Бегство

 

Печальное повествование

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за февраль 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 6 часов 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Так появился сюжет с Галатеей. Поговорил с уличными. Понравилось. Но чего-то ему не хватало. Неделю промучился, пока не понял: Галатея – славно, но недостаточно, надо чем-то дополнить, уравновесить. Творение слишком многообразно, чтобы свести к одной Галатее. Как-то, возвращаясь домой, в лавку зашёл. Собрав покупки, уже уходя, услышал: «Никому ещё не удавалось превратить голема в человека. Иное дело в голема – человека». Всё верно. Только Анечка была способна превратить голема в человека. Путь обозначен. Боясь зацепить неосторожным движением и разбить, стал продираться к чистой, прозрачной тайне Творения. Вместе с великим Рабби кочевал по Европе, изучал Тору, учил других, занимался теологией, этикой, познавал тайну изгнания и избавления, занимался делами общины, писал книги и тайно, ночами, убегая от всех, готовился к главному в жизни. Вместе с Рабби обретал свободу, познавал совершенство, читал великих мыслителей всех народов и разных религий, и, наконец, вместе с Иегудой Лива постиг, что от причинно-следственной закономерности убежать сможет лишь тот, кто избавится от тяжести бытия, к земле пригибающего.

Избавление, результатом которого становится сотворение голема, было вторым сюжетом, который решил предложить. Главное было в том, что оба сюжета должны были реализовываться одновременно. Человека творили великая сила искусства и великая сила веры: не сливаясь, они действовали одновременно, синхронно. Две пары актеров (Скульптор и Галатея, Рабби и Голем) на глазах зрителей творили без слов, которые, он полагал, при творении инструмент слишком грубый, неточный. Сомневался: сохранить жизнь творцам, или они, передав творениям жизнь, с земным бытием должны будут расстаться? Оставил решение уличным, полагаясь на их интуицию. Отослав по электронной почте сценарий, который точней либретто назвать, решил, на представление не пойдёт. Резон прост: что мог увидеть, было бы в любом случае далеко от задуманного. Навязывать же своё представление было делом заранее обречённым, к тому же чреватым разладом.

Минуя младенчество, мраморная Галатея и глиняный Голем обрели с жизнью свободу выбора, потому их бунт был неизбежен. Удивлённые, поражённые, оскорблённые, Скульптор и Рабби уходили в запой и молитву, потеряв то, что должны были они потерять: власть над творениями. Отдали всё, и теперь недоставало ни сил, ни мудрости быть рядом с ними, искушёнными змеем свободы в миг, когда дыхание жизни коснулось их уст. Что оставалось? Запой и молитву лучше всего, как ни печально, совершать в одиночестве, вдали от творений, своих и Господних. В последней сцене, оставшись одни, Рабби и Скульптор, молящийся и запивший, удаляются в разные стороны, исторгая себя из мира живых: то ли в лес, непроходимый, дремучий, то ли в пустыню, безжизненную, недоступную.

Посылая, вспомнил картину, то ли купленную, то ли подаренную. Анечка принесла, повертела, повесила, словно продлила комнату за окно, за город, в пустыню. Коричневато-жёлтый песок, солнце заходит, ещё светло, но вот-вот хлынет тьма, поглощая пустыню, следы, ведущие к входу в пещеру. Следы яркие, отчётливые у пещеры стушёвываются, блекнут, теряются, пропадают. Пещера – тёмный клочочек пространства на невысоком холме, который, словно надгробие, слегка возвышается в голой пустыне. Что там, в пещере? Зритель не знает, но чувствует, знает художник, из скромности или робости не заглядывающий. В конце концов, анахорет (иудейский, христианский, мусульманский, буддийский или иной) отшельничает не для того, чтобы за ним в пещере подглядывали. Да и толку: темно – ничего не увидишь, а заметишь – как напишешь серое, никакое. Иное дело отшельничий лик, только для тебя он на свет Божий не выйдет. Получается: выпишешь – ложь, грустная, скверная.

Приближалось столетие бегства графа Льва Николаевича из Ясной в Астапово, бегства из жизни, скверной, натужной, в смерть, покойную, светлую. Позвонили задолго, боялись, наверное, опередят.

– Неужели сто лет?

– Именно так.

– Правда.

– Будет несколько материалов: философский, публицистический. От писателей – вы.

– Спасибо. Польщён. Постараюсь.

– Только, – замялись, – о Софье Андреевне плохо не надо.

– Её причислили к лику святых?

– Не обижайтесь.

– О ней ничего писать я не смею. Наталья Николаевна, Софья Андреевна да Анна Григорьевна – не по моей это части.

– Мы рассчитываем на вас.

– Постараюсь. Спасибо.

По всем признакам бегство. С одним только нюансом, меняющим всё. На глазах публики миллионной бегство смахивает на театр (в понятиях того времени), телешоу (нынешняя забава). Вывод: бегство публичное – вовсе не бегство. Уход графа Толстого хорошо единственным словом, его в заголовок, определить. Заголовок-концепция, заголовок-идея. Запоминается, вгрызается в память. Но это слишком большая удача, чтобы на неё полагаться. Если есть, по совести, и писать ничего больше не нужно. Представил: заголовок, за ним ничего, пустота. Славно, хоть раз попробовать. Только кто на это пойдёт?

Ясная всегда представляется белой, в снегах; занесённый прешпект, над домом – дымы, вокруг – корабли, не волны – снега, и дуб, словно на площади памятник, посреди заснеженной ясной от солнца и снега поляны. Знал, не так, бывал и не раз, а вспоминается так, ничего не поделать. Написать о Толстом заманчиво, самолюбие тешит: гений и ты. За такие статейки (большинство из них можно свести к имени автора и о ком; остальное жвачка жёваная и выплюнутая) платят, однако, неплохо. Иные и кормятся, в каждом месяце кто-то родился, а кто-то умер, многие громко и юбилейно. Поставщики дат кормят неплохо, даже те, кто окормлять перестал. Но не до жиру.

Бегство бывает двух видов: от людей – значит, к Богу; от Бога – соответственно, к людям. Давид бежал в страхе, отчаянии, гонимый тоскою и сыном, при живом царе-отце царём себя объявившим.

 

Как много врагов моих, Господи,

многие на меня восстают!

 

Многие о душе моей говорят:

«Нет ему спасения в Боге»

(Псалмы 3:2-3).

 

Спасался бегством Давид. Бежал, не полагаясь на силу, не уповая на хитрость? Нет, хитрил, собирал силы, уповая на Бога, бежал вначале в пустыню, затем за Иордан, туда, где праотец Иаков боролся с посланником Господа и победил, добыв в поединке новое имя себе и потомкам, в том числе рыжеволосому, румяному юноше, младшенькому в семье, которому назначил Господь царствовать и бессмертные песни слагать. Не в первый раз он бежит. Бежал от царя Саула, бежит от сына Авессалома. Давид спасётся. Давид победит. Но вслед за первым гонцом, который принесёт весть о победе, примчится второй с вестью о гибели сына. Встанет Давид, разорвёт одежды, в бегство вновь обратится: не от гонителей – от друзей-победителей. Вся жизнь его – бегство. От кого? Куда важнее – куда.

 

Куда от Твоего духа уйду?

Куда от лика Твоего убегу?

 

Поднимусь в небо – Ты там,

постелю в преисподней – и вот Ты.

 

Вознесусь на крыльях зари,

поселюсь ли за морем.

 

И там Твоя рука будет вести,

держать будет десница.

…

Боже, познай меня, сердце узнай,

испытай, узнай мои думы.

 

И посмотри, не удручает ли дорога меня,

веди путём вечным.

(Псалмы 139: 7-10, 23-24).

 

Глядя на Анечку, можно было понять выражение «витающий взгляд». Попробуй описать, изобразить на холсте, на бумаге эту самоуглублённость и отстранённость от окружающего. Попробуй передать взгляд, соскальзывающий в пустоту, попробуй передать нездешность, в которой и мука от окружающего, и презрение, и ещё много чего, словами не выразимого. Она безжизненно замирала, словно отделяясь от взгляда, буравящего невидимое. Этот «витающий взгляд» обретал самостоятельное бытие. Когда же взгляд возвращался в покинутый мир, Анечка ёжилась и вздрагивала, в глазах загорались ушлые бесенята, привлекательные, наглые и проворные, словно эфебы-мальчишки, готовые всё высмотреть, всё подметить, искрами выскакивая из зелёной шкуры змеиной.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в феврале 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: