Без руки, без ноги, посередине хвостик…

 

Земля наша – на страдания, болезни и смерть. Но так же – на открытия, вырост и господство. А ещё она – на радость, творчество и содействие Всевышнему.

И чего только не увидишь в больничной палате!

 

 

 

 

 

*   *   *

 

Правой рукой подтягиваю с пола мешочки с сукровицей, прижимаю к животу. Тоже выйти надо. Две узбечки (дежурные санитарки) беззаботно лепечут себе на своём басурманском в предбаннике санузла, не обращая внимания на меня, скорченного, в одном преисподнем. Привыкли здесь, в России: некому их подслушивать. Помню ещё по старому Ташкенту, узбеки там уже с детства хорошо говорят на русском, но сами русские узбекский даже не изучают.

С минуту наслаждаюсь тюрецким воркованием.

– Ҳичтама ёқ! – говорю как бы мимо, но так, чтобы меня расслышали.

Одна, помоложе, посмотрела на меня, мол, не нужно ли мне чего как больному? Но вижу, не услышала моих слов. Да и можно ли ожидать здесь, в больничной глубинке от стонущего местного жителя узбекского глагола? Говорят же, человек не разумеет того, к чему не готов. Вот они и не услышали меня. А может, решили, что просто показалось им.

Я подтянул подштанники и уставился на них:

– Сизга ям рахмат!

Смотрю, замолкли, смотрят изумлённо на меня, как на шпиона. Дошло. Только нечего им стесняться, ничего предосудительного нет в их беседе, безобидная девчачья болтовня.

– Вы что, всё нас понимаете? – говорит старшая с едва ощутимым акцентом.

– Нет, – говорю, – я только эти два слова выучил!

И добиваю окончательно, произнося по слогам:

– Мен ўзбекчада бир сўзи ям бильмайман!

Что в переводе означает: «Я ни одного слова по-узбекски не знаю!»

Секунд пять смотрят на меня, как на инопланетянина, переваривают. Ну, а потом уже все вместе дружно смеёмся. А старшая сквозь смех, слышу, на своём говорит младшей:

– Вот он нас сделал!

Через пару дней меня так же «сделает» один из докторов, но это будет позже.

Надо отдать должное, сколько уже лет прислушиваюсь к узбекской речи в России, но никогда не доводилось мне слышать нецензурщины или каких-либо проклятий в адрес россиян. Хотя, именно от гастарбайтеров можно было этого ожидать. Полезным оказалось знать тюрецкое наречье. Им ведь кто только не говорит в России и окрестностях: киргизы, азербайджанцы, казахи, башкиры, татары, туркмены с теми же узбеками, схожим языком контачат гагаузы, булгары, сирийцы, иранцы, хакасы, алтайцы, тувинцы, якуты, чуваши и, конечно, сами турки, называемые иногда по ошибке прародителями этой группы языков!

 

 

*   *   *

 

На вторые сутки вены на локтевом сгибе, в которые моя жена попадает, как говорится, закрытыми глазами, истыканы теперь иголками и катетерами. Трижды на дню децилитрами льют в меня жидкость, я распухаю, как резиновый аквариум. Приподнимаюсь в туловище на локтях, и почки с печёнками, будто рыбы морские, побулькивают в моём разбухшем чреве. Череп тоже раздулся, как аквариум, и рыбы помельче исследуют там размякший мой мозг.

Ужин с завтраком и обедом пропускаю. Сосуды под катетером, наконец, закупориваются и отказываются проводить в аквариум новые децилитры. Сестричка, не доверяясь венам на запястье, дырявит мою вторую руку на локтевом сгибе, оставляет там новый катетер. Стойке-штативу не удержать столько капельниц и верхняя его половина сползает вниз. Но чем ниже оказывается бутыль, тем слабее по трубке струя, и капли в смотровом окошке уже уступают ударам секундной стрелки. Это мучение растянется на целый час. А надо влить еще два бутыля, глюкозный и, кажется, хлористый…