
становясь всего лишь
неизвестными фактами
истории человечества

2004

Возвращение в Софию

(Болгарский постмодерн)
Осенью 2003-го я вернулся в Болгарию
где не был с прошлого века
и не узнал древнюю Софию

ее дышавшие историей улицы
уже не моют шампунем
они загажены и зацыганены
там много маленьких китайских
ресторанчиков
и я впервые
попробовал китайской кухни
            (понравилось)

а еще я увидел памятник советским солдатам
забрызганный краской и надписью-
пощечиной
"Русские - оккупанты"
как странно
как дико
на развалинах димитровского мавзолея
            (его три раза взрывали)
теперь поют попсу
(а рядом Народен театър «Иван Вазов» у стен которого
чистенькие аккуратненькие цыгане с дудочкой
и бонгами просят милостыню)

но даже этой жаркой осенью
от меня не смогла укрыться моя любимая
София
где
лучшая в мире ракия в любом магазине
Иван Вазов (я был в его доме-музее)
Витоша придавленная
небом и
похожая на спящего медведя
(интересно
водятся ли медведи на Балканах?)
«Александр Невский» – храм
чей купол кажется накрывает
всю планету

и множество древних (невозможно древних)
низкорослых церквей
рядом с которыми начинаешь понимать
смысл вдоха-выдоха "сакральный экстаз"

в Софии много русских имен и фамилий –
в названиях улиц–улочек–переулков
и –
самая чистая улица –
Русский бульвар
и бесконечно чтимый памятник –
русскому царю Александру-II
здесь всегда много цветов и нет
маркера "Русские – оккупанты"
сюда приходят болгары и русские
чтобы разбудить генетическую
память
замороженную девяностыми

я рад что в Болгарии все еще
любят русских
на
будущий
год –
я
снова
поеду

2004-2005

Мой дядя был смелый танкист

(Из Бойко Ламбовски)


(По Брехту)
И брат мой захватил клочок земли
в Сиера де Гуадарама –
двадцать два метра в длину
в ширину же и двух метров не будет
Бертольд Брехт
Свобода и танк
Мой дядя Л́ишко
помчался однажды в Ирак
домой вернулась лишь
горсть иракского песка
завернутая в национальный
флаг

Мотыльки

Романы – повести – стихи –
пишем вроде
вроде пишем и пониманием
вроде:

мы –
всего-то мотыльки
суетливо одноразовые
скоротечно великие
быстрокрыло талантливые –

греемся и сгораем
под зеленой лампой Классики

2002