А из пуза карапузы…

 

 

Безсюжетное повествование о существовании,
безсодержательных записок огрызки,
бессмысленные заметки о детках –
Просто вылилась капля чего-то,
мелковато, а все же работа...

 

 

 

 

Место действия – ограниченное стенами пространство

Время действия – сонный час.

Действующие лица:

субъект воздействия – внешне настойчивый, но внутренне раздираемый сомнениями,

объект воздействия – внешне непреклонный, но внутренне готовый к капитуляции.

 

– Мама, купишь нам что-нибудь вкусненькое. – Сидя за столом, Павлик лениво потягивал молоко, пощипывал бутерброд с сыром и хотел оторваться от обыденности. Мама со своими тряпками и кастрюлями как обычно занималась на кухне всякой ерундой и резко гаркнула в ответ:

– Нет.

– Почему?

– Денег нет.

– Да ты в кармане посмотри, – посоветовал сын, светлым взглядом окидывая мать.

– Нет в кармане.

– Хочешь, я посмотрю, – изобразив уголками губ нежнейшую предупредительность, деликатно предложил Паша.

– Нечего рыться в моих карманах.

– Да я найду, – убежденно заявил тот, пытаясь телепатически передать свою уверенность родительнице, старательно пуча во имя этой цели глазенки и потряхивая головой. – Я всегда нахожу. Я же находчивый. Ты мне веришь?

– Верю, Паша, но я ничего вам не куплю. Вредно столько сладкого есть.

– А ты купи нам Киндер – Молочный ломтик. Он полезный. Там много молока и капелька меда. Специально для ребенка. – Паша с волнением выдал терзающую его душу информацию и с надеждой взглянул на мать – Купишь?

– Нет. Я лучше куплю тебе пакет молока и банку меда.

– Нет – надулся Паша – Тогда я гулять не пойду.

– Ну и не ходи. Сиди кисни дома, пока не скиснешь окончательно.

Паша задумался. Лохматые кудри завихрились над головой, придавая лицу выражение одухотворенного разгильдяйства.

– А мне кажется, что вы мне с папой чего-то не даете.

– Чего же?

– Не знаю, чего-то. Мне просто так кажется. А тебе так не кажется?

– Нет. Не кажется. Я знаю, что я тебе чего-то точно не даю, и много чего, кстати, не даю. И не дам.

– А ты дай. Хоть кому-нибудь дай.

– Что дать.

– Чего-нибудь… Кому-нибудь… Кому-нибудь из меня, например. – и после непродолжительной паузы, в течении которой какая-то неуловимо важная мысль протекала по извилинам его мозга, Павлик несколько неуверенно прибавил, по ходу дела пытаясь уловить эту мысль за скользкий конец. – Или мне.

Но мысль ускользнула и на пустое место мгновенно и основательно уселась другая, отобразившаяся на физиономии гримаской преувеличенного восторга, который не преминул вылиться в громогласный вопль:

– О, кстати, у меня пришла мысль! В голову. – И, постучав для достоверности себя по балде, уже тише и спокойнее, отчетливо выговаривая все слова, Паша продолжил – Можно купить чипсы Лэйс – хрусти веселей. Они ведь не сладкие, а сколько счастья, и веселья тоже. Хорошо я придумал?

– Плохо. – не оценила мама блестящую идею. – Живот болеть будет.

– Да Лэйс – из лучших картошек. – Паша оскорбился за мировых производителей ребячьего счастья – Ты что, не знаешь?

– Знаю, но не куплю.

– Тогда я не буду никогда веселый. Потому что ты меня не радуешь. И Гришу не радуешь. Мы – твои сыны, и нас надо радовать. А ты как будто и не мать наша вовсе. – В глазах поселилась бескрайняя тоска, но мозги лихорадочно работали в поисках выхода из безнадежной ситуации.

– А как будто кто? – Рассеянно поинтересовалась мама, громыхая посудой.

– Как будто… – Павлик замер в нерешительности, но благоразумие одержало верх – Не скажу. А может – Сникерсни – и все будет Кока-кола? Мама, там ноль калорий и еще больше орехов. Понимаешь? Это очень хорошо.

– Паша, я куплю вам Растишку, и отстань.

– Опять. Растишка, растишка.– Паша наморщил тоскливо нос, но все же явно приободрился – Ну ладно, покупай. Что поделаешь? Вкусно и полезно все-таки. И в придачу, магнитики. А еще что купишь? Растишка же жидкая, а нужно еще твердое. А то так не полезно. А надо, чтоб было полезно…. Ты знаешь, есть такие конфетки – их съедаешь и на небо улетаешь. И там живешь, и ногами болтаешь. Приятно. Я очень хочу так улететь. Понимаешь?

– Понимаю. Похвальное желание.

– Купишь? – Предвкушая грядущее удовольствие, вопрошал он.

– А надолго ты улетишь?

– Да насовсем.

– Тогда куплю. Непременно.

– Купи. – просиял Паша. – Я такого никогда не ел. Я их съем и буду по-настоящему счастлив. А пока мне так грустно жить. – Рожица безостановочно вибрировала, реагируя на произносимые им слова. Мельчайшие оттенки различных чувств, будоражащих душу, наслаивались друг на друга, перетекали из одного в другой, а потом обратно и так без конца, пока на его физиономии не установилось относительно стабильное выражение деловитой активности. – А давай Гришу разбудим, и пойдем уже в магазин побыстрее. А то он там такой несчастный спит.

– Не надо Гришу будить. Если разбудишь, ничего не куплю.

– Ладно, я потерплю. – Закусив губы и нахмурив брови, он принялся катать по столу пустую кружку. Тишина продолжалась минуту, и на протяжении этого времени мировые скорби гуляли по Пашиной мордашке в сопровождении Надежды, Веры, а главное, Любви – любви ко всему неведомому, сулящему небывалые удовольствия и истинное счастье. Но сердце не выдержало груза всех этих вселенских эмоции и прорвалось наружу писклявым нетерпеливым голоском. – Нет, так долго невозможно терпеть. А у меня идея, кстати. Знаешь, кстати, какая?

– Не знаю, кстати.

В едином порыве вдохновения единой скороговоркой он проговорил:

– Ты нам вместо Растишки, купи Актимель. Это будет лучшее. И мы не заболеем никогда. Это лучшая защита организма, понимаешь? И к тому же очень вкусно. Так тетя говорила. А у Вани есть черепашка Ниндя на мотоцикле. Понимаешь?

– Хорошо Ване.

– Да, хорошо. Ему мама купила. Хорошая, да?

– Да, не всем везет, как Ване.

– Да, некоторым не везет. А вот у Игоря такая жидкость волшебная есть. В бутылочке. Ее выпиваешь и становишься сильнее всех.

– Ему тоже мама купила?

– Да, в магазине. Она в магазине продается. И кто хочет, может купить. – Наступила пауза, прерываемая лишь горестными вздохами. Паша вздыхал, ковырял в носу и искоса поглядывал на мать, которая поглядывала везде и сразу, не доходя при этом взглядом до сына. – Просто все, кто захочут, можут купить, понимаешь – себе, или там сыну своему, если у них он есть. Ты что, смеешься? – Он с некоторым сомнением, с небольшой растерянностью, с едва намеченным в уголках глаз смущением и с готовой уже вылезти наружу, но еще лишь копошащейся на дне души агрессией посмотрел на отвернувшуюся к плите мать – Нет, правда, можут, все-все можут. Она семнадцать рублей стоит или двадцать шесть. У тебя есть столько?

– Сколько столько? Семнадцать или двадцать шесть?

– Сколько-нибудь. Сколько у тебя есть?

– У меня много есть.

– Много? А эта жидкость стоит меньше, сильно меньше. На десять рублей меньше. Понимаешь?

– Понимаю. И что?

– Да ничего. – Павлик отвернулся, пытаясь изобразить равнодушие, но изображая вместо этого какую-то странную смесь нетерпения, возбуждения, досады, надежды и чего-то еще, чего он сам не мог понять, и что вообще очень сложно свести к какой-либо лексической единице, но что придавало ему особенно обескураженный, встревоженный и немножко несчастный вид. – Просто. – совсем потерянно прибавил он. – Вот если ты захочешь, ты можешь купить ее. Вот я бы, например, на твоем месте захотел бы. – И он сгорбился, сжавшись в маленький взъерошенный комочек.

– Сиди на своем, пожалуйста, – сдерживая сочувственный смешок, подчеркнуто строго заявила мама. Паша, навострив чуткие ушки, уловившие в словах мамы все, что она пыталась скрыть, радостно уставился на мать.

– Допивай молоко, Паша. Допивай.

 

О гигиене, здоровье, физической нагрузке и пр.

Чистота ребенка обратно пропорциональна его двигательной активности, которая прямо пропорциональна его физическому здоровью и душевному пофигизму его родителей. Количество грязи на ребенке исчисляется суммарным расстоянием исхоженных дорог, поделенным на число встреченных на пути столбов, заборов, луж, деревьев, мальчишек и прочих природных недоразумений, и может быть выражено как в единицах длины ( сантиметрах, метрах, реже миллиметрах и километрах), так и массы ( граммах, килограммах, а нередко и литрах, миллилитры и миллиграммы отпадают сразу, поскольку их потребуется слишком много). Для особой точности расчетов необходимо учитывать скрытые запасы организма, таящиеся в его естественных отверстиях, а также изобретательность детского ума, способного изыскивать любые способы, дабы протащить вожделенный мусор вглубь дома. Учитывая последний факт, представляется необходимым любой окончательный результат помножить на коэффицент умственного развития вашего ребенка и только тогда можно говорить о приблизительной точности вычислений. В качестве заключения хочется сказать, что, в конце концов, ребенка можно помыть, это дает определенный эффект, правда кратковременный и неустойчивый. Однако, если прибавить к этому периодическое обтирание ребенка влажными салфетками и сезонную дезинфекцию его кишок, то в совокупности все эти методы представляются вполне достаточными для успокоения совести родителей в плане гигиены их детища, и при этом не сильно сказываются на общем состоянии ребенка, как на психическом, так и на физическом.

 

Тошнота где-то посередине меня, она подкатывает к сердцу, слабым отзвуком отдает в голову, слегка затуманивает глаза, слегка закладывает уши, наполняет мои органы едва ощущаемой вялостью. Я слегка устала. У меня легкое недомогание. Я немножко беременна, совсем чуть-чуть, в некоторой степени, прогрессирующей день ото дня. Дети носятся вокруг, мои законченные творения – мной законченные, выпущенные в свет, чтобы дойти до какого-то конца, над которым я не властна. Они взрастали во мне, тошнотой и усталостью окутывали мое тело, а после с разным ускорением вылетали наружу, облегчая мое чрево и падая на мою душу грузом непреходящей тревоги. Так будет и сейчас. Я слегка беременна, я немножко тревожусь, небольшие опасения витают над головой, постепенно они оформятся в огромный страх потери, он присоединится к предшествующим двум невыносимым страхам, и образует единый ночной кошмар, который я отгоняю от себя изо дня в день, но который всегда возвращается на свое законное место, в мое сердце. Он там живет, он будет жить там всегда для того, чтобы я не спала ночами, прислушиваясь к их дыханию. Как безмятежна я была раньше. Как легкомысленно бродила в три часа ночи по закоулкам темного города, одна, бесконечно пытаясь найти что-то, чего у меня никогда не было, но что мне было необходимо иметь. С какой невинной распущенностью потягивала пиво на глазах у возмущенных старушенций. Ох уж эти доставучие старушенции, пережевывающие давно минувшие мгновения, как измочаленную жвачку, рассыпающуюся во рту. Мне было двадцать, я знала твердо, что никогда не сделаю того, что делала потом неоднократно; я говорила смело то, чего не смогу сказать сейчас. Пара лишних килограмм осмысливались как катастрофа вселенского масштаба. Катастрофы вселенского масштаба не осмысливались никак, существуя в узкой сфере книжных фактов, ускользающих от моего девственного ума. И жизнь так слабо держала меня, и я так плохо держалась за нее. Я чувствую страх за себя, оглядываясь назад, но это все тот же страх за них. Что мне до двадцатилетней дурочки, расхаживающей без лифчика и глотающей шоколадки, приправленные книжными истинами. Это уже не я. Я дурочка тридцатилетняя. А это весомая разница. Разница в килограмм тридцать семь плюс минус сколько-нибудь еще. Расчеты приблизительны, расчеты не точны. Но разница весомая. Очень.