А из пуза карапузы…

 

 

Безсюжетное повествование о существовании,
безсодержательных записок огрызки,
бессмысленные заметки о детках –
Просто вылилась капля чего-то,
мелковато, а все же работа...

 

 

 

 

Место действия – единый простор густо заселенной хрущевки,

Время действия – между пятью и пятью двадцати пятью часами вечера.

Действующие лица:

Вымогатель-расчетливый и коварный.

Жертва-доверчивая и беззащитная,

Заступница – далекая и призрачная.

 

– Гриша, ты мне подаришь своего динозавра, а? А то, я с тобой не дружу.

– Подарю, – задумчиво отозвался Гриша, отрешенно разглядывая гору незваных игрушек, свалившуюся невесть откуда в его трехлетний юбилей, и не вполне веря, что все это добро – его собственность.

– Только навсегда, навсегда, ладно. И маме не говори, да? – Павлик ретиво подмял под себя две машинки, подаренные ему в качестве утешения на Гришин день рождения, прихватив заодно вожделенного динозавра и менее вожделенный, но не лишенный привлекательности, поскольку тоже чужой, трактор.

– Да. Не скажу. – с готовностью согласился его младший брат и завопил на весь дом – Мама, а я Паше динозавра подарил.

Мама высунулась из кухни и для порядка бурно отреагировала:

– Зачем? Это твой подарок. У тебя же день рождения. Паша, не смей!

– Это наше дело. – огрызнулся ее старший отпрыск и ласково взглянул на Гришу. – Да, Гриша?

– Да, наше. Не твое. Мое. И Пашино, – детально объяснил положение дел Гриша.

– Я тебе дам, ваше. Сейчас же отдай Грише игрушку.

Выполнив свой долг, мама засунулась обратно в кухню как можно глубже, чтоб как можно дольше оттуда не высовываться.

– Мне Гриша подарил. Навсегда. Да, Гриша? – упрямым шепотом проговорил Паша, одной рукой поглаживая по спине Гришу, а другой динозавра.

– Угу. Навсегда. Подарил. Только он мой. И трактор мой. – реализуя свое право собственности, заявил именинник.

– Ты же мне подарил. Навсегда. – справедливо возмутился его брат

– Подарил. А теперь не дарю. Теперь он мой. – невозмутимо произнес Гриша и решительно сгреб к себе свои игрушки.

– Тогда я с тобой не играю! У тебя больше нет брата! Нет! Жадина! Ну и забирай своего паршивого динозавра! – отчаянно потрясая головой, Паша швырнул в братика игрушкой и продолжил свой плаксиво-угрожающий монолог – А я с тобой не дружу, и свой автомат не дам, и машину твою полицейскую. Вот, видишь я взял, и не дам, не дам. Вот, не дам!

– Дай! Это моя машина.

– Не дам. Отдай мне динозавра. Тогда дам. Смотри, какая машинка хорошая, твоя машинка, она бибикает. Хочешь? Отдай тогда динозавра, а? – Павлик виртуозно переходил с предельно угрожающего тона на крайне угодливый.

– На. А ты мне машинку, да?

– Да. На, держи, играйся со своей машинкой, хорошей такой. – Теперь Пашина физиономия дышала всепоглощающей любовью и нежностью то ли к динозавру, то ли к братику.– А ты мне динозавра подарил?

-Нет.

– А почему? – Искренне удивился Павлик. – Ну, подари, зачем он тебе. У тебя машинка есть, и железную дорогу я тебе отдам.

– Это моя железная дорога. Мне ее Дед Мороз принес. А тебе замок. Дашь мне замок?

– Нет, замок нельзя. Он опасный, ты можешь пораниться чем-нибудь. – проявил чуткость и заботу старший брат. – Я тебе лучше железную дорогу отдам. Навсегда. Ладно?

– Мою? – поразился такой щедрости Гриша.

– Да. – растягивая губы в любезной улыбке и пошевеливая бровями, пропел Паша. – А ты мне динозавра подаришь, ладно?

– Ладно. – покорно отозвался именинник.

– Только навсегда и маме ничего не говори, ладно?

– Ладно. Навсегда.– беспечно повторил Гриша и после некоторых раздумий, добавил:

– Только ты мне его потом отдай. Это же моя вещь.

 

О раннем развитии ребенка.

Новорожденный ребенок – белый лист, на котором так и хочется намарать что-нибудь от себя, сложить его самолетиком и пустить в свободное парение над землей. Красота его полета зависит в некоторой степени, которую все же не стоит преувеличивать, от родительских усилий. Конечно, с ребенком нужно заниматься – и в первую очередь, это нужно самим родителям, ребенок и сам вырастет и всему научится, когда ему приспичит. Но родитель без ребенка и своего созидательного труда над этим ребенком, никогда не сможет обрести статус родителя заботливого и увидеть в ком-либо еще отражение своей неординарной личности, ибо никто, кроме его ребенка не позволит ему безнаказанно себя воспитывать и развивать. А ребенок до определенного возраста сопротивляться не способен. Поэтому с ним можно делать все, что угодно, в частности обучать. Обучить его можно всему – музыке, танцам, чтению, иностранным языкам, вышиванию крестиком, вежливым манерам. Как приятно посмотреть было бы на трехлетнего карапуза, виртуозно отбивающего чечетку, подыгрывающего при этом себе на скрипке и распевающего сонет Шекспира на языке автора. Конечно, вышивать он уже при этом вряд ли сможет. Хотя, как знать. Но даже и без этого все равно очень приятно было бы на него посмотреть, но где же взять такого ребенка? Ответ прост – сотворите его сами. Возможности человека еще до конца не изучены, но есть подозрения, что они безграничны. Так что все в ваших силах. И в руках Господа, конечно. Уповайте на него, верьте в себя и уделяйте пристальное внимание ребенку. И вы достигнете успеха. Всенепременно. Но надо ли вам это?

 

Я плету наш маленький мир, выбирая нитки поярче. Зеленый цвет успокаивает (нервически подрагивают руки), желтый – внушает оптимизм (мрачно свожу брови), красный – заряжает энергией и бодростью (бессильно опускаю руки). На соседней скамейке сидит чужой – он настойчиво глядит на детей, захвативших песочницу, ощупывает их взором, распространяя вокруг какую-то зашифрованную информацию, разгадать которую я не могу, он внедряется в наш мир своим настырным вниманием. «Забавные» – говорит мне, перехватывая мой взгляд, запуская холодные щупальца на мою территорию. В ответ я выстраиваю стену молчания, покрывая ее броней напускного безразличия, я гляжу сквозь него, замечая каждый его шаг, каждое движение. Постукивания пальцами, двумя, указательным и средним, поочередно, потом вместе. Он чужой. Он барабанит пальцами, ерзает ногой в пыли, подталкивая мелкие камушки в мою сторону. Чужой. Я плету наш маленький мир, проверяя на прочность нитки, творю ажурный узор с большими дырами. Сквозь них проникает воздух, проходят солнечные лучи, я молюсь, чтоб не пробрался кто-нибудь еще. Чужой. Я складываю нитки в несколько раз, на дыры накладываю веселые заплатки в виде смешных зверят, лишенных когтей и клыков. Наш разноцветный мир, сотканный из хрупких частиц. Цвета линяют от солнца, нитки трещат под порывами ветра. Где-то рядом другие миры, где творится жизнь по своим законам, где используются другие материалы, где посторонние существа двигаются хаотично, кидая темные тени на наш мир, на мой мир, созданный из ничего – маленький невесомый мирок, на который стоит лишь дунуть…. Мы существуем в тени чужих людей, незнакомых и непонятных, а потому опасных. Я наблюдаю мелькание теней над светлыми головенками. Он приближается к ним. Он останавливается рядышком, загораживая их своей фигурой. Я подхожу ближе. Он идет дальше. Подходит к урне. Теперь я вижу их, и вижу тень, над ними тень, его тень, затемняющую их тела. Он поворачивается. Тень метнулась в сторону, сузилась до тонкой линии, повиснув на боковой грани песочницы. Он улыбается. «У меня такие же. Тоже мальчишки. Старшему лет пять, да?» – выговаривает он, кидая мне конец своей фразы, как веревку через пропасть. «Да» – подхватываю я, с облегчением глядя на детей, с ног до головы облитых солнцем. Тени отступили. Пока.