HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Михаил Ковсан

Бегство

Обсудить

Роман

 

Печальное повествование

 

Новая редакция

 

  Поделиться:     
 

 

 

 

Купить в журнале за февраль 2022 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2022 года

 

На чтение потребуется 6 часов 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 14.02.2022
Оглавление

26. Часть третья. 4.
27. Часть третья. 5.
28. Часть третья. 6.

Часть третья. 5.


 

 

 

Со смертью Анечки, с её последним, окончательным бегством отправился в бегство и он, отключив связь с сегодняшним днём. В этом времени и в этом пространстве делать ему было нечего. Связи не обрывал, они сами собой отмирали. Остались лишь те, без которых физически существовать он не мог, они поддерживались натужно, с тягостным осознанием обязательности. Так безнадёжно больному нагнетают в лёгкие кислород. Зачем? Потому что закон. Отменить невозможно. С жизнью не шутят. Тем более бывают и чудеса. Ничего не поделаешь, закон далеко не всегда разумен и справедлив. Начал скитаться. Любая поездка была желанна, в любую дорогу собирался мгновенно. Бегство в пространстве можно было понять и объяснить себе и другим. Куда сложней понять бегство во времени. Потеряв интерес к настоящему, ощущал, в остывшую кровь вливаются токи иной, не вовсе чужой. Словно предки принимают его, беглеца, в своё время, вливая в него горячую, свежую кровь. Он не проваливался в прошлое. Оно, спасая, поднималось к нему, собой наполняя. Давно ушедшие приходили во сне, в странных видениях, незнакомые на бегу всматривались в него пристально, понимающе. Взгляды не добрые и не злые, не здешние, не сегодняшние. Он понял, эпоху и место можно определить по множеству признаков, даже сними с прохожих одежду, обнажённые, они будут свидетельствовать о месте и времени.

Давид, его прадед, смотрел на него из жёлтой степи, окаймлённой морем за горизонтом, из степи сухой и безводной. Никогда он там не был, скорей всего, и не будет. Но от этой степи не смел отвязаться, не мог от неё бегством спастись. Потому не мог, что желтизна и была его бегством, спасением. Это была не полная жизни желтизна бесконечной Ламанчи. Родная ему желтизна была совершенно иной: искорёженной, изъеденной пылью, как саранчой, до основания, до нутра. Прадед прожил недолгую жизнь, убитый пьянью и рванью в жёлтой безводной бездушной степи. Куда и зачем он поехал, запряг кобылёнку в телегу? Выхода не было: детей кормить надо всегда. Революцией и войной хорошо баловаться бездетным. Детей надо кормить, вот, и рискнул, нарвался на пулю, белую, красную или зелёную никто никогда не узнает. Хватило ли сил, кобылёнка ли довезла – и этого никто никогда не узнает. Не узнает, потому что о прошлом мы знаем лишь то, что они, сбежавшие в вечность, нам сообщают. Доехал. За спиной пыльная мёртвая желтизна, скрипящая, сколько колёса ни смазывай, заглушающая голоса редкие птичьи: то ли повымерли, то ли повыбили. Внешность прадеда невозможно представить. Фотографий не сохранилось, может, и не было никогда: в те времена в медвежьи нищенские углы редко фотографы добирались. Всё-таки попытался увидеть его с густой бородой, тронутой сединой. Облик беглеца, внешность изгоя, несущего на плечах две тысячи лет изгнания, из которого, молясь, вершил бегство домой, на родину, в Город, возносящийся и возносящий. Придумать правдоподобную внешность легко. Одежду тем более. Десяток фото близких по времени, территориально и социально: пошив платья, внешности и судьбы состоялся. Ноев ковчег изгнанничества, орава орущих мальчишек (рабби ушёл), смирных, с чёртиками в глазах (рабби пришёл). Дальше выбор совсем не велик: парикмахер, портной, стекольщик, везучему – лавка, сватовство, шумная свадьба, дом, дети, заботы, труды. Ерунда. Сюжет скверного сочинения. Главное то, что душу рвало, что бессвязными звуками уходило в бессонное звёздное небо великим, никем не слышанным текстом: молитвой одинокого человека под голубой вечностью одинокой. Что говорил Богу прадед Давид? Ни ненависти, ни удивления. Устал ненавидеть, перестал удивляться. От всего убежал. Впереди – сапфировое видение. За тот день или два, которые умирающий провёл в этом мире, его взгляд стал витающим, едва различающим черты Леи-жены и троих ребятёнков, маленький – мальчик, старшие – девочки. Наступил момент, и они, стушевавшись, исчезли, глаза устремились к правнуку – помочь бегством спастись. Спасшийся бегством обязан помочь спастись бегством другому. И он спасал, вместе с ним в дом заходил, где скрипело, взвизгивало и шуршало, то ли стены, может быть, мебель, может, сам дом, построенный в те времена, когда дома прежде жильцов населяли духи и домовые. Он вёл по болоту с кочки на кочку, нога проседала, но ровно настолько, чтоб ощутила опасность. Вёл вокруг, гибельные места, прикрытые подло травой, обводя. Когда пламя в степи, разгораясь, к нему приближалось, поглощая людей и животных, внезапно ветер стихал, огонь в бессилии останавливался, мелея и угасая. Прадед спасал его от гибельной степной желтизны, зная: для их рода ничего не бывает опасней.

 

Тёплое, светлое утро после тёмной холодной ночи. Мгновенное ощущение жизни. Счастливый редчайший миг бытия. Цветущий снежный миндаль, за ним в глубине, вдалеке купола золотые. Лёгкая предвечерняя дымка. Далёкий слегка щекочущий ноздри дымок. Тихо, неуютно и бесконечно. Это – здесь, у него и сейчас. А там, у того и тогда…

Анечка играла всегда, играла везде, при любых, с его точки зрения, не всегда благоприятных для этого обстоятельствах. Играла интеллектуалку или простушку, Красную шапочку или Кармен, кого и почему – без объяснений. Не всегда могла объяснить этот выбор, да и ни в каких объяснениях не нуждалась.

К его «Библейским аксиомам» отнеслась серьёзно и настороженно. Поиск незыблемых истин её напугал. Но свыклась, заинтересовалась, стала вникать. Читала, напросилась на встречу с читателями. Но всё замыкалось каким-нибудь, по его пониманию, не ко времени разговором, возникавшим, как всё, с Анечкой связанное, совершенно спонтанно. Вдруг, приподнявшись в постели, или в шумном кафе могла ухватиться за краешек слова, случайно отмотавшуюся ниточку речи, и – спасения не было, всё на полном серьёзе. Оборвёшь, отвертишься – не ублажить, прощенья не выпросить. Ухватившись за краешек, вопросами, простыми, наивными, детскими, вытягивала всю душу. Любимые коньки – избранность евреев, Мессия. Растаскивала великие совсем не простые понятия на ниточки, разматывала клубок. От костра оставалась кучка золы и обугленных, не прогоревших поленьев. Вытаскивала из машинки колёсико, и выходило: машинка без колесика и колесико без машинки совсем бесполезны. Не понимала или не удостаивала: любое понятие, аксиоматическое тем более, невозможно, глупо, ненужно без окружающих и скрепляющих связей, что оно – часть системы. Зато в игре чувствовала систему. Если меняла что-то там, в антураже, реагировала изменением мимики, жеста. Но это в среде, в которой она родилась, выросла, которую знала. Может, потому что любила, понимала и дорожила. А его аксиомы были чужим. Понять хотела, старалась – не по любви. Они были ей любопытны, потому что его. Приходил – радостно играя простушку, вскакивала, кружила, обвивала шею руками, валила в постель, одним махом сдёргивая с себя одеяние. Играя суровую даму, интеллектуалку, не позволяла дотронуться даже до пуговицы строгой одежды. Правда, и здесь кончалось взмахом и вздёргом, когда всё в миг валилось под ноги, на пол, из-под лягушачьего одеяния вспыхивало нежно-розовое сияние. Розовые соски вздрагивали, он ловил их губами, жадно, как последнюю в жизни надежду, что последнее бегство принесёт умиротворение и покой. Когда уходил, облачко розоватого светлого счастья тянулось, постепенно выветриваясь, городские ветра, запахи пыли и гнили его разгоняли. Шёл медленно, стараясь не расплескать, но счастье просачивалось, словно из сосуда дырявого, и утекало. Становилось тягостно: не умеет хранить, не способен запомнить, не отдать на разор. От осознания этого было невмоготу. И он пускался в бега, зная прекрасно, единственный выход – к Анечке покаянное возвращение. Чем больше привыкал к нечастым мгновеньям блаженства, тем тяжелее давалось похмелье, долгое, тягостное, мучительное, исполненное ощущения безнадёжности. Как-то жара к сорока подбиралась, в квартире, несмотря на тяжело дышащий кондиционер, существовать было трудно, она показывала ему фотографии. Юное розоватое создание с нежной, детской грудью на фоне окна: всё снег, всё заснежено. Улыбается, едва прикрываясь руками: одной внизу, другою вверху. Он всматривается, пытаясь на фотографии различить хотя бы след маленькой юркой змейки, голубовато мелькающей в верхней части груди и прячущейся подмышкой. Змейки нет. Спряталась? Затаилась? «Тебе тогда не было холодно?» Улыбнулась. «Сколько здесь тебе лет?» Промолчала.

«Фотографировал кто?» Не ответила. Больше не спрашивал. Смотрел, стараясь запомнить. Странно, у неё, актрисы от Бога, стремления к славе, даже простого тщеславия не было ни на гран. Преодолевая себя, делать то, что прикажут, было для неё нестерпимо. Она не терпела – понятно, и её не терпели, долго по крайней мере. Пытался свести с режиссёрами репутации ангельской. Поняв бесполезность, сводничество прекратил, признав её право, пусть не на бегство, на – отделённость.

Кто, как не он, знал, не столько важна судьба, сколько точка в конце. Как ни прискорбно, именно она задним числом выстраивает судьбу. Страшно представить: удался Пушкину замысел (искренний или нет, кто это знает) уехать в деревню, и его красавец-шурин не выстрелил столь (для тогдашних врачей) неудачно. Зажил бы брат Пушкин в деревне: мочёные яблоки, ядрёные девки, мороз и солнце, ни балов, ни любви. Так что не Пушкину надо памятник ставить –Дантесу. Выстрелил – солнце русской поэзии закатилось. Иначе, кто бы узнал, что взошло? Иное дело, что Пушкин, как говорили в детстве у них во дворе, нарывался. Не красавец-блондин к нему приближался, но Пушкин бежал к дымящемуся пистолету.

Он шёл, с трудом поднимая ноги в снегу, по направленью к мосту, по которому шёл когда-то, проникаясь шумом, весельем и беззаботностью. Он искал этот мост, с которого каждый год несколько человек прыгает в реку. Он шёл, представляя себе, как это будет. С трудом перелезет, даже если снимет пальто, через перила. Перелезет – и бездна. Снег и лёд. Найдут телу к утру. Лужа крови чёрная на снегу. Гора развороченного мяса. Надо бы что-нибудь написать. Записку. Предсмертную. Неудобно иначе. Стало знобить. Писать было совсем не охота. Зрелище на снегу показалось ему отвратительным. Но выбора не было. Его быт не предполагал ни пистолетов, ни ядов. Резать вены столовым ножом было ещё омерзительней. Точка никак не выписывалась. Приходилось из эстетических соображений выбрать единственное, хотя и скверное продолжение – жизнь. Постоял полминуты. Поправил шарф и зашагал от моста в обратную сторону, то ли к площади, то ли к рынку. Это было неважно.

Время от времени, сперва с удивлением, затем с ужасом обнаруживал, что происходящее в мире его всё меньше волнует. Каждый день приносил всякие новшества, но ничего не менялось, зависть, глупость, жадность и злость правили миром, как тысячи лет назад. Казалось, жестокости стало меньше, что полицейские сводки опровергали. Человечество бежало быстрей, прыгало выше, метало дальше, и было это скучно ужасно. Её настроение, её игра, её проказы были важней самых смелых решений властителей мира. Долго не мог прийти в себя, обнаружив, что знаменитый манифест цинизма «мне ли чаю не пить, или миру провалиться» вполне разделяет.

У Анечки была мания: избавлялась от ненужных вещей, точнее тех, которые считала ненужными. И его заразила, прежде обраставшего вещами, как корабельное днище ракушками. Анечка смеялась громко, заливисто, словно выбалтывая секрет, свету лицо обнажая. Плакала тихо, украдкой, тайну тайн охраняя, тенью лицо прикрывая. Она играла – жизнь проживая, и жила – не играючи, но играя. Лицедействуя, становилась косноязычной, словно мимика, жест уничтожали способность выражаться словами. Сама смеялась над этим, бравировала. Слова ей не слишком были нужны, зачастую мешали. Достаточно было рукой провести возле лица, словно маску снимая, и вот – другой человек. Играла Анечка истово, самозабвенно. Он старался, как мог, очертить грань между жизнью и между игрой, но, под её власть подпадая, подыгрывал неумело, нелепо, как получалось. Если она была Клеопатрой, ему приходилось становиться Антонием. Становилась Лолитой, он – дважды Гумбертом. Вырядилась Антиноем, ему другого не оставалось, как стать Адрианом. Был партнёром и единственном зрителем в этом живом театре абсурдном. Порой казалось: они бегут вместе, бегут в какой-то далёкий, нелепый старинный город по имени Бежецк, которому, наверное, по заслугам определила место в хрупкой женственной вечности Анна Андреевна.

 

Там белые церкви и звонкий, светящийся лёд.

Там милого сына цветут васильковые очи.

Над городом древним алмазные русские ночи

И серп поднебесный желтее, чем липовый мёд.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в феврале 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2022 года

 

 

 

  Поделиться:     
 

Оглавление

26. Часть третья. 4.
27. Часть третья. 5.
28. Часть третья. 6.
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!