Кара-н-тин

 

Лирическая хроника мора

 

Купить в журнале за май 2020 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

Пошёл первый ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его.

(Апокалипсис 16:2).

 

Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

(А. С. Пушкин. Пир во время чумы).

 

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был –

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил!

(Ф. И. Тютчев. Цицерон)

 

Распряжки и вывода из оглобель не трепещу.

(Н. С. Лесков – Л. Н. Толстому).

 

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,

слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся

шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса

(И. Бродский).

 

 

 

 

Надо честно признать: существование здесь беззаботное, если, конечно, не думать о том, о чём не думать никак не возможно. Иными словами: non cogito ergo sum, чем меньше – тем больше. В иное время и сам бы не без удовольствия выбрал такую недокучливую беззаботность. Но исключительно по своей воле, по собственной! И чтобы слово другое, а то – бр-р-р, совершенно не выносимо.

Карантин. Слово дурацкое, полное собственной важности, глупо надутое, вот-вот прокаркает и, собой переполнившись, лопнет. Словечко! Приличной рифмы не подберёшь. Кретин – слишком в лоб, ужасно банально.

Похоже, и вне карантина будет не сладко: синоптики своей ложкой по лбу дегтярно добавили: ураган завтра с неслыханной быстротой разорять пространства начнёт, неся пыльные бури и наводнения.

Свои пять копеек вставили те, от кого вовсе не ждали. Астрономы остерегли: к земле несётся астероид размером в пол-Эвереста. Травники, костоправы, душе- и телоцелители свои дурные предвестия настойчиво повторяли. Чернокнижники, чернорубашечники, черноризцы кто словом, кто делом свою лепту вносили. Паяцы, клоуны, потешные ловцы душ грубо, глупо, наивно и восхитительно ловко зубоскалили в тему.

В свою очередь, вулканы, столетия спавшие, вдруг, проснувшись, взорвались, пеплом и дымом белый свет оскверняя. Новые айсберги ex machina явились, сектантски от материнского ледового материка отколовшись.

Карантин, карантин – кара-(«н» беглая)-teen, чёрный teen. Помесь татарщины и глобализма. Карачун тебе, teen! Нет, слишком жестоко, помилуем. Пусть будет так: чёрный teen и бледнолицая teen-ша. Кончили школу и перед колледжем решили слегка по миру прошвырнуться. В школе у них не случилось. Бывает. Зато теперь… Учащённое сердца – биение, слюны, пота и прочего – отделение, духа – предвосхищение, плоти – немыслимое вожделение.

Интересно, в один номер их поселили? Позвонить – и узнать? Если нет, добиться, чтоб поселили. Друг без друга с ума ведь посходят, на веронские камни англоязычно дзеффирельно падут. Э, нет, пожалуй, не стоит. Пора подумать и о себе. Иначе психиатр тотчас будет на проводе.

– Простите, говоря «бледнолицая», вы что имели в виду?

– Ничего. Просто так.

– А чёрный teen? Афроамериканца подразумевали?

– Не обращайте внимания. Просто мне показалось.

– Давайте всё-таки разберёмся.

– В чём разбираться? Карантин – и пусть себе карантин. А моя мысль скрытый смысл карантина вскрывает.

– Это как?

– А вот так. Кара-н-тин. Это понятно?

– Нет.

– Деконструкция. Понял?

– Нет.

– Деррида.

– Так бы и говорил.

Ну, и дальше. Белый бычок в дымчатых очках никак до конца доски не доплетётся, никак бедняжка не свалится, ноги не поломает, чтобы на скотобойню свезли, хвост первым делом отрезали, в харчевню отправили, тарелка супа из бычачьих хвостов – фантастически вкусно, и целый день есть вовсе не хочется, желается одно – вспоминать, слюноотделением упиваясь. А ещё – яйца бычачьи, блюдо особое, вкус специфический, гурманское блаженство воистину райское, эмоционально понятно какое. Спросить у психиатра, понимает специфику? Бедняжка – всё больше по Фрейду и Юнгу, где ему фантасмагориями забавляться, хвосты и яйца бычачьи едать. Вообще, психиатру едать непристойно. Он должен есть аккуратно, размеренно и достойно не спеша ланчевать, а не еду в упоении, как я привык, стремительно линчевать.

В этом карантинном номере, или палате, или боксе, чёрт его знает, как это назвать, болезненно чисто: ни пылинки, ни соринки, ни малейшего запаха, пусть моющих средств, пусть какой-то карболки, дьявол знает, чего. Потому безумное желание наткнуться на обычную грязь, на обычную гостиничную вонючесть, лёгкую, непринуждённую, безмятежную.

Ни грязи, ни вони, ни звука, только телефон – когда пожелает. Конечно, можно и самому трубку поднять. Попросить психолога? Психиатра? С собой поговорить? С директором карантинной сумасшедшей гостиницы? Тогда лучше сразу с Господом Богом? Алло! Вы меня слышите?! Говорите громче! Чёртовы помехи! Вы меня слышите? В ответ, конечно, гудки. Не до меня. У Бога дела поважнее.

Однако, в отличие от контор, где электронная секретарша, погнуснее живой, гоняет тебя, заставляя о себе рассказывать всякое, в небесном офисе такого бездушного безобразия ещё не завели. Интересно, в Ватикане электронные секретарши, как и в миру, человеков по кругу гоняют? Надо бы позвонить. Только, боюсь, отсюда позвонить в Ватикан не позволят. А куда позволят? Пока просили от звонков вовне воздержаться. Вот ещё мерзкое слово. От того воздержись, от сего, невоздержанность – скверна, невоздержанность – грех. А что делать тому, кто воздерживаться не желает? Понятно что. Только я никак не хочу, не умею, не буду, потому что – это воля моя живая, а также посмертная – воздерживаться не желаю!

Заточили дьяволы! В четырёх стенах замуровали! А хотя бы и в трёх. Нет, в трёх непривычно, призма какая-то, больно-угольно, дьявольски неприятно. А если в пяти или шести? Пентаграмма? Звезда Давида шестиугольная? Того гляди, из ванной Пьер Безухов или царь Соломон – полотенце на чреслах. У одного грудь пухлая, волосатая – у другого. Нежданно-негаданно, беззвучно дверь – тырк, вместе появятся. Ни пылинки, ни запаха, ни единого звука.

Испытание? Сурдокамера? В космос – карантин отбывать, пока вакцину, стадо обезьян изведя, не придумают? Или вовсе масонство, в кабалу перерастающее, Господи спаси-сохрани.

Что же всё-таки с места сорвало? Ведь со всех сторон жужжали, твердили: сидите, не рыпайтесь, ни на футбол, ни в театр не ходите, самолётами не летайте, пароходами не плывите. Страх, вездесущий, сосущий, страх со всех сторон подгребали и прессовали, чтобы кучей разом на голову высыпать – сколько ни дёргайся, вылезти не удастся. Может, от боязни страха сбежал, куром в ощип попал. Зато, попав ощипанный, бояться страха, нате вам, перестал.

Здесь, конечно, тошно, однако, не боязно. Чего боялся, свершилось. От чего убежать пытался, произошло. Нечего бояться. Тошно. Муторно. И спокойно. Казалось бы, надо бояться теперь заболеть. Но почему-то не боязно. Почему? Потому.

 

Колокола раскачивает дым.

Те дымом неприкаянно трезвонят,

Тугим и едким, жёлтым и густым,

Вздымая тучи гари, волны вони.

 

Прогорклая сквозь свет сочится мгла.

Дорога зарастающая длится.

С нею исчезнут, догорев дотла,

До одинаковости выцветшие лица.

 

Всё горизонт болотно поглотит,

Обманчивой недвижностью заманит.

Клок дыма мертвой птицею взлетит

И камнем, оживая, в воду канет.

 

Стены карантинной кельи болезненно белые, без единого пятнышка – робкого свидетельства жизни. На стенах пейзажи: на одной, вероятно, восточной, совершенно пустынный; морской, однако, спокойный, висит на другой. Переводя взгляд со стены на стену, с горного на морской и обратно, чувствую: чего-то мне не хватает. Обернулся – над дверью притаился пейзажик, межеумочно горный, как и те два, совершенно безлюдный.

В пустыне, в горах и на море, как и в этой комнате до моего появления, было совершенно безлюдно: шестой день недели не наступил. Но творение, не завися от мора, шло своим чередом, и вот шестой появился. Значит, и пейзажам пейзанами, хоть на заднем плане, почти с фоном слившимися, пора обзавестись. Присмотрелся, прав оказался: корявые фигуры из фона начали проступать, а вместе с ними и страх.

Он рос и сгущался, от шипящего испуга через панику, хлюпающую через край, к гудящему ужасу, чтобы в нюансах синонимичности расползтись, раствориться в оторопи, жути и трепете. От них не сбежишь: телефон неумолим, стены непроницаемы, в мутно-зелёном окне ни зги, ни волчьего глаза свечения: прошлое не видно уже, будущее не видно ещё – не соприкасаются, отделенные чем-то невидимым, взаимопожиранием увлечённые.

В окно хотелось вглядеться, впиться – хоть что-то, пусть скверное настоящее, но всё же увидеть. Не может же быть, что там, вне меня, только издевательская мутно-зелёная болотная муть. Пусть даже так, но и в болотном усмиряющем мареве своя болотная жизнь. Вглядывался и всматривался, всем синонимическим рядом впивался – ничего не увидел, ни малейшего движения, шевеления никакого.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за май 2020 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению мая 2020 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.